— Конечно.

— Выдержите? — спросил Грязнов, глядя глаза в глаза.

— Чего? — не понял Колосов.

— Переход.

Колосов глянул на свои сапоги, подумал о том, что болота, росы, корневища вконец измочалили обувь, без новых сапог им не дойти.

— Обувку бы сменить, — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Обувь сменим, оружие проверим, боезапасом, питанием обеспечим на весь переход, — объяснил Солдатов. — Пойдете группой. Кроме раненых, разумеется. Дадим явки. Дадим проводника. Часть пути преодолеете верхом. Выделим лучших лошадей.

От такого предложения у Колосова в глазах чуть затуманилось. Он подумал, что в таком случае до своих можно добраться дня за три. На лошадях — это не пешим гнать.

— Идут только добровольцы, — предупредил Грязнов. — Путь предстоит опасный, особенно вблизи фронта. Немецкие соединения занимают сейчас исходные позиции для решительного наступления. В прифронтовой полосе, в непосредственной близости к фронту собрано большое количество войск, техники.

— Пойдут все, я своих знаю, — сказал Колосов.

Солдатов тоже напомнил о переходе линии фронта.

Колосов усмехнулся. С начала войны он только то и делал, что переходил линию фронта, на то и разведка.

— Передадите карту, отдельно шифр к ней. Понесете очень ценные данные.

— Все понял, — сказал Колосов. — Надо так надо.

Разошлись не сразу. Наметили маршрут. Уточнили детали предстоящего перехода.

Вечером группа собралась в штабной землянке. Вместе с проводником. Проводником партизаны посылали подпольщика Галкина, того, что пришел на помощь разведчикам в Шагорских болотах. Сашу рекомендовал Шернер. Дмитрий Трофимович отошел настолько, что с ним можно было советоваться. Саша, кроме того, хорошо ориентировался в лесу, в чем убедились разведчики, знал броды через реки, знал явки на пути к фронту. Разведчики успели узнать Галкина, а это тоже немаловажный фактор.

Уходили на рассвете.

Простились с командиром.

Зашли к Стромынскому. Простились и с ним.

Прощались не навек. Прощались в надежде встретиться вновь.

Такая вдруг уверенность в благополучном исходе охватила каждого.

XXIII

День дотаивал льдинкой на ладони: видимо и быстро. Скрылось солнце. Отзолотился край неба. Отпламенели облака за спиной, в той стороне, откуда шли разведчики. В лесу стали сгущаться сумерки. Сумерки готовили к ночи черную краску. В лесу стало заметно тише. Ветер то ли устал, то ли затаился до утра.

В наступившей темноте громыхнуло особенно сильно.

Громыхнуло и полыхнуло.

Впереди.

На том месте, где шел проводник.

Перед тем Саша поднял руку, сигналя, чтобы разведчики остановились.

Соскочил с коня.

Шел медленно.

Вел за собой коня.

Старшина Колосов остановился, сдублировал сигнал.

В этот миг и полыхнуло, и громыхнуло. Галкин, видимо, подорвался на мине.

Осознание этого факта придет к Колосову позже, когда он оправится от неожиданности.

В момент взрыва Колосов выскочил из седла, плюхнулся на землю.

Соскочили с коней другие разведчики.

Залегли.

На случай, если чернеющие впереди заросли оскалятся смертным огнем.

Заросли молчали.

Темнело все более. Но видно было. Кусты, деревья, раненого коня. В момент взрыва конь ткнулся в землю мордой. Повалился на бок. Теперь лежал, дергался, тянул и тянул вверх гривастую шею. И плакал. Горько, горько. Горше человека…

Колосов замер в надежде услышать Галкина. Стон ли, хрип ли. Не разобрал ни звука.

Старшина поднялся, вытянул руку вверх, отвел ее в сторону, махнул. На языке жестов это означало: всем лежать, иду один.

Колосов привязал коня за ствол ближайшей березы, пошел медленно, как в незнакомой реке, когда ждешь впереди, по ходу движения, яму.

Приблизился к месту взрыва.

Увидел Галкина.

Саша не подавал признаков жизни.

Колосов склонился над ним, осмотрел.

Саше оторвало взрывом обе ноги. Разворотило живот Срезало кисть левой руки. Взрыв не дотянулся до лица проводника. В сумерках лицо казалось иссиня-черным.

Колосов прикрыл Галкину веки.

Разогнулся.

Обернулся к раненому коню.

Конь тянулся мордой к старшине, просил помощи.

Старшина вскинул автомат.

Передумал.

Забросил автомат за спину.

Достал пистолет.

Приставил ствол к уху животного.

Выстрелил.

Конь дернулся и затих.

Колосов обернулся, просигналил сбор.

Подумал о возможных последствиях взрыва. Если мина случайная, подумал Колосов, обойдется, случай есть случай. Мину могли оставить партизаны. Если были в этом лесу, если приходилось им уходить от немцев. Но могло быть и по-другому. Мину могли поставить немцы. Чтобы взрыв оповестил о партизанах. К подобным уловкам немцы прибегали не раз. На лесных дорогах ставили мины, на тропинках, возле бродов по берегам рек. Если мина срабатывала, прочесывали лес.

Колосов глянул на небо.

Темнело все более.

Ночью они, конечно, лес прочесывать не станут, подумал о немцах старшина. Уходить тем не менее надо.

А если мина не одна?

Спросил себя Колосов, задумался. Не слышал, как собрались за спиной разведчики.

— Намертво, — тронул за локоть Рябов.

Колосов резанул ладонью воздух. Жестом показал, что намертво.

— Чего делать-то будем? — спросил Денис.

Старшина не придумал, что делать, не знал, что ответить. До явки, по словам проводника, оставалось пять километров ходу. Три километра до реки, там, берегом, еще два. Но как идти? Белым днем ладно бы, тренированный глаз выхватил бы приметину. Замаскированную мину разглядел бы, другую какую ни на есть ловушку. Теперь надвигалась ночь. Медленно, но неотвратимо. Поди-ка, в темени, сунься… Был бы лейтенант… Приказал бы, и дело с концом. Было бы ладно. Недавно, когда Неплюева вел, тоже вроде бы решалось само собой. Сам себе командир, сам себе исполнитель. Теперь не знаешь, как быть. Оставаться нельзя. Надо уходить. Надо кого-то ставить первым.

А если рванет?

Самому — ладно. Сам себя и осудишь — в себе останется. А тут люди.

— Чего делать-то будем? — переспросил Денис Рябов.

Как показалось Колосову, Денис спрашивал настойчиво-требовательно.

— Тебе неймется, да! Надо выставиться, да! Не видишь, куда уперлись! Не понимаешь! Ваньку из себя валяешь!

Не сдержался старшина, взорвался. Раздражение вылил на Дениса.

— Я чего, а? Я же только спросил.

Денис обернулся к разведчикам.

— Ты чего, старшина, э? — вступился за товарища Ахметов.

Колосов понял, что перехватил. Вспомнил предупреждение своего лейтенанта. «Ты как хочешь будь внутри, — говорил Речкин, — раскались добела, но наружу не выплескивайся». Забыл старшина предупреждение командира, сорвался. Почувствовал неловкость. Тем более что на его срыв отреагировали все разведчики. Вскинули головы, насторожились.

— Забудем, ребята, — повинился Колосов.

Поделился с разведчиками опасениями. Уходить надо, да идти опасно.

— Первый раз, что ли, — негромко произнес Кузьмицкий.

— Со смертью встречаться каждый раз заново, — сказал на это Пахомов.

Остальные разведчики молчали, ждали решения старшины.

Взгляд Колосова остановился на Ахметове.

Ахметов все понял. Подтянулся.

— Все будет нормально, э, товарищ старшина, — негромко произнес Фуад.

— С коней не слезать, — предупредил Колосов, подумав о том, что животные какая-никакая, а все же защита.

Ушли не сразу.

Похоронили Галкина. В лесу оставили еще одну безвестную могилу.

Шли в том же темпе, тем же порядком. Впереди — Ахметов, за ним — Колосов, потом: Пахомов, Рябов, Кузьмицкий, Асмолов, Козлов. В первые сутки — первая потеря. Недосчитались одного. А завтра? А сей час? А сей миг? О возможных неожиданностях думал каждый. На первых шагах. Как только тронулись, пошли. Взрыва не было, тревога отходила от сердца. Та мина, видимо, была случайной, та мина оказалась, видимо, единственной. Когда же под ногами коней зачавкала прибрежная топь, опасение и вовсе отлегло от сердца. В таком грунте обычно мин не ставят — это разведчики знали.