Они сидели в несильно протопленной избе — обоим давно уже не страшен был самый сильный мороз, даже тот, что сковывает руки-ноги на Урдском севере. Перед ними на столе стоял давно остывший чугунок с картошкой да пара бутылок местного первача — какая встреча боевых командиров без него обходится. Но хозяйка, у которой квартировал Кудряй, всегда удивлялась тому, что тот не пьёт вообще, да и ест очень мало. Хотя продуктами начдива снабжали хорошо, и большая часть их доставалась именно хозяйки и её детям. Она и не жаловалась, но про себя дивилась странному человеку, и не удивлялась рассказам других о том, что, мол, молодогвардейцы все странные. Почти не едят, вовсе не пьют и не курят, и, главное, сами-то парни хоть куда, а до женского пола совсем не охочие. Многие ведь местные бабёнки давно уж соскучились по мужской ласке и не против были бы, притисни их молодые парни в новенькой форме с красными разговорами в тёмном углу да к тёплой стенке, а то и вовсе затащи на сеновал — не всё ж с бандитами потасканными жизнью да войной народармейцами баловаться. Но молодогвардейцы проявляли прямо-таки несвойственную их возрасту сдержанность, на самые прямые намёки не реагировали никоим образом — и многих женщин это начинало заводить по-настоящему. Вот только парни из Молодой гвардии оставались крепки духом и глухи к почти явным предложениям прогуляться на сеновал. Тогда о них пополз слух, что они-де все скопцы и им всё на свете пообрезали, чтобы только о войне думали. Вот только слухи эти быстро пресекались уполномоченными, и пресекались весьма жёсткими, на грани жестокости, мерами.

— А тебе не кажется, что там, — Духовлад сделал неопределённый жест левой рукой, — заигрались? Скидываем царя, делаем Революцию, поднимаем целый народ, а после сами же возвращаем царя на место. Да ещё и на чужих штыках его собираемся в столицу вернуть.

— Ты отлично знаешь, что в Урде всё пошло не так после Революции, — ответил ему Кудряй. — Наших ставленников быстро оттеснили от власти, а потом и вовсе начали ставить к стенке. Мы собирались опираться на молодую военную аристократию, а получили диктатуру даже не мелких лавочников, а рабочих с заводов — малограмотных людей, ведомых кликушами и вчерашними террористами.

— Если бы всё было так, как ты говоришь, с властью народников покончили бы очень скоро. Но они сумели отстоять её и против интервентов, и против Адмирала, и Чёрного барона. Они уничтожили или выгнали из страны всех, кто мог помешать им. Вспомни, какие были потери среди герметистов, мы ведь только сейчас кое-как восстанавливаем их. Да и то благодаря появлению уже народной аристократии, которой вдруг стало нечего делать, кроме как руководить мелкими предприятиями и трестами. Раньше в орденах сидели князья, бояре и прочие титулованные особы, а теперь кто? Начальники трестов и жёны директоров заводов. Это же просто смешно — они не понимают и половины того, о чём говорят им на собраниях.

— Ну, — развёл руками Кудряй, — аристократы вряд ли понимали больше — Корпус Герметикум не предназначен для средних умов, из которых состоят все ордены. Их главная задача отбирать тех, кто способен понять большее, а уж ты сам знаешь — такие есть и среди аристократов и среди жён директоров заводов. Последние бывают иногда даже полезнее первых.

— Но мне всё равно не нравится новая авантюра, которую затевают тут, в Урде. Ведь уже сколько раз обжигались именно на этом государстве. Адмирал получил такую поддержку, а был убит агентами стражи в столице Котсуолда. И там же погиб один из лучших наших оперативников в этом мире. Потом был полный разгром, который учинили на Катанге, и ты знаешь, чего нам стоило восстановить этот комплекс.

— А ведь именно благодаря ему мы можем, наконец, осуществить задуманное. Хотя без профессора Боденя, конечно, мы бы не достигли столь высоких результатов. Его вклад в разработку проекта «Молодая гвардия» нельзя недооценить.

— Результаты, в общем-то, случайного совпадения. Не попробуй блицкриговцы сделать на основе переданного им материала отравляющее вещество, ничего бы не было. И после всю основную работу вёл именно профессор Бодень, а вовсе не наши учёные, которые до того не один год работали с материалом.

— Не забывай, что физиология местных отличается от нашей, поэтому ничего удивительного нет в том, что именно местные врачи сумели получить более разнообразные эффекты воздействия материала на людей, населяющих этот мир.

— Знаешь, — мрачно заявил, резко меняя тему разговора, Духовлад, — из всех моих приключений в этом мире я вынес один главный урок. Местные способны преподнести нам множество весьма неприятных сюрпризов. И первые в этом именно урдцы, а мы вот раз за разом лезем к ним, обжигаемся, теряем людей и базы, но лезем с тупым упрямством.

— Никакого тупого упрямства нет, — отрезал Кудряй. — Мы бы давно отказались от всех планов на Урд, ограничившись Блицкригом на Континенте. Это государство нам удалось почти полностью подчинить — и милитаристический настрой его вполне подходит для создания нашего передового плацдарма в самой развитой части этого мира. Жёлтая империя фактически в наших руках — там давно уже строят базы, и готовят флоты раболовов, отправляющихся в регулярные рейды за Стену — в Степь и Порту.

— Но в чём же тогда уникальность Урда?

— Не самого Урда, а Катанги. Только там можно строить устойчивые каналы связи между нашими мирами. Потеря комплекса едва не сорвала нам программу работы в Жёлтой империи и в Блицкриге. Только несколько месяцев назад, когда нам с помощью Боргеульфа удалось восстановить работу каналов, мы снова стали восполнять потери среди наших агентов здесь. Именно поэтому Урд должен быть нашим — и только нашим. И если для этого придётся свергнуть царя снова и посадить на трон… да кого угодно… мы приложим к этому все усилия. Без Урда нам никогда не закрепиться в этом мире. Теперь всё ясно?

— Да, всё, — кивнул Духовлад, — и мне жаль, что всё сошлось на Урде. Сюрпризы, которые нам преподносят здесь, слишком неприятны.

— Значит, мы должны свести саму возможность преподнесения нам этих самых сюрпризов к нулю.

— Если бы это было возможно — никаких сюрпризов бы не было на свете.

Духовлад рассмеялся — негромко и как-то очень грустно. И от этого смеха Кудряю стало совсем не по себе.

Глава 2

Готлинд пялился на князя Росена, и выглядело это уже почти неприлично. Хорошо хоть кроме нас с Гневомиром этого повышенного интереса к здоровяку никто не замечал. Все были слишком поглощены пламенной речью кандидата в цари. Казалось, он едва удерживается от того, чтобы начать потрясать кулаками. Однако и без этого всем, выстроившимся на центральной площади города, который уже никто не называл гетманской столицей, становилось понятно — его будущее величество пребывает в страшном гневе. За его спиной замерли двумя изваяниями Чёрный барон и Гетман в своих неизменных чекменях, а ещё дальше — князь Росен и Бушуй Ерлыков, не изменившие мундирам царской армии.

— Слушай, Готлинд, — шепнул ему Гневомир, — ты в нём сейчас дыру просверлишь взглядом. Это уже переходит все нормы приличия.

— Я его знаю, — тихий голос летуна звучал задумчиво, наверное, от задумчивости он и говорить стал по-имперски, — но не могу вспомнить откуда. Вот только я голову готов прозакладывать, что знаю его. Я его видел, но он был не таким — другим. Хотя и здоровым, но другим. И при других, совсем других обстоятельствах. Но где это было — где…

— Да тише ты, — осадил его я. — На нас обращать внимание скоро будут.

Готлинд замолчал.

Кандидата в цари на выстроенной на скорую руку трибуне сменил Чёрный барон. Он точно также грозил и обещал все мыслимые казни на головы тех, кто виновен в гибели цвета добровольческого движения. Обещал, что в честь погибших будут названы полки в созданных недавно дивизиях. Значит, будут теперь не только дроздовцы, вешняковцы и бельковцы, но и хрипуновцы, второвцы и боровинцы. Последних, уверен, станут за глаза боровами звать, как тех же дроздовцев — дроздами, и это станет поводом для дуэлей. Уж до этой забавы наше офицерство охоче в любые времена — мне ли не знать. Особенно теперь, когда дуэли запрещены.