Очутившись в безлюдном переулке, Туоно замедлил шаг и повернулся к Аннет, намереваясь ее проучить. Но та пребывала в столь жалком состоянии, что ее в пору было реанимировать: перепачканная, в рваной одежде, с окровавленными руками и разбитым коленом, она дышала хрипло и прерывисто, как будто ей не хватало воздуха. Серое лицо ее потеряло остатки всякой красоты, она исхудала и была похожа на высохшую иву со спутавшимися лозами волос.

- Ладно, своё ты получила, - смилостивился заместитель. - Через два проулка мой номер, приведешь себя в порядок, а там обсудим твоё задание. Вставай, доходяга! Пошла! - Он еле удержался, чтобы не пнуть ее в бок.

Аннет хотелось умереть. Трижды она пыталась подняться и трижды падала, стоная от нестерпимой боли. Туоно, это чудовище, стоял позади и сверлил ее взглядом, а потом вдруг вздернул за воротник и поставил на ноги. Пошатываясь, как пьяная, она с величайшим трудом добралась до гостиницы, подгоняемая бранью своего истязателя.

Портье изумленно уставился на них, когда они появились в дверях, однако, ни слова не проронив, подал Туоно ключ от номера и углубился в чтение газеты. Он был трус, этот служащий, трус, наученный не вмешиваться в чужую жизнь, какой бы невыносимой она ни казалась.

«Семейные конфликты, провинившаяся дочь, - думал он, пробегая взглядом по строчкам в рубрике новостей. - История стара, как мир».

Не дочь и даже не падчерица - Аннет была рабыней, невольницей, которой предстояло провести взаперти еще очень долгий срок. Где бы ты ни был - в жарких странах с пальмовыми пляжами или же на поясе вечной мерзлоты, - ты пленник, если не имеешь возможности насладиться морским бризом или сиянием нетронутых снегов.

«Кимура и компания уже на Крите, - скрежетал зубами Туоно. - Хотел бы я знать, что у них на уме». Он поделился своими подозрениями с Моррисом, и получил незамедлительный ответ, в котором Дезастро просил его ничего не предпринимать, пока не поступит должное распоряжение. И тот вынужден был прокисать в своем заграничном номере, третируя персонал и держа Аннет в черном теле.

Какое-то время спустя, не мудрствуя лукаво, француженка опять задумала побег. Когда ее мучитель спал, мечась в постели, она, окрепшая и отчаянная, прокралась в коридор и забаррикадировала снаружи вход. На сей раз она утрет Туоно нос: ведь у нее и деньги есть, и глобус. Кто при деньгах, тому голод не страшен. А что делать с глобусом, она пока не придумала. Завернутый в пакет или в ткань, он не представляет опасности, но стоит снять защитный покров - и бед не оберешься. Кто поручится, что это чудо техники доставит тебя именно туда, куда следует? Что, если ты, дотронувшись до карты, провалишься в бездонный колодец, канешь в неизвестность?

«Нет, с глобусом лучше поаккуратнее», - рассудила Аннет и решила до поры до времени спрятать его в сквере, на окраине Посадаса. После чего поймала попутку - и была такова, укатила из столицы в заросшие джунглями руины старых иезуитских миссий. Там местные жители приютили ее и напоили лапачо [33], поглядывая на толстый кошелек, который она сжимала в руке. Она пока и сама не знала, что в этом кошельке, и только потом, когда ее устроили на ночлег в одной из крестьянских хижин, зажгла свечу и вытряхнула его содержимое на кровать. Денег оказалось немного - порядка двадцати песо, а остальное - всё какие-то бумажки, чеки да смятые письма. Развернув первое попавшееся письмо, Аннет вздрогнула: речь шла о Кристиане Кимура, о том, кого она боготворила и за чью жизнь переживала не меньше своей. Когда пришло известие о его спасении, Туоно метал громы и молнии, а она ликовала. А теперь, в письме, этот изверг клятвенно уверял некоего Дезастро, что любой ценой отомстит человеку-в-черном за предательство. Предатель? Кристиан? Аннет перечитала строки послания.

«В голове не укладывается, - пробормотала она. - Если Кристиан с ними заодно...»

Ее воздушные замки медленно рушились.

«Необходимо доказательство, подтверждение, - думала она, комкая письмо. - Туоно должен сказать мне всю правду. Но как заставить его говорить? Как?»

Туоно был поглощен той же заботой: как заставить говорить Аннет?

- Куда она подевала глобус?! А кошель с бумагами? - орал он на сонного служащего, молотя кулаком по столу. - Не отель у вас, а воровской притон! Ничего не убережешь, всё унесут! - разорялся он, начиная постепенно понимать, что служащий, как на него ни кричи, не выведет его из затруднительного положения. Кругом была виновата эта гадкая девчонка, уродина, как он привык ее называть.

- Ну, попадись мне, душу вытрясу! - рокотал он, содрогаясь от гнева.

А «уродина» тем временем наблюдала из скошенного оконца за древним колдовским обрядом, который местные переняли у инков и проводили в день, когда среди них появлялся чужой. Ровно в полночь, под жуткие завывания шамана и не менее жуткие танцы у костра.

- Изгоняют злых духов, - на непонятном языке поведал ей мальчишка индейской наружности, который ночевал тут же, на соседней койке. - Отец говорит, в каждом приезжем их пруд пруди. Но я в это не верю. Я думаю, ты хорошая.

Сказав так, он накрылся простынею и шумно перевернулся на бок. Аннет отчего-то было не по себе. Снаружи трещало пламя и улюлюкали туземцы, она слышала их возгласы через неплотно притворенную оконную створку.

«Что за странный обычай, - думала она, - жечь поленья и плясать, как дикари?.. Ой, а они ведь, и вправду, наполовину дикари. Занесло же меня в глухомань!»

Тут шаман испустил душераздирающий вопль, ударил своим посохом о землю, и тотчас установилась гробовая тишина. Вокруг поднялся сильный ветер, то раздувая, то угашая пламя. Люди во дворе не шевелились. Вдруг окно, за которым притаилась гостья, распахнулось настежь. Треснуло и рассыпалось стекло - Аннет едва успела отпрянуть от стены, как вихрь ворвался внутрь.

- Ой-ёй, - сдавленно прошептал мальчишка-индеец и медленно сполз под кровать. Натерпелся он от ураганов в свое время, когда жил с семьей на открытой местности. А тут - нате вам, опять ураган! Однако ветер его не тронул - даже простыня не колыхнулась, - а набросился он на француженку, да с такой свирепостью, что Аннет поначалу не могла даже дышать. И в нос задувало, и в уши. А потом, когда всё кончилось, у нее на зубах скрипел песок.

- Что ж, мы довольны. Ты очистилась, - сказал шаман, просунув голову в окно. Но девушка, конечно, ничего из его слов не разобрала, а если б и разобрала, то вряд ли бы согласилась: отмываться ей теперь от песка и грязи - три ушата воды извести...

... Уж и рассвет забрезжил, а она в деревне так и не появилась. Индеец, который делил с нею комнату, не покривил бы душой, если б сказал, что она малость помутилась рассудком, с тех пор как на нее налетел заколдованный ветер. То полдня плакала и что-то лепетала, то делалась буйной и необузданной, носясь по комнате и сшибая предметы. То садилась в угол, спиной к сожителю, и принималась отрывисто бормотать. Это бормотание отчасти напоминало обрядовые заклинания, только звучало оно еще жутче и неистовей, иногда вспыхивая громогласными тонами, а иногда пропадая в бессвязном шепоте. Порой она становилась абсолютно нормальной, и тогда с нею можно было как-то общаться. И недалеко от истины оказался бы тот, кто предположил бы, что она не помнила, какой была в минуты безумия.