Доктор Норт улыбнулся всем нам и принял расслабленную позу.
— Рад видеть вас всех здесь. Спасибо за то, что пришли. Я хотел бы обсудить несколько вещей и, во-первых, чтобы не возникло недоразумений, позвольте прояснить цель нашей встречи. Первое правило состоит в том, что это встреча Джереми, и все собрались и приглашены сюда по его желанию, чтобы обсудить его восстановление и следующий этап его жизни. Все присутствующие важны для него и являются частью этого процесса. Это понятно?
Мои родители и Алтея кивнули, я произнес «да», а родители Джереми сидели по-прежнему прямо и неподвижно. Думаю, они все поняли, но им это не понравилось.
Доктор Норт терпеливо улыбнулся Джереми.
— Говори, когда будешь готов.
Джереми был не готов. Сгорбившись, он часто и неглубоко дышал. Я сидел рядом, наблюдал за ним и мог слышать его дыхание. Он сжал руки на своих коленях в кулаки так крепко, что костяшки его пальцев побелели.
— Не торопись, — сказал доктор и прикоснулся к его плечу.
Это помогало Джереми. Я волновался, а он наслаждался прикосновениями. В этот момент я размышлял, понравилось бы ему, если бы сейчас прикасался к нему я. Не считая того, что это было сложно для меня, я просто не знал, как это сделать. Когда это делал доктор Норт, казалось, что прикасаться к кому-то легко. Мог бы я сделать так же? Положить свою руку на плечо Джереми? Казалось, в этом нет ничего особенного, но то, что получается у других людей, не получается у меня.
Джереми тяжело вздохнул.
— Я собираюсь переехать в мою собственную квартиру и жить самостоятельно с Эмметом.
Мистер и миссис Сэмсон сразу сердито заговорили в один голос, и я дернулся на своем месте. Я был удивлен и смущен. Джереми тоже отшатнулся.
Я наблюдал за ним, потому что это было проще, чем смотреть на его родителей. Джереми выглядел очень испуганным и нервным. Я почти прикоснулся к нему, но затем подумал, не лучше ли будет взять его за руку. Это был бы поступок его парня. Но его рука была далеко. Мне было жаль, что он не сидел рядом со мной. Если бы мы сидели вместе на диване, я мог бы изловчиться и взять его руку в свою.
— Пожалуйста, выслушайте доктора Норта, — попросила моя мама, а мистер Сэмсон так рассердился, что его лицо покраснело.
— Так за этим стоите вы? Вы знали об этом сумасшедшем плане? Зная вашу семью, вероятно, эту идею ему подали вы.
После этих слов мой папа встал и нацелил на мистера Сэмсона палец, а тот стал так дергать свои усы, что был похож на разъяренного моржа. И тогда поднялся уже доктор Норт. Он прошел и встал между ними, протянув обе свои руки в сторону каждого из наших отцов.
— Господа. Мы собрались здесь для того, чтобы обсудить вопрос, а не бросаться обвинениями. Что касается этой идеи, то можете винить меня. Мое профессиональное мнение заключается в том, что Джереми будет лучше восстанавливаться в независимой среде. Также я хотел бы, чтобы он устроился на неполный рабочий день. И на самом деле у меня есть на примете несколько мест, где он сможет работать.
— Он не может работать и учиться, — сказала миссис Сэмсон.
— Я не хочу учиться, — ответил ей Джереми, и все снова начали кричать.
Все пошло по кругу. Джереми и доктор Норт говорили, чего хочется Джереми, а его родители расстраивались. Теперь я понял, почему Джереми так нервничал перед разговором с ними. Даже при нашем присутствии они злились. Они и меня вгоняли в жуткий стресс.
Я представил, как Джереми живет в этом стрессе постоянно, и подумал, что, может, из-за этого он так подавлен и встревожен. Хотя, наверное, тут все сложнее.
— Мне нужно, чтобы вы поняли, — произнес доктор Норт, когда все наконец успокоились. — Решение о будущем Джереми принимает только он сам. Я даю ему советы о том, как ему нужно поступить с моей точки зрения, но он сам принимает все решения, касающиеся его здоровья.
— Итак, вы предлагаете нам платить за то, что с ним все нормально? — спросил мистер Сэмсон, а его усы продолжали подергиваться. — Платить и позволить ему жить с этим мальчиком, с которым, как он думает, он встречается?
— Мы начали оформлять документы для того, чтобы Джереми присвоили инвалидность и социальные выплаты…
— Инвалидность? — лицо миссис Сэмсон скривилось, и Джереми еще больше сгорбился.
Моя мама выглядела так, будто хотела что-то сказать, и она обратилась к маме Джереми.
— Габриэль, я понимаю, что, когда твоему ребенку присваивают статус инвалида, это огорчает. Я понимаю больше, чем ты можешь себе представить. Но отрицание не изменит ситуацию Джереми, оно фактически лишает его возможности получить помощь и социализироваться в обществе.
После этих слов мистер и миссис Сэмсон стали так орать, что мне захотелось подать знак моей маме о том, что мне нужно выйти. Я смотрел на Джереми и думал, что он тоже хочет уйти, но он не мог покинуть свой же сеанс групповой терапии. Крики заставили меня чувствовать себя тревожно, но я волновался, что если уйду, то мы с Джереми не сможем жить в «Рузвельте» вместе.
У Джереми, в отличие от меня, не было с собой телефона, поэтому я достал из кармана свой, открыл блокнот и стал печатать перед тем, как передать телефон Джереми.
«Крики — это плохо. Мне хотелось бы, чтобы мы ушли»
Он прочитал мой текст и напечатал ответ.
«Да. Прости. Ты можешь уйти, если хочешь»
Когда он вернул мне телефон, я поставил букву «Э» перед моим текстом и «Дж» перед его, как бы разделяя их, и напечатал снова.
«Э. Я не хочу уходить без тебя»
Джереми издал легкий вздох, прочитав мое послание.
«Дж. Не думаю, что смогу уйти. Тебя беспокоят крики? По тебе не скажешь, ты так спокоен. Даже не напеваешь и не качаешься».
Из-за этого я напрягался еще больше. Из-за необходимости сидеть не двигаясь, слушая эти крики.
«Э. Я пытаюсь быть хорошим, чтобы твои родители не называли меня недопустимым словом».
Это было все, что я написал, но Джереми смотрел на мой текст так долго, будто я накатал целую поэму. Он крепко сжимал мой телефон в руке, не отводя от него взгляда. На заднем плане наши родители вопили друг на друга, а тихий голос доктора Норта пытался заставить их успокоиться. Затем Джереми закричал:
— Хватит!
Я вздрогнул. Его голос был злым, и напев сорвался с моих губ, прежде чем я смог его остановить. Я даже пару раз качнулся, но остановился, когда Джереми положил свою руку мне на плечо. Это было абсолютно правильное прикосновение. Хорошее, потому что это было его прикосновением, крепкое, но не слишком, и не такое легкое, от которого моя кожа начинает зудеть.
— Извини, — сказал Джереми значительно мягче. — Я не хотел тебя напугать.
Я слегка качнулся, но не стряхнул его руку.
— Слишком много криков. — Хотя сейчас никто не кричал.
Все молчали и наблюдали за мной. Мне хотелось напевать, качаться, взмахивать. И чем больше они смотрели на меня, тем больше хотелось снять это напряжение, но Сэмсоны подумают, что я глуп. Умственно отсталый. Мои оценки и дипломы не берутся в расчет, когда я напеваю, качаюсь или взмахиваю руками.
Мне нужно было уйти, но я чувствовал, что мой побег разрушит наши шансы. Так что очередная попытка покачаться или напеть кукую-то мелодию с треском провалилась.
Джереми взял меня за руку. Он не кричал, но разговаривал со своими родителями таким строгим голосом, которого я раньше от него не слышал.
— Я устал от всего этого. Мне плевать на то, что вы думаете. Я живу сам по себе. Вы можете упаковать мои вещи или выбросить их. Мне плевать. Фигово, конечно, что у меня настолько сложное психическое заболевание, что я считаюсь инвалидом, но это не значит, что я должен терпеть все эти крики и позволять мешать меня и моего парня с дерьмом. — Его рука сжала мою. — Он мой парень. Я не знаю, почему он хочет жить с ходячей катастрофой вроде меня, но рад этому, потому что он — единственное хорошее, что есть в моей жизни. Мысль о том, что мы будем жить вместе в «Рузвельте» заставляет меня упорнее трудиться и вставать по утрам. Я не хотел оставаться в больнице, пока «Рузвельт» не откроется. Я хотел вернуться домой, чтобы у меня был мягкий и осторожный переход к новой жизни, но я слишком нервничал, чтобы сказать вам об этом, поэтому думал, что будет лучше, если здесь будут присутствовать Эммет и его семья. Но вы смущаете и унижаете меня и его. Так что мы закончили. Просто закончили. Я лучше останусь в больнице или под мостом, чем поеду к вам домой.