После ухода своего протеже Глесс-Валледж какое-то время просидел в одиночестве. Лицо его лучилось радостью.

Бренн вернулся к себе в башню Шевелин. Здесь, в тишине собственной лаборатории, он начал разрабатывать экспериментальную программу, которая избавила бы его от чудовища. Но его усилия остались бесплодными, а Присутствие осталось с ним, унылое, как нежеланная любовница.

Глава 15

Когда келдхар из Гард-Ламмиса потребовал временной передачи ему крепости Уит в обмен на отсрочку платежей по последнему лантийскому долгу, герцог Повон счел себя вынужденным согласиться и на это. Магистр ордена Избранных Фал-Грижни возразил на это со столь неожиданной и непривычной вялостью, что многие подумали: а не растерял ли доблестный Грижни свой боевой пыл? Да и самому герцогу начало казаться что-то в том же роде, потому что в последнее время Избранные редко встречали его очередные решения сильным и согласованным противодействием. В тех случаях, когда герцогу доводилось встречаться со своим — недавно столь грозным — оппонентом, Грижни вел себя с ледяным бесстрастием, в котором чувствовалось, однако же, что-то тревожащее. Но что именно, сказать было трудно. Повон решил бы, что все дело в глазах Грижни, не будь они абсолютно непроницаемы. Все это было, конечно крайне неприятно, но, по крайней мере, в последнее время оказалось покончено со всегдашними возражениями и попреками со стороны знаменитого мага, а это следовало расценить как шаг в правильном направлении. Пусть Фал-Грижни расхаживает по городу ожившей статуей самого Возмездия, пусть делает это, сколько ему вздумается, — до тех пор, пока он держится молча!

«И раз уж речь зашла о возмездии, — размышлял Повон, — не могло ли случиться так, что информация о столь неудачно завершившемся похищении молодой леди Грижни дошла до ушей ее мужа? Подлинная информация… Нет, это исключено». Саксас заверил герцога, что все это осталось тайной. Даже сама похищенная не знала и не могла опознать похитителей, а значит, бояться было нечего, совершенно нечего. Пожав рыхлыми плечами, герцог решил сменить тему размышлений, но обнаружил, что и мысли о привычных удовольствиях и усладах больше его не радуют. Даже халат из живого шелка не доставлял радости. Необходимо было придумать что-нибудь новенькое.

Однако герцог не был бы настроен столь безмятежно, знай он о том, что на самом деле удалось обнаружить во время похищения леди Верран.

Верран была на последнем месяце беременности и старалась без крайней необходимости не покидать собственные покои. Тем не менее от ее внимания не укрылась непривычная активность, царящая во дворце Грижни, — активность, не прекращающаяся уже на протяжении нескольких недель, прошедших после ее похищения и чудесного освобождения.

Во дворце постоянно бывали посетители. Они являлись в любое время дня и ночи, когда поодиночке когда небольшими группами. Их с нею никогда не знакомили, но порой ей удавалось издалека мельком увидеть их: это были осанистые люди в темных плащах, и от самого их облика веяло решимостью. Лишь однажды она узнала одного из них: это был чародей Чес Килмо, присутствовавший на том собрании Избранных, которое посетила и сама Верран. Конечно, ничего удивительного не было в том, что мужа посещают его коллеги по ордену Избранных, но почему они делают это столь скрытно, часто — глубокой ночью? И почему Фал-Грижни уединяется с ними на долгие часы, засиживаясь иногда до рассвета?

Верран безуспешно пыталась придумать происходящему какое-нибудь объяснение. Но ее муж, как правило терпеливо относившийся к проявлениям ее любопытства, на эти расспросы отвечать отказывался категорически. Он сухо пояснял ей, что речь на таких встречах идет о внутренних делах общества, которые не могут представлять для нее ни малейшего интереса. А когда ей вздумывалось настаивать, муж просто-напросто прерывал беседу.

И вдобавок депеши. Они прибывали по ночам, и доставляли их слуги в масках, дожидавшиеся только устного ответа и немедленно после этого убиравшиеся восвояси. Верран ни разу не удалось просмотреть ни одну из этих депеш, потому что Фал-Грижни по прочтении незамедлительно предавал их огню. И отказывался обсуждать с нею их содержание.

И вдобавок частые необъяснимые отлучки Грижни из дому. Как правило, он исчезал не более чем на пару часов, но так было только вначале. В последние дни отлучался он чаще — и задерживался на долгое время. Однажды он покинул дворец в полночь, а вернулся на следующий день ближе к вечеру. Отказался хоть как-то объяснить это и решительно пресек дальнейшие расспросы.

Что-то происходило. Верран не знала, что именно, но подозревала, что речь идет о деятельности немаловажной и очень опасной. Но что бы это ни было, Фал-Грижни категорически не хотел вовлекать ее в свои планы, не хотел даже посвящать ее в них. Но, с другой стороны, разве не такова же была его всегдашняя политика по отношению к жене? Он запретил ей покидать дворец, а сам ни о чем не рассказывал. Это несправедливо, решила Верран. Но, с другой стороны, несправедливы и ее собственные упреки. Муж старается оберечь ее — только и всего; если бы речь шла о чем-нибудь законном, он наверняка ввел бы ее в курс дела. Взял же он ее с собой на собрание Избранных, одобряет же он ее стремление читать и учиться, да что там, развитие ее интеллекта, несомненно, радует его. И если сейчас он утаивает от нее информацию, значит, он поступает так в ее собственных интересах. Но тайна, которой было окутано происходящее, лишь раззадоривала ее любопытство, и она преисполнилась решимости докопаться до всего самой. Или по меньшей мере попробовать докопаться. Так размышляла Верран в ожидании прихода Бренна Уэйт-Базефа.

Она не видела его и не слышала о нем с тех пор, как состоялся их неприятный разговор на Солнечном плоту. Тогда она была уверена, что ей никогда больше не захочется с ним увидеться. Но сейчас Фал-Грижни вручил ей какие-то документы, которые следовало передать Уэйт-Базефу, и молодой маг должен был явиться за ними во дворец Грижни. Грижни вызвали по одному из бессчетных и безымянных поводов, вот он и поручил это дело жене. Конечно, она могла, в свою очередь, препоручить это кому-нибудь из слуг, чтобы избежать вполне возможного неприятного объяснения, но она уже несколько недель не выходила из дворца и сейчас была рада любому гостю. Более того, создавшаяся ситуация интриговала ее. Если ее муж решил вручить Уэйт-Базефу что-то из сокровищ собственной библиотеки, значит, отношения между двумя чародеями носят дружественный характер. А ведь Бренн при последней встрече с нею пылал по отношению к Фал-Грижни лютой ненавистью. Теперь же что-то заставило его забыть о недавней вражде. Но что именно? А впрочем, стоит ли ломать над этим голову? Бренн такой сумасброд, подобной метаморфозе может найтись тысяча объяснений. Ясно только одно. Раз Бренн ходит теперь в союзниках у Грижни, то и самой Верран следует с ним помириться. И эта перспектива ее радовала.

Она решила принять его в своей лучшей гостиной. Всего раз или два с тех пор, как она вышла замуж и переехала сюда, Верран принимала гостей именно здесь. Сейчас она уселась в похожее на трон кресло, положив на маленький столик документы и книги, которые ей предстояло передать. На ней было просторное дорогое платье, которое почти полностью скрадывало ее беременность. На пороге появился слуга-мутант и на свой лад доложил о прибытии гостя. Верран кивнула, и в гостиную вошел Бренн Уэйт-Баэеф.

Улыбка замерла на губах у Верран, и она с трудом удержалась от крика ужаса. Бренн выглядел чудовищно — настолько чудовищно, что этому могло найтись одно-единственное объяснение: он серьезно болен. Бренн страшно исхудал. Стройный молодой человек превратился в живой скелет. Испитое и усталое лицо было мертвенно-бледным. Темные глаза, некогда напоминавшие о герое поэмы «Занибуно», теперь глубоко запали и горели нездоровым огнем. Верран, умевшая читать мысли и настроения Бренна по выражению его лица, поняла, что молодой человек находится на грани отчаяния. И еще кое-что новое заметила она в нем: он затравленно озирался по сторонам.