– А я и не волнуюсь, – пересохшими губами проговорил Смык, не сводя глаз с бутылки пива. Это было “Медовое крепкое” – дерьмо, конечно, но с похмелья в самый раз.

– А ты, я смотрю, позавтракать решил, – сказал блондин. – Колбасу режешь?

Смык проследил за направлением его взгляда и увидел нож, который до сих пор смешно и бесполезно болтался у него в руке. Да, подумал Смык. Колбасу… Он не был уверен, что справился бы с блондином, даже имея в руках готовый к бою крупнокалиберный пулемет. Этот человек гипнотизировал его, как кобра, по слухам, гипнотизирует пташек и иную мелкую живность, которую намерена проглотить.

– Это я так, – неловко вертя тяжелым ножом, смущенно сказал Смык и вдруг разозлился:

– А какого хрена в замке колупался? Вот встал бы я за дверью, да загнал бы тебе эту штуку в загривок – что бы ты тогда запел, а?

– Молодец, что не попытался, – одобрительно сказал блондин, пристраивая на вешалку плащ. – Ты шпагоглотанием ведь никогда не занимался? Ну вот видишь. А пришлось бы. Если бы ты напал, я мог бы не успеть сообразить, что это ты, и сделать тебе больно. Очень больно, понимаешь?

– Да ладно, – сказал Смык и вяло пошаркал на кухню, походя швырнув на холодильник свой тесак. – Не надо меня пугать. Пуганый уже, е-н-ть…

Проходи, раз пришел.

Гость прошел на захламленную, загаженную кухню, обстановка которой обошлась Смыку в полторы тысячи долларов, не считая электрооборудования. В руке у него опять было пиво.

– На, – сказал он, бухая бутылку на заставленный грязной посудой стол, – поправь голову, а то с тобой разговаривать невозможно. Рычишь, как медведь, которому в берлоге рогатиной в задницу тычут.

Смык хотел было гордо отказаться, но бутылка на столе притягивала его взгляд. Сквозь темный пластик была видна тонкая полоска пены, опоясывавшая горлышко, снаружи бутылка запотела, и капли конденсата медленно скользили по ее покатому боку, собираясь в кольцеобразную лужицу у основания.

Да ладно, подумал Смык. Он вломился в мою квартиру, так что мне положена компенсация. Не выгонять же его, в конце концов! Такого как раз, пожалуй, выгонишь… А так хоть пива попью. В самом деле, башку поправить надо.

Он решительно шагнул к столу и с треском открутил красный пластиковый колпачок. Бутылка издала короткое “пш!”, над горлышком взвился белый дымок. Трепеща ноздрями от приятных предвкушений, Смык осторожно, чтобы, упаси бог, не пролить, поднес бутылку к губам и сделал первый, самый вкусный и необходимый, глоток.

– Эх, хорошо! – сказал он, переводя дыхание, и снова жадно припал к горлышку.

Пиво ударило в голову быстро, – как-то подозрительно быстро, даже если сделать поправку на мощное похмелье. “Во, блин, – подумал Смык с удивлением. Впервые слышу, что бывает “паленое” пиво…"

Это была его последняя мысль – ив этот день, и вообще в жизни. В следующее мгновение Смык сложился, как раскладная лестница, выронил бутылку и с грохотом рухнул на пол.

Блондин ловко поймал бутылку, даже не подумав протянуть руку помощи хозяину квартиры. Внимательно посмотрев на Смыка, он перешагнул через лежащего, подошел к кухонной раковине и аккуратно вылил все, что еще оставалось в пластиковой бутылке, в канализацию. Пустив воду из обоих кранов, подполковник запаса Караваев сполоснул бутылку и аккуратно положил ее в кухонный шкафчик, после чего вернулся к Смыку.

Смык был жив и с виду невредим. Он лежал на полу, задрав небритый подбородок, и храпел, как африканский слон с полипами в хоботе. Караваев наклонился, подхватил бесчувственное тело под мышки и волоком потащил в спальню. Здесь он взвалил Смыка на кровать и только после этого огляделся.

Царивший в комнате бардак вызвал у подполковника легкую гримасу брезгливости, зато валявшиеся вокруг пустые бутылки пришлись ему по душе. Он поискал вокруг, нашел пепельницу, в которой было полно окурков и еще какой-то дряни, и поставил ее на тумбочку в изголовье кровати. После этого подполковник отогнул простыню и осмотрел матрас. Матрас был поролоновый, что в данной ситуации устраивало Караваева как нельзя лучше. Он закурил, сделал несколько глубоких затяжек и положил тлеющую сигарету на простыню рядом с бессильно откинутой в сторону рукой Смыка.

Подполковник не спешил уходить. Он знал: то, что американцы называют законом Мерфи, а русские – законом подлости, вовсе не шутка. Этот выдуманный какими-то шутниками закон существует в реальном мире и действует с такой же неумолимой регулярностью, как все остальные законы физики, например закон всемирного тяготения. Если вы уронили на пол бутерброд с маслом, то он наверняка упадет маслом вниз; если вы – человек непьющий и раз в десять лет сели за руль, выпив по настоянию друзей глоток сухого вина, вас непременно остановит инспектор ГИБДД с чрезмерно развитым обонянием; и, наконец, сигарета, которая служит причиной гибели множества любителей курить в постели, мирно потухнет именно тогда, когда вы захотите с ее помощью спалить кого-нибудь заживо.

Впрочем, на сей раз сигарета исправно прожгла простыню и принялась за поролоновый матрас. Здесь дело пошло веселее, и Караваев понял, что закон Мерфи не сработал. Впрочем, этот закон вовсе не утверждает, что неприятные события происходят всегда; он лишь констатирует, что они случаются гораздо чаще приятных. Если человек умен и привык загодя просчитывать все возможные варианты, закон Мерфи ему не страшен: такой человек попросту не оставляет места для непредвиденных случайностей. В кармане у Караваева лежал плоский пузырек с жидкостью для зажигалок, и бывший подполковник готов был воспользоваться его содержимым, если что-нибудь вдруг пошло бы не по сценарию.

Но все случилось так, как и было задумано подполковником, – как всегда, впрочем. Такое положение вещей было обычным для Караваева, потому что он был профессионалом высокого класса.

Когда расползавшееся возле левой руки Смыка черное пятно достигло размеров большой сковороды, а из-за удушливого, с острым химическим запахом дыма сделалось трудно дышать, Караваев аккуратно собрал с пола разбросанные деньги и покинул квартиру – быстро, но без лишней спешки, которая, как известно, нужна только при ловле блох да еще, пожалуй, при остром приступе диареи.

Глава 6

Теплые весенние дожди смыли остатки снега в ливневую канализацию, где он и затаился до будущей зимы, строя коварные планы мести. Небо окончательно очистилось, и солнце, как вернувшийся из длительного и хорошо проведенного отпуска трудяга, рьяно взялось за дело, с каждым днем поднимаясь все раньше и все позже отправляясь на покой. Парки и газоны как-то незаметно сменили цвет, и горожане, всю зиму с нетерпением ждавшие первой молодой листвы, уже через неделю перестали замечать густеющие прямо на глазах кроны деревьев.

И без того бешеный транспортный поток на улицах города сделался еще бестолковее из-за выбравшихся на дороги “подснежников”, чьи машины всю зиму провели в гаражах либо под белым покрывалом слежавшихся сугробов на стоянках. Участились дорожно-транспортные происшествия, и на перекрестках все чаще можно было увидеть стариков на ржавых “Жигулях”, “москвичах” и “запорожцах”, которые с громкими скрипучими воплями трясли своими ветеранскими книжками и пенсионными удостоверениями перед носом у обескураженных владельцев протараненных под прямым углом “вольво”, “ауди” и “мерседесов”. В принадлежавшую банкиру Ивашкевичу “тойоту” на полном ходу врезался управляемый бодрым, хотя и подслеповатым семидесятилетним стариканом черный, сверкающий хромированными деталями “ЗиМ”. Старикан набил здоровенную шишку на лбу, банкир Ивашкевич не пострадал, если не считать материального ущерба в несколько тысяч долларов. У “ЗиМа” слегка помялся передний бампер. “Где я теперь такой найду?!” – яростно вопил оскорбленный старикан. Банкир Ивашкевич разводил руками, поскольку никак не мог взять в толк, почему это должно его волновать: в конце концов, именно водитель “ЗиМа” пытался проскочить перекресток на красный сигнал светофора…