— Пшел вон, проходимец, — цыкнул один из стражей.

— Я и сам хотел искать тебя. Поговорим, — медленно сказал Йормунганд.

— Его не велено пущать, — заявил второй страж, кривой на один глаз. Йормунганд лишь мельком взглянул в его лицо.

— Тогда, может, господин желает посмотреть город и выпить пива? Я знаю отличное место, — нашелся Гарриетт.

— Лучшее пиво в «Чудесной корове», — хохотнул страж, — Но тебя туда, оборвыш, не пустят.

Йормунганд не носил при себе денег, да и выходить одному, без сопровождения он опасался. Фенрир бы сбежал в город не раздумывая, Хель, окажись Гарриетт в ее вкусе, тоже. Йормунганд потер подбородок.

— Я пошлю за деньгами, — сказал он.

— Я угощаю, — ответил Гарриетт. — А такого знатного господина пустят хоть куда, хоть в «Корову», хоть не в «Корову».

— Хех, смотрите, чтобы он вас не зарезал, — сказал охранник.

— Ну, это вряд ли, — улыбнулся Гарриетт, — ведь слуги Альфедра пьют там каждый день. С такими-то посетителями бояться нечего.

Йормунганд видел Гладсшейн во второй раз. Первый был, когда их семья въехала в ворота. Тогда он устал и хотел скорее поглядеть на знаменитого князя и на сердце Гладсшейна — замок на холме. И не заметил ни широкой площади с постаментом посередине, где казнили преступников и откуда зачитывали приказы. Не видел и башенки Дочерей. Из замка можно разглядеть лишь шпиль устремленный в небо. Покрытая белой известкой, вблизи она показалась и грязнее и величественнее.

Йормунганд с интересом смотрел на товары, яростно навязываемые лавочниками проходящим зевакам. Особенных чудес не предлагали, но Йормунганд глянул и на железные кинжалы и на длинные посохи, и на всякие травы и безделушки для заклинательниц. Он смотрел на лица людей, выглядевших иначе, чем в его родном городе, чем, даже, в чертогах, откуда он не выходил со дня прибытия.

Гарриетт не мешал ему вертеть головой и осматриваться. Ему все эти деревянные, иногда каменные, дома с неизменными цветами во мизерных двориках и на окнах прискучили уже так же, как и крестьянские хижины вокруг Гладсшейна с простирающимися вокруг них полями и рощами, и так же, так же, как и лачуги слипшиеся возле пирса. Стоит увидеть что- то вблизи и провести рядом хотя бы пять минут, и это что- то перестает удивлять. Исключение составляли, разве что женщины. Женщины в Гладсшейне на любой вкус. Высокие белолицые северянки, с оливковой кожей и миндалевидными глазами уроженки юга, закутанные с ног до головы, так что не разберешь, какие они, крикливые девы востока.

Когда они почти подошли к «Чудесной корове», Йормунганд потянул носом воздух.

— Пахнет свиными рульками, — сказал он, — я соскучился по ним. У Альфедра таких не подают. Ты их пробовал?

Гарриетт остановился.

— В «Чудесной корове» они тоже могут быть, — попробовал возразить он, но Йормунганд уже шел на запах. Гарриетт последовал за ним.

Рульки шипели и покрывались корочкой на большой сковороде смазанной вонючим старым маслом. Жарил их невысокий человечек в зеленом, протертом на локтях, кафтанчике. Шляпу он сдвинул на затылок, поношенные, с дыркой на указательном пальце, перчатки лежали рядом с жаровней. Человечек напевал и сладко щурился, касаясь рулек кончиком ножа.

— Когда Фенрир поправится, надо будет сходить с ним сюда, — сказал Йормунганд.

Гарриетт промолчал.

— Заплати ему, — сказал Йормунганд, когда четыре сочные горячие рульки шлепнулись на тарелку. На сдачу человечек налил сильно разбавленного пива в огромные деревянные и давно не мытые кружки. Йормунганд со спутником сели рядом на скамью под коротким, ни от чего не защищающим навесом.

— Зачем ты приехал сюда? — спросил Йормунганд Гарриетта, осторожно нарезая рульку острием кинжала.

— Меня отправил мой князь Рери, — ответил Гарриетт, — он внук Альфедра. Когда-то давно его отца изгнали из Гладсшейна, неважно уже за что, дали пару боевых кораблей и отправили куда глаза глядят. Его отец завоевал себе земли рядом с Гардарикой, а потом женил своего сына на нашей царевне.

Он покосился на Йормунганда, слушает ли. Йормунганд внимательно слушал.

— Все складывалось нельзя более удачно, — продолжил Гарриетт, — Но Рери, единственный сын Сиги, бесплоден. Он женился не единожды, ни одна не сделала его отцом.

— Проблема в нем? — спросил Йормунганд, гоняя рульку по тарелке.

— Даже бастардов нет.

— Обычно, — осторожно начал Йормунганд, — для решения проблемы достаточно пригожего слуги или…

Гарриетт покачал головой.

— Так не пойдет, — сказал он, — Рери хочет детей, своих детей, хоть мальчиков, хоть девочек, и поэтому я здесь.

— Думаешь найти помощь? — в голосе Йормунганда прозвучало все презрение к целительницам Гладсшейна.

— Все, что могли сделать наши заклинательницы и травницы уже перепробовали. И по дороге спрашивал многих. Альфедр славится как колдун, и в родстве с Рери, так что, может, сжалится над внуком.

— Песни часто врут, — заметил Йормунганд.

— Тогда надежды нет и я вернусь ни с чем.

— Ты вообще, просил его?

— Меня не пускают! — на его возглас обернулись несколько человек.

— Меня не пускают, — повторил Гарриетт потише, — вокруг него как будто стена — не пробиться. Слуги гонят меня, письма не передают, не помогают ни посулы, ни угрозы.

— Ты угрожал?

— Да, дошел даже до такого.

— Может быть, Альфедр все еще злится на своего сына, а заодно и внука, и не желает помогать им? Ты пробовал говорить с Фриггой, ведь Сиги и ее сын, если я правильно понял.

— Я перепробовал все.

— Редко встретишь такого преданного человека, — сказал Йормунганд. — Или упрямого.

Гарриетт невесело усмехнулся.

— Если вы поможете мне господин, я помогу вам.

— Чем же?

Гарриетт порылся в кармане и вынул опустевший кошелек, который украл утром.

— И зачем это мне?

— Это принадлежало тому, кто посмотрел на вашего брата особенно недобрым взглядом тогда, на состязаниях. Если кто и навел порчу — то точно он.

— Точно? Ты уверен? Слушай, это не шутки! — Йормунганд внимательнее всмотрелся в лицо Гарриетта, не врет ли.

— Я же был рядом, я запомнил его.

Йормунганд выхватил кошелек из синего бархата с завязкой сверху. Ничего примечательного. Пропустил ткань между пальцев.

— А ты вор.

Гарриетт пожал плечами.

— Всякое бывает, — сказал он.

Ничто не смогло бы заменить ему этого. Йормунганд стоял под проливным дождем, чувствуя, как вода заползает за воротник, холодит тело, капает с волос. Он сосредоточился. Заклинание не нужно было произносить, ни делать пассы руками. Под закрытыми веками вспыхнули и загорелись руны. Дождь превратился в тонкие золотые нити, свисающие с неба. Паутина влаги покрывала все вокруг, землю и небо, тяжелым узором свисала с деревьев и серых каменных стен. Йормунганд протянул руку ладонью к земле, золотые нити метнулись к его телу, опутывая и пригибая к земле. Он тяжело опустился на колени и наклонил голову.

Тысяча больших и маленьких глаз открылись в тот же миг, наделенные частью его сознания. Выбор пал на ворона, нахохлившегося на ветке прямо над головой Йормунганда. Ворон каркнул, темные глаза его окрасились золотом, и он полетел к чертогам Альфедра.

Стена, о которой говорил Гарриетт, и правда существовала. Для ворона она оказалась осязаемой, в окружающем влажном золоте сверкала голубоватой изморозью и веяла холодом. Ворон сделал пару кругов, каркнул злобно и опустился на каменную кладь стены. Ворон был глуп, вороны вообще глупые птицы, но его золотые глаза видели то, что птицам недоступно.

Этельгерт развалился на обитом бархатом стуле, поигрывал кубком с вином и улыбался в усы. Полный, в красном кафтане, как сытый клоп. Ба́льдер, любимый сын Альфедра, сидел у его ног, сжав кулаки до побелевших костяшек, и подобострастно смотрел ему в рот. Смех у Ба́льдера выходил фальшивый, да он и не старался. А Этельгерт не замечал. Перед ними туда-сюда неторопливо расхаживала Фригга. Зеленое платье струилось у ее ног, на заново убранных волосах красовалась диадема с опалом в середине. Губы жены князя поджаты, а взгляд недовольный, она злилась то ли на Этельгерта, то ли на Бальдера, то ли что иное испортило ей настроение.