Ритуалы придворной жизни и те интимные взаимоотношения, которые там складывались, использовались как приемы в политических интригах. Когда Елизавета играла на клавесине для своих советников, она так же твердо проводила политику, как когда председательствовала на заседании Совета.

Сэр Кристофер Хаттон, придворный, танцор и лорд-канцлер, говорил: «Королева охотилась за сердцами мужчин, и приманка у нее была такая сладостная, что никто не мог вырваться из ее сетей»³. Ее охотничьими угодьями был двор, и там она искала политической преданности своих могущественных подданных. Вероятно, две трети титулованной знати были, но крайней мере частично, придворными в начале правления Елизаветы, и позже соотношение хотя и снизилось, но не намного. Кроме того, пятьдесят или шестьдесят представителей ведущего дворянства, в основном из Южной Англии, постоянно находились при дворе, а многие другие наезжали время от времени. Приблизительно один из пяти политических тяжеловесов Англии находился, таким образом, под постоянным влиянием королевы, они испытывали на себе вспышки ее раздражения и искушения ею — но они также находились в подходящем месте, чтобы самим оказывать влияние. Елизавета умышленно политизировала свой двор, превращая придворных в политиков (таких как Дадли, Хаттон и Эссекс), а политиков в придворных (таких как Вильям Сесил, Фрэнсис Ноуллз и Джемс Крофт). Таким образом политика превращалась в полномасштабное занятие, и на нее влияли личные взаимоотношения: придворные, которые завоевывали расположение королевы, могли оказывать политическое влияние, не занимая политической должности.

В 1570 г. Вильям Сесил предупредил придворного Томаса Хениджа, чтобы тот не вмешивался в политику, но безуспешно. Хенидж заявлял, что он никогда «не давал тайком советов Ее Величеству против решений ее Совета и не раскрывал рот перед Ее Величеством по вопросам, касающимся общественного положения или управления, за исключением тех случаев, когда Ее Величество милостиво спрашивала… мнения» Хениджа. Это была ловушка, поскольку королева могла спрашивать кого угодно: Совет претендовал на монополию политических советов королеве, но не мог обеспечить ее соблюдение. Роберт Дадли был влиятельной политической силой с самого начала царствования, и это он, больше чем кто-либо другой, нес ответственность за «Ньюхейвенскую авантюру» — хотя он стал членом Совета только в октябре 1562 г. Советникам очень не нравилось вмешательство лорда Паджета и они возражали Елизавете в феврале 1562 г.: «Их дебаты не имеют смысла, если она следует каким-то другим советам». Граф Суссекс был центром политических баталий в 1565 — 66 гг., так как он яро выступал в поддержку габсбургского брака — но он был назначен членом Совета только в декабре 1570 г., когда его победа над северными повстанцами дала ему на это неоспоримое право. Уолтер Рэли приобрел значительное личное влияние на Елизавету, и говорилось, что он «в некотором роде оракул»⁴: он возглавлял группу молодых придворных, выступавших против Лестера в 1587 г., а в 1590-х гг. давал королеве советы по внешней и колониальной политике — но никогда не был членом Совета. Так же как Елизавета не вводила в Совет Суссекса, чтобы не злить Лестера, она не допустила и Рэли, чтобы успокоить Эссекса. Но она могла консультироваться с любым придворным, который ей приглянулся.

Каждый придворный был потенциальным политиком, так как жизнь при дворе давала бесконечные возможности для личного лоббирования и частных отношений, которые можно было использовать в политических целях. Всюду было признано, что двор являлся важным центром политической активности и источником власти и покровительства. Но те, кто не находился при дворе, не имели политического влияния, так как у них не было прямого доступа к монарху. Когда в начале 1590-х гг. граф Шрузбери вступил в политическую борьбу с семейством Станоп в Ноттингемшире, его положение было невыгодным, потому что его противники были придворными. Лорд Бакхерст его предупреждал:

В 1593 г. Станопы выиграли, а Шрузбери был унижен, и это показало, что влияние двора было сильнее провинциальной власти.

Следовательно, крупным тактическим достижением было отдаление соперника королевой от двора. Похоже, что за назначением герцога Норфолка командующим войском для Шотландии в 1559 г. стоял Роберт Дадли, который хотел отдалить от двора противника его планов на женитьбу. Сэр Кристофер Хаттон добился назначения Джона Перрота заместителем наместника в Ирландию в 1584 г., чтобы отдалить его от Елизаветы, поскольку тот заявлял, что он ее единокровный брат. Вероятно, в 1599 г. именно Роберт Сесил добился назначения Эссекса лордом-наместником в Ирландию; как это ни глупо, Эссекс сам добивался этого назначения, и Сесил мудро устроил так, что он его получил. При вынужденном отсутствии соперника собственное положение придворного укреплялось. В 1586 г., пока Лестер был в Нидерландах, Берли протащил в Совет своих союзников Бакхерста, Кобема и Уитгифта, в 1596 г. Берли устроил назначение секретарем Роберта Сесила, пока Эссекс отлучился на грабеж Кадиса, а в 1597 г. Сесил получил также канцлерство в герцогстве Ланкастерском, пока Эссекс был в Азорской экспедиции. Эссекс напрасно не прислушался к тому совету, который ему давали: «Не разрешай ничему отдалить тебя от двора; заседай в каждом совете»⁶.

Присутствие при дворе было решающим для политического успеха, потому что двор был центром распределения королевского покровительства, а распределение милостей было ключом к политической власти. Люди более мелкого масштаба примыкали к придворным, которые могли бы обеспечить их должностями или дарами, и крупные награды направлялись тем, чью поддержку стоило иметь. Поддержка придворного в его местности зависела от способности обеспечить покровительство, а это зависело от расположения королевы — так распределение политической власти могло определяться привязанностями королевы. Перемены в королевской милости были чрезвычайно важны для претендентов, и доверенные лица и хроникеры светской жизни при дворе распространяли новости об удачах ведущих придворных. В мае 1573 г. Гилберт Толбот сообщал графу Шрузбери, что Лестер в большом фаворе, Суссекс теряет расположение, положение Оксфорда стремительно повышается, а Хаттон в опасности со стороны Эдуарда Дайера. «На все эти любовные интриги лорд-казначей подмигивает, но никак не вмешивается», — писал Толбот⁷. Но у Берли были с Елизаветой свои особые отношения, и ее доверие давало ему мощное влияние на покровительство.

Лорд Берли получал от 60 до 100 писем в день от различных просителей и лиц, живущих на пособия, и управление королевской милостью было нелегкой задачей. Он разделил свою личную канцелярию на две части: одна занималась иностранными делами, а другая, под руководством Майкла Хикса, распределяла милости. Как лорд-казначей и ответственный за опеку, Берли контролировал самые крупные учреждения, выдававшие вознаграждения, и он старался наблюдать и за другими формами королевских милостей. Он сказал сэру Ральфу Садлеру: «Как рыбы ловятся на приманку, так и должности на старания»⁸, и он хотел, чтобы старались через него. В 1581 г. он страшно разозлился на Томаса Уилки-са, секретаря Совета, за то, что тот представил королеве просьбу через Вальсингама, а не через него. Своей энергичной деятельностью Берли в частности хотел помешать Лестеру стать единственным влиятельным лицом, так как, поскольку граф пользовался самой большой благосклонностью королевы, он был потенциально и самым эффективным покровителем.