– Все это не имеет ко мне отношения, – сказал он и вновь обрел свой прежний лоск.

– Почему?

– Потому, что я художник. И это главное мое дело.

– Непременно возьмите в тюрьму этюдник, – сказал босс и переключил внимание на Рези. – Вы, конечно, Рези Нот.

– Да, – сказала она.

– Доставило ли вам удовольствие ваше короткое пребывание в нашей стране?

– Какого ответа вы от меня ожидаете?

– Любого. Если у вас есть жалобы, я передам их в соответствующие инстанции. Знаете, мы пытаемся увеличить приток туристов из Европы.

– Вы говорите очень забавные вещи, – сказала она без тени улыбки. – Простите, я не могу ответить в том же духе. Сейчас не самое забавное время для меня.

– Жаль, – сказал босс небрежно.

– Вам не жаль, – сказала Рези. – Жаль только мне. Мне жаль, что мне незачем жить. Все, что у меня было, это любовь к одному человеку, а этот человек меня не любит. Жизнь его так поизносила, что он не может больше любить. От него ничего не осталось, кроме любопытства и пары глаз. Я не могу сказать вам ничего забавного, – сказала Рези. – Но я могу показать вам кое-что интересное.

Рези как будто прикоснулась пальцами к губам. На самом деле она сунула в рот капсулу с цианистым калием.

– Я покажу вам женщину, которая умирает за любовь.

И Рези Нот тут же упала мертвой мне на руки.

Глава сороковая.

Снова свобода…

Я был арестован вместе со всеми, кто находился в доме. Меня освободили в течение часа, я думаю, благодаря вмешательству Моей Звездно-Полосатой Крестной. Место, где меня содержали в течение этого короткого времени, была контора без вывески в Эмпайр Стейт Билдинг. Агент спустил меня на лифте и вывел на улицу, возвратив в поток жизни. Не успел я сделать и пятидесяти шагов, как остановился.

Я оцепенел.

Я оцепенел не от чувства вины. Я приучил себя никогда не испытывать чувства вины.

Я оцепенел не от страшного чувства потери. Я приучил себя ничего страстно не желать.

Я оцепенел не от ненависти к смерти. Я приучил себя рассматривать смерть как друга.

Я оцепенел не от разрывающего сердце возмущения несправедливостью. Я приучил себя к тому, что ожидать справедливых наград и наказаний так же бесполезно, как искать жемчужину в навозе.

Я оцепенел не от того, что я так не любим. Я приучил себя обходиться без любви.

Я оцепенел не от того, что Господь так жесток ко мне. Я приучил себя никогда ничего от Него не ждать.

Я оцепенел от того, что у меня не было никакой причины двигаться ни в каком направлении. То, что заставляло меня идти сквозь все эти мертвые бессмысленные годы, было любопытство.

Теперь даже оно угасло.

Как долго я стоял в оцепенении – не знаю. Чтобы я вновь начал двигаться, надо было, чтобы кто-то другой придумал для этого причину.

И этот кто-то нашелся. Полицейский на улице наблюдал за мной некоторое время, затем подошел и спросил:

– У вас все в порядке?

– Да, – сказал я.

– Вы стоите здесь уже давно.

– Знаю.

– Вы ждете кого-нибудь?

– Нет.

– Тогда лучше идите.

– Да, сэр.

И я пошел.

Глава сорок первая.

Химикалии…

От Эмпайр Стейт Билдинг я пошел к центру. Я шел пешком в Гринвич Вилледж, туда, где некогда был мой дом, наш с Рези и Крафтом дом.

Всю дорогу я курил сигареты и стал воображать себя светлячком.

Я встречал много других таких же светлячков. Иногда я первым подавал им приветственный красный сигнал, иногда они. Я все дальше и дальше уходил от подобного морскому прибою рокота и северного сияния огней сердца города.

Время было позднее. Теперь я ловил сигналы светлячков-сотоварищей, захваченных в ловушки верхних этажей.

Где-то, как наемный плакальщик, выла сирена.

Когда я наконец подошел к зданию, к своему дому, все окна были темны, кроме одного – окна в квартире молодого доктора Абрахама Эпштейна.

Он тоже был светлячком. Он просигналил, и я просигналил в ответ.

Где-то завели мотоцикл, будто разорвалась хлопушка.

Черная кошка перебежала мне дорогу перед входной дверью.

В парадном тоже было темно. Выключатель был испорчен. Я зажег спичку и увидел, что все почтовые ящики взломаны.

В темноте в неверном свете спички погнутые и пробитые дверцы почтовых ящиков напоминали двери тюремных камер в каком-то сожженном городе. Моя спичка привлекла внимание дежурного полицейского. Он был молодой и унылый.

– Что вы тут делаете? – спросил он.

– Я здесь живу, это мой дом.

– У вас есть документы?

Я показал ему какой-то документ и сказал, что живу в мансарде.

– Так это из-за вас все эти неприятности? – Он не упрекал меня, ему было просто интересно.

– Если хотите.

– Удивляюсь, что вы вернулись сюда.

– Я скоро снова уйду.

– Я не могу приказать вам уйти. Я просто удивляюсь, что вы вернулись.

– Я могу подняться к себе?

– Это ваш дом. Никто не может вам запретить.

– Благодарю вас.

– Не благодарите меня. У нас свободная страна, и все одинаково находятся под защитой. – Он сказал это доброжелательно. Он давал мне урок гражданского права.

– Вот так и нужно управлять страной, – сказал я.

– Не знаю, смеетесь ли вы надо мной или нет, но это правда, – сказал полицейский.

– Я не смеюсь над вами, клянусь, что нет. – Мое клятвенное уверение удовлетворило его.

– Мой отец был убит на Иводзима13.

– Сочувствую.

– Полагаю, что там погибли хорошие люди и с той, и с другой стороны.

– Думаю, что правда.

– Думаете, будет еще одна? – Что – еще одна?

– Еще одна война.

– Да, – сказал я.

– Я тоже так думаю, – сказал он. – Разве это не ад?

– Вы нашли верное слово, – сказал я.

– Что может сделать один человек?

– Каждый делает какую-то малость, – сказал я. – Вот и все.

Он тяжело вздохнул.

– И все это складывается. Люди не понимают. – Он покачал головой. – Что люди должны делать?

– Подчиняться законам, – сказал я.

– Они не хотят даже и этого делать, половина, во всяком случае. Я такое вижу, люди такое мне рассказывают. Иногда я просто падаю духом.

– Это с каждым бывает, – сказал я.

– Я думаю, это частично от химии, – сказал он.

– Что – это?

– Плохое настроение. Разве не обнаружено, что это часто бывает из-за химических препаратов?

– Не знаю.

– Я об этом читал. Это одно из открытий.

– Очень интересно.

– Человеку дают какие-то химикалии, и он сходит с ума. Вот над чем они работают. Может быть, все из-за химии.

– Вполне возможно.

– Может быть, это разные химикалии, которые люди едят в разных странах, заставляют их в разное время действовать по-разному.

– Я никогда раньше об этом не думал, – сказал я.

– Иначе почему люди так меняются? Мой брат был там, в Японии, и говорит, что японцы – приятнейшие люди, каких он когда-либо встречал, а ведь это японцы убили нашего отца! Вдумайтесь в это.

– Ладно.

– Это точно химикалии, верно ведь?

– Наверное, вы правы.

– Я уверен. Подумайте об этом хорошенько.

– Ладно.

– Я все время думаю о химикалиях. Иногда мне кажется, что мне снова надо пойти в школу и выяснить досконально все, что открыли насчет химикалиев.

– Думаю, вам так и надо поступить.

– Может быть, когда о химикалиях узнают еще больше – не будет ни полицейских, ни войн, ни сумасшедших домов, ни разводов, ни малолетних преступников, ни пьяниц, ни падших женщин, ничего такого.

– Это было бы прекрасно, – сказал я.

– Я думаю, это возможно.

– Я вам верю.

– На этом пути сейчас нет ничего невозможного, надо только работать – найти деньги, найти самых способных людей, создать четкую программу – и работать.