Одо развернул коня и поехал по склону к горстке людей, что ждали внизу у холма. Король последовал за ним, епископ потрусил последним, и Раннульф натянул повод, собираясь ехать за ними. Марк поднял на него хмурый взгляд.
— Непременно нужно было что-то сказать? Одо ничего не стал бы предлагать, не заговори об этом ты. — Юный рыцарь быстро глянул вослед королю и снова повернулся к Раннульфу. Под железной носовой пластиной щёки его пылали. — Прими мою исповедь.
Раннульф натянул повод; другие воины ехали вперёд, объезжая их, но немного времени у них ещё было. Он повернул своего коня головой к хвосту жеребца Марка, так что рыцари оказались лицом к лицу, колено к колену, стремя к стремени. Марк прикрыл лицо рукой. Голос его срывался — низкий, дрожащий, напряжённый.
— Прости меня, Боже, ибо я грешен. Я был невоздержан в еде, любил вино и женщин. Я желал наград. Я лгал. Я ставил свою волю превыше воли Господней. Ум мой блуждал, когда уста произносили молитву. Я завидовал тем, кто выше меня, и презирал тех, кто ниже. Я поминал имя Божие всуе и в гневе. Я пренебрегал долгом. Я боялся смерти. — Он помедлил мгновение, задохнувшись. — Это всё.
— Раскаиваешься ли ты?
— Всем сердцем раскаиваюсь я, что грешил против Бога, заслуживающего всей моей любви.
— Те absolvo[3]. — Раннульф перекрестил Марка, затем осенил крестом себя. Отныне Марк был чист. Хотел бы Раннульф быть так же чист... Там, внизу, Одо выстраивал крохотное войско короля. Из арьергарда подъезжали оруженосцы с лошадьми, навьюченными доспехами рыцарей. Епископ Святого Георгия вывез вперёд знамя Креста. Марк начал поворачивать коня, и Раннульф протянул руку, удерживая его.
— Прими и ты мою исповедь.
Глаза Марка расширились, одна бровь полезла на лоб, но он счёл за лучшее промолчать. Раннульф поднял руку и отвёл глаза.
— Прости меня, Господь мой Иисус, ибо я согрешил. Я желал замужнюю женщину, и в мыслях своих я прелюбодействовал с нею.
Тут Марк, нарушая все правила, поднял голову и уставился на него. Раннульф ощутил тяжесть этого взгляда. Он потупился.
— Раскаиваешься ли ты?
Он пробормотал должный ответ.
— Те absolvo, — сказал Марк.
Теперь Раннульф смотрел на него, и Марк, потянувшись, обнял его и поцеловал в щёку. Бок о бок спустились они к маленькой армии христиан, где Одо командовал другими тамплиерами.
Эти рыцари были не из Иерусалимской ветви. Тремя днями раньше, когда Саладиново войско миновало Газу, восемнадцать рыцарей гарнизона выскользнули берегом и присоединились к маленькому войску короля в Аскалоне. Они были тамплиерами, и это решало всё. С Раннульфом и Марком они составляли весь отряд Одо. Магистр шагом ехал вдоль ряда воинов, осматривая их, и, когда подъехали Раннульф и Марк, чистым ясным голосом отдал приказ:
— У нас нет штандарта, так что вы должны следить за мной. Скачите не останавливаясь. Хитрость в том, чтобы не позволить им обрушиться на нас всей своей тяжестью. Это значит — держать равнение. — Он повернулся к надевавшему шлем Раннульфу: — Раннульф Фицвильям возглавит правый край. Если я паду, магистр — он.
Раннульф поехал к оконечности ряда; Марк ехал слева от него.
— Ты втравил нас в это, — сказал он. Он отцепил щит, висящий на седле, и надел через голову ремень, укрепив щит на левой руке.
Раннульф надел свой щит. Его шея и спина зудели, как всегда перед боем. Ремень щита привычно натирал плечо.
— Бог поможет нам. — Он положил руку на эфес меча. Рядом с ним скакал Марк, остальные дальше, единой стеной, вплоть до самого магистра.
Одо поднял руку, и шеренга тамплиеров помчалась вперёд; кони шли голова в голову.
— Стой! — Раннульф натянул поводья. К ним, пересекая им путь, галопом мчался юный король.
На склоне, впереди армии франков, настоятель монастыря Святого Георгия остановил своего осла. Он высоко вознёс над головой штандарт королевства — длинный шест, обвитый золотыми лентами, на верхушке которого был укреплён реликварий с обломками Креста. Шкатулка была украшена золотом и драгоценными камнями, и ленты сверкали на солнце так, что христиане издалека видели их и преисполнялись мужества. Когда франки двинулись, король вынесся вперёд, спрыгнул с коня и простёрся в пыли, там, куда падала тень от штандарта. Раскинув руки, он живым крестом лежал на земле.
Единый вздох вырвался у всех, кто видел это, и они придвинулись ближе. Даже Раннульф и другие тамплиеры. Голос короля разнёсся колоколом:
— Иисусе сладчайший, Сын Божий, я не хочу видеть, как они пройдут. Позволь мне положить свою жизнь, чтобы отстоять Иерусалим. Именем Твоим, к славе Твоей — я молю Тебя. Если Саладин должен пройти — дай мне умереть, заступая ему путь. — Он поднялся на ноги. На его обезображенном лице ясно блестели глаза, омытые чистыми слезами. — Да свершится воля Твоя!
И тогда у всех закованных в доспехи воинов вырвался крик:
— Deus le vult![4]
Крик этот зашевелил волоски на шее Раннульфа. Руки и плечи его внезапно налились силой, ладонь легла на меч. Конь под ним плясал. На краю рыцарской шеренги поднял руку Одо — и они приняли с места быстрой рысью. Юный король скакал через холм, настоятель — за ним. Позади ревел шумный рой христианских воинов:
— Так хочет Бог!
В двух шагах позади короля тамплиеры, не нарушая строя, перевалили через гребень холма и, пришпорив коней, послали их в галоп. Теперь склон уходил вниз, и они видели весь путь до врага, растянувшихся цепей сарацинского войска, окутанных поднятой ими же пылью. Раннульф выхватил меч, обмотанная кожей рукоять легла в ладонь; ощутив в руке знакомую тяжесть, он ощутил и желание разить, наносить удары, убивать. Марк держался так близко, что нога Раннульфа тыкалась в плечо его коня.
— Deus le vult!
Клич звенел — высокий, подхваченный сотней глоток.
— Deus le vult! — звучало в пыльном воздухе, звучало тонко и слабо, но они всё время слышали клич в выси над головой. Вдоль берега вади прокатился упреждающий крик. При виде несущихся к ним христиан ближние сарацины попытались подняться назад, вверх по склону, уйти с их пути, но юный король ворвался в самую середину их; в полушаге за ним летел Крест, а за ними живой стеной надвигалась шеренга тамплиеров.
Сарацины дрогнули. Ещё до того, как король влетел в гущу их, многие готовы были обратиться в бегство. Самые храбрые остались на месте и пытались драться, и рыцари в доспехах, на мощных конях врезались в них и промчались по ним. Над хрустом и скрежетом вознеслись первые пронзительные крики умирающих. Тело Раннульфа пылало; он летел вперёд, выхватив меч, ощущая себя слившимся с ним, давно живущим одной с ним жизнью.
Прямо перед ним, на осыпающемся краю русла балансировала сотня белых развевающихся бурнусов, оказавшихся лицом к лицу с теми, кто, отступая, лез наверх. Раннульф ринулся в их середину, рубя всё, что попадалось под руку. Справа от него так же бешено мчался Марк, дальше с грохотом скакали остальные тамплиеры. На миг плотная масса врагов связала их — мешанина из коней, верблюдов и людей, что боролись за место на берегу вади. Огромный, как башня, верблюд повернул навстречу Раннульфу, на боку его висел воин; справа кто-то заносил для удара топор, а слева целился копьём. Раннульф направил коня прямо на верблюда. Щит его зазвенел под ударом топора. Копьё полетело в него, но он сшиб его мечом и в тот же миг ударил сам — и копейщик вывалился из корзины. Верблюд кричал от страха. С другого его бока вцепился в повод сарацинский воин — глаза выкачены, рот распахнут.
Потом вдруг и человек и верблюд исчезли, провалившись сквозь землю, и край берега пополз под Раннульфом и его конём. Раннульф упёрся ногами в стремена, сильно откинулся назад, и его конь соскользнул с берега вади, взметая фонтаны песка и пыли.
Другие тамплиеры спускались за ним, держа строй. В тёмном от пыли воздухе он увидел, как взметнулась рука Одо, подавая сигнал к новой атаке прежде, чем прекратился спуск. Пошатываясь, конь Раннульфа встал на твёрдую землю, и рыцарь слепо помчался вперёд сквозь клубящуюся пыль.