— Дураки, — Дэв присел к столу с приятным чувством исполненного долга. — Еще стачки устраивают, идиоты. Через две минуты после прихода этого Ганновера я зажигаю фитиль, а еще через три минуты все они летят к черту на рога. Только вот этот приезжий, он так проницательно смотрел на меня. Хорошо бы и его отправить вместе со всеми… Идут.

За дверью раздался шелест многих ног и в комнату вошли озабоченные члены Стачечного комитета, франтоватый мистер Ганновер и настороженный, внешне спокойный Краснов. Представитель уже говорил на ходу и, развалившись на стуле, внушительно оглядел всех собравшихся.

— Вы понимаете, джентльмены? Трест не может дать вам больше того, что дает. Настали тяжелые времена. Мы сами еле сводим концы с концами. Придется проводить сокращение служащих.

— Значит, вы не идете на уступки? Зачем же было начинать переговоры? — старик Петерсон угрожающе перегнулся через стол. — Вы не делаете никаких уступок? Никаких?

Агент бросил Уоту взгляд сообщника, и Уот ответил на этот взгляд, внутренне издеваясь над этим человеком, не чувствующим, что доживает последние минуты.

— Наоборот, джентльмены, мы делаем вам огромную уступку. Мы примем обратно на заводы всех забастовщиков. Вы ведь знаете, что нам ничего бы не стоило набрать сколько угодно других…

— Ложь! Штрейхбрехеров-чернорабочих вы можете набрать хотя бы из своих проклятых полицейских, но ни один квалифицированный рабочий не будет работать у вас. В этом ручаемся мы, Стачечный комитет Тауншира. — Петерсон сильно ударил по столу сжатым кулаком, и этот же жест повторили негр Рэне и Питер Джемс, во всем согласные со своим председателем.

— Вы в этом уверены? — Ганновер старался сохранить свое пренебрежительное выражение лица, но по дрожанию его губ и легкой растерянности в глазах все поняли, что удар попал в цель.

— Но чего же вы хотите в таком случае?

— Трест должен дать нам нормальные ставки. Отмены одного последнего понижения мало. И все уволенные должны быть приняты обратно. Мы…

Так началось совещание в Стачечном комитете. Все присутствующие волновались. Только Краснов, откинувшись на спинку стула и не принимая участия в совещании, обдумывал и взвешивал все происходящее. Его все еще продолжал интересовать странно знакомый ему человек с лисьей физиономией, сидящий против него…

И вдруг он увидел, что рука этого человека, только что раскурившего папиросу, как бы случайно опустилась с зажженной спичкой под стол. Вся поза Уота выражала безучастность и рассеянность, но в лице было страшное, едва скрываемое напряжение. Глаза неподвижно смотрели вперед, и даже зубы немного оскалились под небольшими усиками. В следующий момент Уот встал и, что-то шепнув отмахнувшемуся от него Питеру, поспешно вышел из комнаты.

Совещание продолжалось.

И вдруг произошло нечто совершенно неожиданное. Спокойный, молчаливый незнакомец, тов. Краснов, с легким криком выхватил из-под стола руку с растопыренными пальцами, и, отшвырнув стул, быстро вскочил на ноги. Вскочили, как будто подчиняясь чьему-то приказу, и все присутствующие.

Перед их глазами происходила необъяснимая сцена: двумя движениями рук Краснов сбросил на пол покрывало со всеми бумагами и мягко опрокинул тяжелый дубовый стол. И тут все увидели, поняли и толпой шарахнулись к закрытой двери. На почерневшей от времени доске поблескивала белая сталь динамитного патрона, а в одном дюйме от него тлела кровавая искра горящего фитиля. Но фитиль не догорел. Ловкие, умелые пальцы наклонившегося Краснова смяли и затушили красный потрескивающий огонек. Осторожно вынув из патрона остатки фитиля, он выпрямился и спокойным взглядом обвел окружающих.

— Бомба, пущенная в дело две минуты тому назад! Хороший конец, товарищи! Через пол минуты от всей этой комнаты со всем в ней находящимся осталось бы не больше кучи щепок, немного измазанных кровью.

Некоторое время все присутствующие продолжали оставаться в тех же позах, в каких их застало неожиданное приключение. Только что рядом с ними прошла сама смерть, заглянув им в самые зрачки своими холодными, немигающими глазами. Представитель простоял несколько секунд совершенно неподвижно, с расставленными руками, даже не стараясь унять прыгающую челюсть, и только потом нахлобучил снятый цилиндр и шагнул к двери.

— Стойте, мистер! — Краснов взял Ганновера за руку и отвел его вглубь комнаты.

— Что… что… что вам надо? — Ганновер старался вырвать свою слабую ладонь из железных, негнущихся пальцев Краснова.

— А вот что, мистер! Кажется мне, что сегодняшнее событие произошло не без участи я вашего проклятого треста. Я, было, и вас заподозрил сначала. Видите ли, они хотели одним ударом убить всех нас, а чтобы подозрение не пало на них, решили разделаться и с вами на всякий случай. Вот благодарность капиталистов! Но дело не в этом. Вы, пожалуй, еще начнете кричать везде о том, что случилось сегодня. Полиция подхватит и получится так, что рабочие хотели убить человека, посланного к ним для переговоров. Знаю я ваше правительство. Так вот…

— Поверьте, сэр… — Ганновер немного пришел в себя и только легкое дрожание выдавало его волнение. — Поверьте, я так признателен вам… Если бы не вы… — голос представителя снова осекся.

— Ну хорошо, идите и не болтайте вздора. Мы сами сможем разделаться с нашими врагами. Но помните, вы обещали!..

Освобожденный американец как-то странно мотнул головой и исчез в темной дыре двери. На лестнице утихали его неровные, заплетающиеся шаги.

Теперь Краснов обратил внимание на остальных. Петерсон и негр приблизились к нему, тиская его руки в своих потных, холодных руках. Только Джемс не принимал участия в обшей благодарности: еще до ухода представителя он вытащил из кармана небольшой браунинг и тихо выскользнул из комнаты.

— Но кто же это? — старик Петерсон дрожал от негодования. — Неужели Уот? Свой брат, рабочий… неужели?

— Конечно же, товарищ! Это работа ку-клукс-клана! Я подозреваю, что Уот и на фабрику-то поступил как член этой подлой организации. Придется нам еще побороться с ними: они не оставят этого дела. Я, видите ли, сразу заметил, что с этим Уотом что-то неладно: уж очень он волновался, глаза у него так и горели, как у крысы. А потом я все вспоминал, где я его видел, и вспомнил. Еще во время стачки в Чикаго он был среди стачколомов. Мы тогда здорово помяли им бока. Только вот вспомнил-то я поздно.

— А бомба? Как вы могли предупредить?

— Ну, это-то как раз пустяки. Я все время следил за ним. Ну, а как он стал поглядывать вниз да зажег спичку, тут я начал понимать. Затем опустил руку под стул и нащупал шнур. Дошел до конца и обжегся. Все это, знаете, вздор по сравнению с нашими белогвардейцами. Вот, когда я у нас в Москве, в Чрезвычайной комиссии работал, там были дела!

В комнату тихо пошел Джемс и остановился у дверей.

— Убежал? — Краснов с ясной улыбкой посмотрел на Джемса.

— Да. To-есть… Откуда вы знаете, что я ходил за ним? Я действительно хотел поймать Уота. Представьте себе: он сидел внизу и ждал взрыва! Когда увидел меня с револьвером, побледнел, как бумага, и бросился к дверям. Я его только и успел раза два сапогом ударить. Конечно, можно было застрелить его.

— И правильно сделали, что не стреляли. Это дело нам необходимо замять. Представитель треста будет молчать. Вот бы только печать не пронюхала.

Печать все-таки пронюхала кое-что. Конечно, не таунширская печать. В самом Тауншире не выходило ни одной газеты — все печатники присоединились к всеобщей забастовке. Зато в других городах, начиная со стального огромного Питтсбурга и кончая Нью-Йорком и Чикаго, жизнь кипела вовсю. Внимание всех и в особенности Питтсбурга било устремлено на мертвый, застывший Тауншир. Еще бы, ведь этот город был одной из главных основ Центрального треста. И вполне понятно нетерпение, с которым член правления в Питтсбурге, мистер Гарвей, ежедневно развертывал свежие номера газет. Увы! Других источников информации у него не было: ни одни аппарат, соединяющий Питтсбург с Таунширом, не работал уже третий день.