– Ох, какая щедрость, скажите пожалуйста! – снова с сарказмом воскликнул журналист, но Банда оборвал его:

– Перестань, Коля! Скажите, Нелли Кимовна, именно поэтому в медицинской карте Сергиенко с момента поступления в вашу больницу все записи сделаны только вашей рукой и рукой Кварцева?

– Конечно. А что, вы нашли карту?

– Да, у вас в кабинете. На столе. Лежала раскрытой как раз на последней записи – "кесарево"...

– Я как раз хотела к этому перейти. В последние дни перед родами мы делаем вид, что чего-то испугались. Нет, мы ничего не говорим больным, просто мы вдруг назначаем все новые и новые анализы, мы делаем УЗИ – ультразвуковое исследование и так далее. Роженица начинает беспокоиться, бояться. А нам только этого и надо. Затем под видом витаминов мы вводим специальный препарат для успокоения плода...

– Что за препарат? Поподробнее, пожалуйста, – попросил Бобровский, стараясь вникнуть во все детали.

– Его официального названия я вам не скажу. По той простой причине, что названия нет, его разработал сам Павел. Он ведь фармацевт, я вам говорила?

– Вы продолжайте, мы вас внимательно слушаем, – подбодрил Бобровский.

– Мы, то есть те, кто знал об этом препарате, про себя называли его "слип". То есть "сон" по-английски. Действительно, это вещество после введения в кровь матери затормаживало двигательные функции плода. Оно, конечно, действовало и на мать – женщины становились более вялыми и сонными. Но это безвредно, главное – достигался эффект "мертвого" плода, не проявляющего себя в утробе абсолютно ничем, что могла бы почувствовать мать. А это нам и было нужно.

– Где производился препарат?

– Не знаю, наверное, где-то у Павла в лабораториях. Его производили, видимо, в очень ограниченных количествах, исключительно для нас, так как, вы понимаете, использование его в официальной медицине исключено...

– Поясните, пожалуйста, свою мысль. – Сергей и впрямь подходил к каждому заявлению Рябкиной с невероятной дотошностью.

– Нет необходимости в его использовании. Нет таких случаев, требующих неподвижности плода.

– Скажите, Нелли Кимовна, только честно, как вы, врач, произносивший клятву Гиппократа, – Самойленко не смог обойтись без высоких слов, – могли вводить препарат, созданный неизвестно где, как и кем, не прошедший испытаний, не получивший одобрения специальной комиссии Министерства здравоохранения...

– Ну почему же? Этот препарат, как уверял Гржимек, лично он тщательнейшим образом тестировал. Его испытывали на крысах и свиньях...

Объяснение отнюдь не показалось Коле убедительным. Он загорячился:

– Нелли Кимовна, но вы же взрослая женщина! Вы же врач! Ну приду я к вам завтра, принесу пузырек с какой-то жидкостью, скажу, что это суперлекарство от СПИДа, что я его изобрел и проверил на крысах и свиньях. И что же, вы сразу введете его больному, поверив мне на слово?

– Вам – не поверю, – отрезала, озлобляясь, Рябкина и отвернулась от журналиста, подчеркивая, что с "писаками" ей разговаривать не о чем.

Сергей сделал Самойленко незаметный знак рукой – мол, хоть недолго подержи язык за зубами, а то эта цаца совсем разговаривать не захочет, а затем снова максимально доброжелательно продолжал расспрашивать Нелли Кимовну:

– Препарат действительно ни разу не дал осложнений? И как нам получить его образец?

– Нет, препарат оказался нормальным. Я ему доверяла на все сто процентов. Наша с Гржимеком задача – обеспечить клиентов здоровым потомством, поэтому в качестве и безопасности "слипа", а также в невозможности побочных эффектов при его применении я была уверена.

– А как насчет образцов?

– Образцы есть. У меня дома, во встроенном сейфе, есть еще пять ампул.

– Как найти сейф?

– В ванной комнате, над раковиной, за зеркалом. Он вделан в стену между ванной и туалетом.

– Ключ?

– У меня в сумочке. Я так понимаю, что обязана буду отдать вам этот ключ?

– Да, конечно. Так будет лучше и для нашего расследования, и лично для вас. Ведь есть статья – "За сокрытие улик и вещественных доказательств"...

– Не надо мне все это рассказывать, да еще в таком тоне, – недовольно поморщившись, прервала Бобровского Нелли Кимовна. – Отдам я вам этот ключ.

– Хорошо, продолжим. Итак, мы остановились на том, что матери вводится специальный препарат, – напомнил Бобровский. – И что же происходит дальше?

– Затем, как я уже говорила, мы слегка пугали роженицу и готовили ее к операции. К этому времени в Одессе уже должен был находиться клиент, мы предупреждали о возможных сроках родов заранее.

– И?

– Мы делали кесарево, и пока мать находилась под наркозом, ребенок передавался в руки клиента. Мать не успевала даже услышать его первого крика, поскольку операции проходили под общим наркозом.

– Но ведь не все переносят общий наркоз? Как же вы выходили из ситуации?

– За кого вы нас принимаете? Вы думаете, мы заранее не исследовали состояние здоровья матери? – Рябкина каталась уязвленной. – Я же вам объясняю: к отбору матерей мы относились крайне осмотрительно. Сбоев быть не могло.

– Кто делал операции?

– Оперировала всегда одна и та же бригада, которую я сама составляла. Я, Кварцев и наш анестезиолог Никитенко, операционная сестра Свороб и Королькова. Этого состава вполне хватало.

– Все они знали, чем занимаются? Вы с ними как-то за это расплачивались?

– Конечно. Кварцев и Никитенко получали по полштуки баксов, а Свороб и Королькова...

– Извините. Нелли Кимовна, – прервал ее Бобровский, – назовите цифры еще раз, только нормально, без жаргона, хорошо?

– Врачи получали по пятьсот долларов за операцию, медсестры – по двести.

– А вы сами?

– Я – организатор, получала, естественно, намного больше, но на меня ложились и все расходы.

– Сколько?

– За первую операцию мне заплатили пять тысяч долларов. Затем расценки слегка увеличили.

– Сколько вы получили за сына Сергиенко? – у Банды все не выходила из головы Оля, страдавшая где-то там, в больничных стенах.

– Десять тысяч долларов.

– Ни фига себе! – присвистнул от удивления журналист.