Эмиру Насрулло предложение это пришлось по душе. В город направляются гонцы, сваты. Главный бек был удивлен и растерян, медлил с ответом. Собравшись на совет, беки обсуждают это предложение и приходят к такому выводу: это — уловка эмира. Они уже изготовились сообщить об отказе, но тут случилось непредвиденное: в залу, где проходил совет, вошла дочь главного бека Кенагасбегим. «Отдайте меня эмиру!» — решительно заявила она. Беки растерялись. Отец увещевает дочь. Кенагасбегим стоит на своем.

И что? Гонцы-сваты возвращаются к эмиру Насрулло с доброй вестью!

Разошлись черные тучи над городом, засветило ярко солнце. В городе, где с дорожных камней не смыта кровь и не рассеялся дым пожарищ, справляется свадьба, и вот уже Кенагасбегим в паланкине увозят в Бухару.

По обычаю, в Бухаре тоже пышный свадебный пир… Жених уводит невесту в опочивальню… А на следующее утро оттуда вышла одна Кенагасбегим. В уши эмира Насрулло она влила ртуть…

Кенагасбегим разрубили на сорок частей и бросили в высохший колодец.

Страшно отомстил молодой эмир Музаффархан за смерть отца. Внезапно, большими силами, совершает он набег на Шахрисабз. Много было пролито крови. Особенно жестоко уничтожался род кенагасов. Никого не щадили: ни стариков, ни детей…

Немногие спаслись тогда. В далеких краях, на чужбине, появляются кишлаки кенагасов. Но были и такие, кто, скрыв свою принадлежность к этому роду, растворился среди местного населения.

Так рассказывал хазрат…

— Давняя история… Почему вы спрашиваете об этом?

И услышал неожиданное:

— Мы из рода кенагасов.

— Как?! — Курбан опешил.

— Вы не знали? — Айпарча потупилась. — О возвращении слышали? — вдруг, задрожав, спросила она. В ее семье это держалось в глубокой тайне. О Кенагасбегим и эмире Насрулло рассказывали шепотом, само слово «кенагас» не упоминалось. Айпарча мысленно пыталась поставить себя на место Кенагасбегим. «Я бы точно так поступила!» — заявляла она. И теперь она желала смерти Саиду Алимхану, удивлялась, почему ни одна из наложниц гарема не убьет его… Да, в Саиде Алимхане она видела кровного врага своего племени. Поэтому каждая беда, свалившаяся на голову эмира, доставляла девушке радость. А когда прогнали с трона!.. О!.. Восторгу не было конца. Но кто придет на смену Саиду Алимхану?.. Эти?!

— Возвращенцы живут ниже Арикусти? — спросил Курбан.

— Побродили они по свету, хлебнули горя! — сказала Айпарча. — Такой образованный, а не подумали, почему так говорят! Вот они, — снова вздохнула Айпарча, — кенагасы… Перешли вон через те горы… скрыли название племени. Местные жители прозвали их возвращенцами…

«Бедная Айпарча! — подумал Курбан. — И надо же!.. Наверное, мать рассказала… Почему она вспомнила? Спросил же о Саиде Алимхане!»

Курбан озабоченно потер виски.

— Несомненно, вы коренные байсунцы… Но дело не в этом. Значит, вам есть за что ненавидеть эмира Алимхана?

Айпарча вздохнула. Что она могла ответить? Сказать «да»? Он этого хочет… Да. Прогнали Саида Алимхана. Наверное, получили свободу и несчастные наложницы из гарема… Ладно! Прогнали эмира, так прогнали! Остановитесь же! Зачем трогать других?.. Айпарча совсем запуталась. И она решила уйти от этого разговора. «И зачем это было нужно — вспоминать Кенагасбегим?! — рассердилась на себя. — В конечном счете — все в далеком прошлом!»

— Так, — сказала Айпарча задумчиво. — Из-за того, что Саид Алимхан был негодяем, то и вчерашняя жизнь была плоха, хотите сказать? Но все равно — была жизнь! Баи — баями, бедняки — бедняками, никто не смотрел косо на богатство другого… А теперь что? Вчерашние нищие отнимают добро у тех, кто копил его годами, и раздают — кому? Бездельникам!.. Новая власть плодит лентяев! Разве можно спокойно такое терпеть?!

Курбан настороженно слушал ее. Нет, не выдержал:

— Терпите. Теперь — терпите! У вас тоска по прежней жизни — это понятно. Когда богатый отбирал у бедняка последнюю циновку и тащил к себе, скапливал свое богатство, выжимал из бедняцких слез, вас это вроде как не касалось. Вы даже могли не знать, откуда идет в ваш дом богатство…

— Какие страшные слова вы говорите…

— Не нравится? — Курбан усмехнулся. — А вы чего от меня ждали? Сладких речей про вашу сладкую жизнь?

Курбан распалился:

— Я вашу сладкую жизнь испытал на собственной шкуре! Я полгода сидел в тюрьме его величества, не зная за собой никакой вины, — сказал он глухо. — Вы не знаете, что такое тюрьма?

Девушка растерянно опустила глаза.

— Нет, — сказала она тихо. — Название слышала. Но какая она?

— Как вам объяснить… — Курбан зябко поежился. — Зиндан называли в Бухаре «мавзолеем живых». Человек, попавший туда, исчезал навсегда, — понизив голос, словно сообщая что-то секретное, сказал он. — Умирали. Правда, — усмехнулся он, — можно было за взятку, за большие деньги выйти. Но у вашего покорного слуги таких денег не было. Не было у меня никаких денег! Откуда? Хазрат уехал в Афганистан…

— Ну, успокойтесь… Успокойтесь. За что же вас заточили в зиндан?

Курбан пошевелил палкой угли. Уселся поудобнее. Айпарча подалась вперед, протянула руки к огню. Наблюдала красные блики на мужественном лице Курбана. Он смотрел на ее руки, и вдруг ему захотелось взять их в свои, греть в ладонях…

— Кто такие «молодые бухарцы», вы слышали, — заговорил наконец он. — В большинстве своем они были из очень богатых семей. Учились в Стамбуле, во Франции, Англии, России. Да они и одевались необычно. Элегантные, красивые!.. А я… Я думал почти как они, все понимал. Но кто бы мог увидеть во мне «младобухарца»?..

Курбан рассказал, как они с приятелем бродили по улицам и базарам Бухары без единого гроша в кармане. Одежда поизносилась, пришлось рукава и подолы укоротить… Отросла борода, усы, волосы. Айпарча, представляя его усатым-бородатым, едва сдерживала смех.

Курбан тоже засмеялся:

— Все-таки решили, что я джадид. Когда выпускали из тюрьмы, так сказали. Хорошо, хазрат, возвратившись из Афганистана, снова остановился в доме Бакибая. Мое освобождение стоило пять золотых… — Он весело посмотрел на Айпарчу. — Цена вашего покорного слуги всего пять монет! — Он уже не мог оторвать взгляда от горящих, как угли, ее глаз.

Айпарча вздохнула, долго смотрела в темноту сада. Потом взглянула на него, спросила:

— Хазрат все еще… сейчас где он?

Курбан, поколебавшись, решил сказать правду:

— Он в Кукташе. Это — далеко… И совершенно равнодушно добавил: — Хазрат сейчас стоит во главе борцов против Советской власти.

Айпарча оцепенела.

— Как? Не понимаю. Какие борцы?

Курбан широко улыбнулся.

— Ваши родненькие. Всякого рода властители… Кому новая власть не по вкусу и не по нраву. Баи.

Сидевшая, склонив голову, Айпарча резко выпрямилась — словно ее оскорбили. Курбан почувствовал недовольство собой: кого ты в ней видишь? Просто красивую девушку? Байскую дочку? А то, что она человек, как ты, как все, — ты об этом не думаешь. Маленький, слабый, растерявшийся человек…

— Айпарча, я сумел что-нибудь объяснить?

— А? Да, да! Конечно! — ответила она чужим голосом и отвернулась. И — загрустила: вспомнила, утром ее увезут. В какой-то кишлак. Что это за кишлак? Кто там есть? Тетушка. Охотник… Вдруг упал возле них камушек, брошенный из-за дувала. Они одновременно повернулись в сторону дома — в конце дувала еле просматривался в темноте силуэт. Возле дома послышались громкие голоса.

— Намаз знак подает… Отец! — сказала Айпарча.

— Вам надо идти?

Айпарча кивнула и, прислонившись спиной к орешине, мягко улыбнулась Курбану, но тут же про себя подумала, что напрасно улыбнулась: «Зачем?.. Он красный аскер». Айпарча снова почувствовала себя прежней — гордой и независимой. Твердо решив не оглядываться, пошла вдоль арыка.

Курбан грустно смотрел ей вслед.

Расшумелся ветер в голых ветвях деревьев сада, вокруг белели островки снега.

«Какая тишина. Ушла… Зачем приходила? Зачем позвала? Узнать, что я думаю о прошлом?.. Узнала. Не наговорил ли ей лишнего? Кажется, нет. А то, что не стеснялся в выражениях, это ничего. Какая жизнь, такие и слова…»