Несколько часов назад Джин плелся по пустыне, зная, что его время сочтено. Но думал он лишь о Рэйвен и Луне. Не о войне. Не о других планетах. Даже не о Брае. Озарение снизошло подобно удару молнии. Джин не был склонен к раздумьям, но здесь и сейчас открыл для себя истину, неведомую ему прежде. Рэйвен стоила слабости. Она стоила боли. И пусть он низвергнется в ад, если умрет, не сказав ей об этом.

Однако прежде чем Джин успел заговорить, Рэйвен напряглась. Ее взгляд метнулся к входу в пещеру, а потом обратно.

— Что?

Она жестом велела ему замолчать и, подобравшись к выходу из пещеры, выглянула наружу. Джин весь обратился в слух, но слышал лишь потрескивание огня и тихое сопенье дочери. Мгновение спустя Рэйвен вернулась, подрагивая от страха и истощения.

— Ты валишься с ног, Рэйвен. Иди сюда, приляг, — Джин протянул руку в приглашении.

— Нет, — покачала головой она и крепче сжала заточенную палку. — Кто-то должен остаться на карауле.

— Бодерианцы знают, что мы потерпели крушение. Если они увидят следы, сразу же поймут, где нас искать, и очень скоро будут здесь. Тебе нужно отдохнуть, — заспорил Джин, но Рэйвен не соглашалась и отказывалась приближаться к нему. — Ты нужна нам сильная, — он решил применить более эффективную тактику. Джин взывал к тому, что именно Рэйвен придется защищать их всех. — Ты не сможешь драться, пока не отдохнешь.

Она посмотрела на него, и он снова протянул руку.

— Ты был ранен в этот бок, — сказала Рэйвен.

Она подползла ближе и, опустившись на землю по другую сторону от Луны, подвинулась к дочери. Распрямив ноги, она потянула на себя одеяло и тоже укрылась. Поначалу Рэйвен лежала с открытыми глазами, но вскоре расслабилась и заснула.

Джин держал рот на замке и мечтал отдохнуть. Преодолей бодерианцы блокаду Лева, и первым же делом возьмутся за астероид. Джин хотел, чтобы Рэйвен была готова. Сам он с такими травмами ни за что на свете не смог бы уйти далеко. Все его тело ломило, а мозг гудел от беспокойства. Костер затухал, и в свете Ликиры Джин посмотрел на Рэйвен с Луной. У него под боком лежало все, о чем он не осмеливался даже мечтать.

Во избежание любых привязанностей клинки жили в казармах и никогда не заводили семей. Отец Джина был лучшим другом отца Брая, поэтому их сыновья выросли вместе во дворце. Но после нападения на Ликиру Джин отказался от своего места по правую руку от Брая и вступил в ряды клинков.

Он трудился упорнее любого другого мальчика. В отличие от сокурсников, Джин хотел сражаться. Ему нужно было отвлечься от тьмы внутри. Он любил убивать. Любил азарт охоты. Став клинком, Джин получил шанс направить зло на благие цели. Он извлекал из себя тьму и по крупице отдавал каждому клинку под своим началом. Умение выжидать, умение планировать. Понимание того, что убивать легко. А выживать сложно.

Все эти годы Джин убеждал себя, будто способен выжить вне тьмы. Что тьма — лишь полезный инструмент, а не часть души. После Приони она начала разрастаться, питаемая страданиями. Ночные кошмары, чувство вины, постоянная настороженность — все напоминало ему, что тьма лишь поджидает. И ищет жертву.

Пробудились былые страхи, и Джин резко выдохнул. Правда, так долго отрицаемая им, бросилась в глаза. Он был клинком не потому, что хотел спасти систему от бодерианцев. Он был клинком потому, что любил убивать. Еще в детстве Джин признавал свою суть, поэтому и вступил в ряды армии. И он признавал ее теперь, став мужчиной. У клинка не было семьи, которой можно причинить боль. Клинок не проживет так долго, чтобы его гибель опечалила дорогих ему людей.

Джин тихо выругался, и у него ускорилось сердцебиение. Рэйвен и Луна рассчитывали на него. Он не просил этой ответственности, но она все равно легла ему на плечи. Он участвовал в зачатии ребенка наравне с Рэйвен. Девочка была его дочерью. Он не мог оставить ее жить в страхе. Даже в страхе перед ним. Вспомнив старую уловку, Джин собрал все свои мучения и скомкал их в шар. Он засунул его в себя как можно глубже и запер внутри. Уже ничего не изменишь. Джин пообещал Рэйвен сберечь Луну и защитить ее от принца Бодерии. Именно этим он и собирался заняться.

Ночь все не кончалась, и костер потух окончательно. Наконец Джин так устал, что больше не мог оставаться в сознании и провалился в сон.

Мэйв проснулась от шума дождя, отбивавшего стаккато по крыше пещеры. Пребывая в замешательстве, она поморгала и осторожно села, стараясь не разбудить Луну. Маленькая девочка спала, по-прежнему прижимаясь к Джину.

Он тоже спал, и Мэйв его осмотрела. Одеяло съехало, обнажая грудь. Даже грязный и израненный, этот торс все равно был греховно мускулистым и по обыкновению загорелым. Джину нравилось вечерами бегать без рубашки. Солнце придавало его коже сочный бронзовый оттенок. Мэйв осмотрела шрамы как старые, так и новые. Некоторые из них она помнила, некоторые нет.

Джин сложил на животе мощные руки и не открывал глаза. Ему что-то снилось. Мэйв узнала хмурое выражение его лица. Он всегда активно проживал свои сны. На Приони она несколько недель привыкала к его бормотанию по ночам. Внезапно Джин нахмурился сильнее и сжал кулаки. Ему явно снилось что-то нехорошее. Мэйв осторожно отодвинула Луну и положила ее голову на свернутый рюкзак. Джин никогда не простил бы себя, если бы во власти сна случайно ударил маленькую девочку.

Он скривил губы. Они казались мягкими, особенно на лице с выпирающими скулами и волевым подбородком. И Мэйв знала, как приятно их целовать. Ощущать на своем теле. Джин мог быть жестоким, но также в нем крылась мягкость. Потянувшись, Мэйв отодвинула волосы у него со лба.

И нахмурилась. Джин сгорал в лихорадке. Заволновавшись, Мэйв подползла ближе и нащупала его пульс. Пускай она не сильно разбиралась в медицине, но бывала на поле боя и знала основы.

Вблизи стало видно, что у Джина раскраснелись щеки. Она встряхнула его за плечи, но он едва приподнял веки и тут же опустил их.

Мэйв села на пятки, пока ее ум судорожно работал. Скорее всего, в рану попала инфекция. Когда они засыпали, Джин пребывал в здравом уме и был сосредоточен, а значит, причина ухудшения не в сотрясении мозга. Мэйв снова проверила его пульс. Сильный, но ускоренный. Она приподняла одеяло и осмотрела самодельную повязку, но следов крови не обнаружила. Вздохнув от облегчения, Мэйв отогнула ткань и убедилась, что клей справляется с задачей. Вот только края раны были красными и воспаленными.

— Черт возьми, — Мэйв вернула одеяло на место и обратила внимание на руки Джина.

Он начинал дрожать, поэтому она снова развела огонь. Без должного лечения состояние Джина вскоре ухудшилось бы. И в случае нападения бодерианцев у них с Луной не было бы ни единого шанса спастись. Мэйв и накануне не ожидала от Джина участия в борьбе, но надеялась оставить дочь на его попечение и увести врагов от пещеры. Теперь у нее не было даже такого варианта. Луна не смогла бы ухаживать за Джином, а он не смог бы уследить за ней.

— Мама?

Мэйв повернулась на голос дочери. Маленькая девочка села и потерла глаза пухлыми кулачками. Со спутанными волосами и перепачканным лицом она все равно улыбалась матери.

— Доброе утро, Лу, — передвинувшись, Мэйв села между ребенком и Джином. Ей не хотелось, чтобы Луна видела папу, пока не поймет, почему он в таком состоянии.

— А папа проснулся? — Луна попыталась выглянуть из-за матери, но Мэйв сдвинулась в сторону.

— Нет, Лу. Папа болеет. Ему нужно поспать.

Луна кивнула и, открыв рот, широко распахнула глаза.

— Папа болеет? Мы должны спеть ему песенку?

Мэйв улыбнулась, и на ее глаза навернулись необъяснимые слезы. Если дочка болела, Мэйв укачивала ее и пела ей песни. Теперь маленькая девочка хотела помочь своему папе тем же самым способом.

— Да, детка. Ты спой папе песенку, а я пока схожу на улицу и поищу ему лекарство.

Луна серьезно кивнула и, пододвинувшись к Джину, вложила руку в его большую ладонь. Мэйв услышала, как дочка тихо запела чистым тонким голоском: