Недавно соотечественник Фриша доктор Курт Гунтер опубликовал отчеты о своих многолетних переписях членистоногого населения гнезд городских ласточек. Собранные им данные заслуживают того, чтобы их хотя бы вкратце пересказать.

Что обнаружил доктор Гунтер?

Фриш пишет о клещах, и Гунтер зарегистрировал у ласточек мелких, неустановленного вида желтых клещей, питающихся чешуйками кожи. Но вот наступает осенняя пора, когда ласточки улетают из северных стран на юг. Многие делают последний привал на морском побережье и набираются сил: ведь им предстоит перелететь море. Те стаи, что собираются в Провансе, на юге Франции, пересекают по своей воздушной трассе Средиземное море. Здесь собираются птицы разных видов, совершающих совместно свой трудный и опасный рейс за море. Согласно некоторым данным, когда во время перелетов мелкие птицы выбьются из сил, они пристраиваются на спину летящих с ними крупных и более сильных птиц.

Так ли, иначе ли многие ласточки добираются наконец до берегов Африки.

Что ожидает их здесь?

На первом всеафриканском совещании ученых-натуралистов доктор А. де Бон из Леопольдвильского университета (Конго) прочитал доклад, в котором доказывал, что именно в те месяцы, когда в Европе держатся холода, самым многочисленным видом птиц в Конго становятся ласточки.

Конго — страна, которую энтомологи назвали «термитным полюсом мира». Здесь шагу невозможно ступить, чтоб не наткнуться на термитное гнездо; достаточно ткнуть лопату в землю, и открывается ход в термитник. Этих насекомых тут всюду пропасть.

А для измученных перелетом ласточек термиты — первосортная пища, особенно когда наступает время роения и массы крылатых термитов вылетают из гнезд: крылатые формы очень питательны.

По поводу сообщения де Бона высказалось несколько человек. Один энтомолог заметил, что ему доводилось видеть летающих над землей во время роения крылатых термитов вида псевдоакантотермес, между прочим, того самого вида, который на африканских базарах продается жареным и считается не менее съедобным, чем подсолнечные семечки, которые многие с аппетитом лузгают. Однако ни один вид птиц этих крылатых никогда не тревожил.

— Вполне правдоподобно, — подтвердил де Бон. — Есть немало и других доказательств того, что вкус у птиц и у людей неодинаков, и то, что может казаться для людей лакомством, птиц не привлекает.

Другой энтомолог сообщил, что он не раз наблюдал в саванне Берега Слоновой Кости роившихся термитов аллогнатотермес. Тьма-тьмущая крылатых этого вида спокойно и никем не тревожимая летала над вершинами деревьев, а роившихся в ту же пору амитермес и кубитермес птицы без устали склевывали на лету, набивая себе зобы жирными тельцами крылатых. Крылья они сбрасывали, словно шелуху.

Таким-то образом ласточки и нагуливают жир, набираются сил для обратного полета домой.

А что же в это время происходит дома?

В щелях опустевшего гнезда, дожидаясь весны, спят, замерли молодые клещи. Их разбудят солнечное тепло и прилет ласточек с далекого юга.

Как птицы выбирают оказавшийся им по вкусу вид термитов, так избирают себе кормильцев и виды клещей. Среди них в гнезде ласточек Гунтер зарегистрировал и кровососущих клещей дерманисус.

Фриш, рассказывая о насекомых, докучающих человеку, упоминает блоху, а Гунтер говорит о блохе цератофиллус, кормящейся только на городской ласточке.

Фриш пишет о клопах, вшах и мухах, точно так же и Гунтер сообщает о кишащих в гнездовой подстилке клопах, о вшах, о мухе, чьи личинки растут, впиваясь в самых молодых неоперившихся птенцов, тогда как подрастающие и уже покрывающиеся пухом становятся мушиной личинке не по зубам.

Фриш пишет о моли, и Гунтер отмечает в числе обитателей ласточкиного гнезда белую личинку моли, которая кормится опавшими перьями.

Вкусы разных насекомых неодинаковы. Потому то в птичьем гнезде обитают не те виды, что в жилье человека, а только их сородичи.

В русской научной литературе существует сочинение — и опубликовано оно уже свыше 60 лет назад, — посвященное той же теме, о которой повествуют очерки Фриша. Но русское сочинение написано предельно сухо, а кроме того, опубликовано в малоизвестном издании. О нем если и помнят, то лишь немногие специалисты и любители старой научной литературы. В самом деле, кто заглядывает теперь в «Труды русского энтомологического общества» за 1907 год? А ведь как раз здесь и была напечатана работа — плод многолетних трудов М. В. Новорусского, оформленная как «Список насекомых, собранных в Шлиссельбургской крепости в 1901–1904 годах».

Много есть и в нашей стране, и в других государствах богатейших и диковинных, редкостных и замечательных коллекций насекомых, но эта, без сомнения, остается самой необычайной. Очень уж чрезвычайны обстоятельства, при которых она возникла. Конечно, эта коллекция далеко не так ослепительна, как добытая когда-то в тропиках Уоллесом, и не укомплектована, как Сериньянская, собранная Жаном-Анри Фабром в Провансе, о котором сам Фабр писал: «Эта страна — рай для насекомых!»

В списке насекомых, собранных в Шлиссельбурге, нет упоминаний ни о каких экзотах, а место сбора не представляло ни в какой степени рай для насекомых, зато было адом для людей.

Легко себе представить, что упоминаемые Новорусским в «Списке» его гости и соседи по Шлиссельбургу казались ему иной раз ничуть не непрошеными, а, наоборот, доставляли истинную радость.

Здесь мы на время отклонимся от темы своего рассказа и обратимся к истории, о географической же стороне дела говорить почти нечего, разве только напомнить: Шлиссельбургская крепость находилась на острове в Ладожском озере, недалеко от места истока Невы. Каких уж тут ждать энтомологических находок и экзотов! Да, но вот об истории Шлиссельбурга так коротко не расскажешь.

В 1917 году крепость, которую вся мыслящая Россия считала царской Бастилией, была по приговору рабочих местных заводов сожжена и сровнена с землей, чтобы и следа не осталось.

Не удивительно, что о сочинении Новорусского теперь мало кто помнит, а многие, возможно, не слышали и о самом месте, где составлялся «Список».

…Темной летней ночью 1884 года к безлюдной пристани островка причалили баржи, и жандармы при свете фонарей стали поднимать из глубоких трюмов крепко сколоченные дощатые ящики, только что не гробы, стоявшие стоймя. Под усиленным конвоем доставляли их в крепость, над воротами которой значилось одно только слово «Государева».

Здесь сбивали крышку с ящика и из него выводили закованного по рукам и ногам узника.

Звеня кандалами, вступали они один за другим в крепость. То были заключенные, переведенные сюда из ужасного Алексеевского равелина, из Трубецкого бастиона Петропавловской крепости.

Следя за тем, чтоб по дороге никто ни с кем не мог встретиться, чтоб никто никого не мог увидеть, жандармы с саблями наголо уводили своих пленников по коридору и останавливались перед камерой, отведенной для заключенного.

Скрежеща, опускался засов, и арестант, оставшись один, осматривал свою келью.

В каменном мешке с густо зарешеченным окном, за которым тускнели маленькие квадраты матовых стекол, можно было сделать четыре шага в длину и пять в ширину. Вдоль правой стены — откидная койка. Днем на нее никому не дозволено было ложиться. С противоположной стороны к стене прикованы две железные плиты: одна — повыше и побольше — служила столом, вторая — пониже и поменьше — была стулом. Под самым потолком камеры висела керосиновая лампа. Ее с наступлением темноты зажигал смотритель, чтоб легче было следить за заключенным.