- Известно, что от собственного яда

Не гибнут ни растения, ни гады.

А ветры, разгулявшиеся в шторм,

Как перестанут дуть, так шторм утихнет.

Кто направляет, тот отчет дает,

На том лежит ответственность и долг.

Ее болезнь - твой недосмотр, ошибка,

А ты ошибки исправляешь шибко.

В более простой формулировке это прозвучало бы как «сам виноват - сам и расхлебывай».

...- Рецидив? - осведомлялся Кимура, откладывая работу.

- Угу, - кивала Джулия. У нее пылали щеки, горели глаза и пульсировало в месте солнечного сплетения.

- Обязательно таким способом? - робко спрашивала она.

- Я пока не придумал ничего другого, - отвечал человек-в-черном, бережно заключая ее в объятия. - Часть твоей энергии перетекает ко мне, что предотвращает распространение света по твоему организму.

Джулия чувствовала исходивший от него тонкий аромат хвои, прохладу, идущую от плаща, и в бессилии смежала веки. Внутреннее горение изматывало ее, как изматывает пилигрима бесконечная дорога в дюнах под палящим солнцем. И будь вокруг нее хоть тысяча оазисов, они не смогли бы утолить ее жажду. Органы, сосуды, ткани - всё иссушалось зноем, который в ней воцарялся. И сколько ни противилась ее гордость, сколько ни восставал разум, она цеплялась за Кристиана, как за спасательный круг, и только рядом с ним находила отдохновение.

«Проклятущая болезнь! - досадливо думала она, прижимаясь щекой к его плечу. - Прогрессирует ведь! Эдак я сгорю, как сгорают в атмосфере метеориты».

***

Моррис Дезастро медленно спускался в подземелье, водя фонарным лучом по отсыревшим ступеням. В его катакомбах томились предатели, воры и «гости». Предателей он подвергал жестоким мучениям, после чего казнил на виду у своих единомышленников, чтобы тем было неповадно. Числившиеся в банде взломщики и карманники попадали за решетку в том случае, если имели несчастье польститься на добро крестного отца или же поживиться за счет его приближенных. С «гостями» Моррис тянул канитель, запугивая их пытками и выведывая номера их банковских счетов.

Гости на остров Авго допускались лишь по предварительно разосланным приглашениям, целью которых было заманить в ловушку богачей со всего мира. Причем приглашения эти составлялись таким образом, чтобы удовлетворить предпочтения и капризы каждого клиента. Сердобольным знатным дамам писали, что на острове такого-то числа пройдет благотворительная вечеринка. Зажимистые миллионеры-холостяки велись на предложение бесплатно провести вечер в компании вышеупомянутых знатных дам. Ценителям искусства предлагалось посетить аукцион, поклонникам спорта - похвастать кубками, пустить пыль в глаза или просто сыграть партию в гольф. Любителей вкусно поесть ждали кулинарные изыски греческой кухни, а зажиточным модницам предоставлялась возможность пощеголять в нарядах перед своими конкурентками.

Весь этот бомонд собирался в атриуме так называемого Моррисового особняка, связанного с маяком при помощи подземного хода. Снаружи особняк представлял собой памятник античной архитектуры, нежилое, полуразрушенное, однако не потерявшее своей привлекательности строение. Местная полиция не замечала, чтобы кто-нибудь входил или выходил оттуда, за исключением тех дней, когда на остров приезжала толпа разодетых, чванливых богачей. Фуршеты Моррис специально организовывал в туристические сезоны, дабы ни одна живая душа не заподозрила, что древнее здание является стратегически важным объектом. Там, внутри, он вытряхивал из посетителей деньги. Иногда сбор дани проходил без шума, а иногда приходилось прибегать к оружию, что незамедлительно действовало даже на самых упрямых. Правда, находились и такие закоренелые сквалыги, которые дорожили мошной больше, чем собственной жизнью. Этих, последних, Моррис бросал в затхлые камеры подземелья, где проводились пытки.

Он не видел резона в том, чтобы оставлять после каждого пиршества горы трупов, а избавляться от «подержанных» клиентов в любом случае было нужно.

«Бескровный метод - метод безотказный», - посчитал Дезастро и приказывал никого из здания не выпускать до тех пор, пока каждому из гостей не будет сделана инъекция наркотика, воздействующего на память. По окончании вечеринки ничего не помнящих жертв погружали в катер и отвозили на какой-нибудь безлюдный берег. Когда же туристов находила полиция, они не могли толком объяснить, ни откуда взялись, ни куда держат путь, а вид их далеко не соответствовал их социальному статусу.

Продвигаясь вдоль обомшелых стен и пыточных камер, Моррис слышал чьи-то вопли, металлический скрежет, эхо изрыгаемых проклятий. Но его в катакомбы привело отнюдь не желание поприсутствовать на пытках, нет. Он шел к своим слиткам золота, к своим алмазным россыпям и платиновым залежам, к сундукам с чеканными монетами и сейфам с акциями. И жилка под шрамом у него на виске подрагивала вовсе не из-за угрызений совести, но из-за нетерпения поскорее увидать, пощупать, окунуться в море несметных сокровищ. Он охотно подписался бы под словами «жизнь удалась», если бы не один прискорбный факт, осознание которого не давало ему покоя, а порой даже доводило до исступления, - похищенный бриллиант величиною с грецкий орех.

За этот бриллиант Моррис придушил бы собственную мать, а тут речь шла всего-то о молодом, неопытном мошеннике Федерико, который, однако, сумел пробраться в мафиозную сокровищницу, украсть камень и скрыться с ним в неизвестном направлении. Голова грабителя оценивалась в заоблачную сумму, и Дезастро тешил себя мыслью, что рано или поздно драгоценность вновь обретет своего хозяина. Вся эта груда металлов, пускай и благородных, не стоила ничего, по сравнению с пропавшим бриллиантом. «Королевская слеза», как называли камень бывшие владельцы, могла поднять из грязи и облагородить любого бедняка. Если Федерико продал «слезу», он уже наверняка сделался олигархом, купил себе самолет и был таков. Эта мысль так и зудела у Морриса в мозгу, и он был готов порвать на клочки любого, кто сообщит ему подобную новость. Но новостей не поступало: его люди по-прежнему прочесывали города и деревни, караулили аэропорты, справлялись о беглеце в гостиницах и госпиталях, однако без каких-либо ощутимых результатов.

- Небось, прячется в норе, где-нибудь на пустошах, - рокотал Дезастро, мечась по сокровищнице. - Ну, ничего, скоро я его выкурю, выкурю, как поганого вредителя!

Тут он достал трубку, нервно набил ее табаком и запихнул в рот. Он дымил, как паровоз, рискуя привести в действие систему пожарной сигнализации, чертыхался, а его аспидно-черное пальто угрожающе шуршало полами, следуя тенью за ним по пятам. Зачесанные назад лоснящиеся волосы, строгий профиль, острые скулы, искривленные в неком подобии усмешки губы... Будь с ним сейчас Люси, она бы непременно отпустила замечание по поводу его внешности, не преминув пошутить, что с его фотографии вполне можно писать портрет Кристиана Кимура.

***

Помимо обширного виноградника и уникальных пород лошадей, особую гордость Актеона составляла его многоэтажная библиотека, вмещавшая в себя тысячи и тысячи томов, вышедших из-под пера, печатной машинки и клавиатуры представителей самых разных эпох. Полки громоздились здесь друг на дружку, взбираясь до крыши, и важно глядели на читателей сверху вниз. Там, куда можно было залезть разве что по приставной лестнице, хранились наиболее редкие сочинения классиков, книги, уцелевшие после инквизиции, древние пророчества и раритетные труды ученых средневековья. Библиотека пропахла бумагой, как лес - грибами после дождя. Коричневые потрепанные корешки книг гармошкой опоясывали стены, украдкой смотрели из уголков, а в центре старинного зала стоял рояль. Актеон приобрел его у одного искусного мастера, изготовившего клавиши из слоновой кости, а сам корпус - из дорогой резонансной ели.