Чанда Сахиб откинул полог шатра и вышел наружу. Его встреча с Жаком Ло превратилась в совет отчаяния. После этого француз возвратился на свои позиции без твёрдого соглашения о чём-либо. Было ясно, что он был более чем готов к заключению сепаратного договора с врагом.

Шаг за шагом агрези демонстрировали себя лучшими солдатами. Они обходили французов как в походе, так и в военном деле. В Волконде и Утаторе, в Лалгуди и Пичонде, Сабат Джанг Бахадур везде оправдывал это имя. Теперь же, когда д'Атейль сдался, Ло выглядел паралитиком. Он утратил своё достоинство.

Голоса снаружи, отвлёкшие Чанду Сахиба от молитвы, затихли с его появлением. К нему приволокли трёх человек, жалко причитающих, связанных в запястьях и щиколотках, соединённых одной верёвкой. Раза и телохранители его сына стояли вокруг в свете костра, ожидая порки.

   — Мы поймали этих собак, когда они хотели сбежать!

   — Они — дезертиры, господин. Надо содрать с них шкуру.

Глаза претендента на престол остановились на них, затем перешли на группу фанатично преданных ему, клявшихся в верности в зените его славы. Это были представители знати, люди чести, солдаты. В течение двух дней он видел безумный блеск в их глазах и понял, что это был признак отчаяния. Он печально переводил взгляд с одного на другого, ощущая в себе холодное молчание не высказанных им молитв, зная, как желают эти люди содрать кожу с несчастных, лежавших перед ним, чтобы этой жертвой искупить собственный провал.

   — Этим ничего не достигнешь, — сказал он пустым голосом. — Отпустите их.

Надир Замани, один из его ближайших союзников, сплюнул в раздражении, но замолчал, когда Чанда Сахиб положил тяжёлую руку ему на плечо.

   — Всё кончено, Надир. Мы сражались и потерпели поражение. Это была воля Аллаха.

Двое из развязанных бросились прочь, скрывшись во тьме, но третий упал к ногам своего господина со слезами, жгущими его глаза.

Чанда Сахиб наклонился и поднял дезертира. Он вгляделся в лицо ветерана и прижал его к своей груди.

   — Благодарю тебя, друг, — сказал он. — Ты хорошо служил мне. Теперь я освобождаю тебя от твоего обещания. Ты можешь идти, если желаешь.

Он улыбнулся своему сыну, который тоже сражался и тоже был побеждён. Бедный, упрямый, своевольный Раза! Отступление из Аркота подорвало дух его армии.

Разгром у Коверипака явился для них окончательным ударом. Засада! Какая глупость! Не советовал ли он сыну беспокоить ангрези, истощая их, но не доводить до битвы, каким бы преимуществом ты ни обладал, что бы ни говорили французы?

«О да, — думал он, спокойно и без гнева глядя на сына. — Глядя назад, легко теперь видеть, что Сабат Джанг Бахадур должен был победить в Карнатике. После того поражения ты увёл своих телохранителей в Пондичерри, но великий Дюплейкс не смог простить твоей глупости, как прощаю её я. Прощай, мой сын! Пусть Бог хранит тебя».

Он позвал к себе людей, хранивших верность ему. Во время дурбара он разделил между ними всё, чем владел в этом мире, говоря, что этого мало, но что не хватило бы никаких сокровищ, чтобы оплатить их жертвы, понесённые ради него.

   — Нет господина, которому так хорошо служили бы его люди. Вы пришли ко мне добровольно. Свободно же должны и покинуть меня. Моё время пришло и ушло.

В эту ночь, зная, что французы наблюдают за ними, Раза и Надир Заман возглавили делегацию перемирия с генералами Мухаммеда Али ради получения пропуска, позволявшего бывшим союзникам Чанды Сахиба беспрепятственно пройти через окружающее их кольцо смерти.

Возвратившись с переговоров перед рассветом, Раза пришёл в шатёр отца. С ним был Надир Заман и ещё один человек, хранивший молчание. Он стоял немного в стороне, закутанный в покрывало так, что виден был лишь подбородок. Угли костра пылали красным огнём снаружи шатра Чанды Сахиба, и человек, который был близок на толщину волоса к владению Карнатикой, стоял одиноко под звёздами, задумчиво глядя на обуглившееся дерево. Он отпил холодной воды из французской фляги. Рассказ Разы был ядом во рту у него, когда ему пришлось говорить это своему отцу.

   — Они так хотят получить твою голову, что выставили тысячу конников для патрулирования! Они хватают и убивают каждого, кто пытается проскочить через оцепление не сдаваясь! Отец, они ищут тебя!

   — Успокойся. Расскажи теперь, что произошло.

Раза, как мог, пытался скрыть своё отчаяние.

   — Прости меня, дорогой отец. — Он остановился, стараясь подавить страх, и затем начал пересказ. — Генералы Мухаммеда Али Хана высказывались против свободного пропуска, но командующий ангрези, полковник Лоуренс, проявил больше чести.

«Чести, мой сын? — думал он. — Лоуренс позволяет лишь холодному разуму руководить собой».

Раза продолжал:

   — Они подготовили пропуска, и те, кто хочет уйти, должны собраться с первыми лучами солнца, чтобы пройти через оцепление. — Его лицо отразило возмущение. — Около двух часов полуночи пришло письмо от месье Ло. Они показали мне его, говоря: «Это сможет убедить твердолобых, которые всё ещё держатся Чанды Сахиба». Но я знал, что они просто хотят посеять семена мщения в наших сердцах, чтобы мы набросились на французских трусливых дворняжек и сделали бы это за них!

   — И что предлагал месье Ло?

   — Он сказал, что отступит из Срирангама к Пондичерри и оставит свою лучшую артиллерию Мухаммеду Али.

   — И каков же был ответ? — Он вылил оставшуюся воду на огонь, загасив его.

   — Генералы Мухаммеда Али сказали посланцу, что лишь безоговорочная сдача предотвратит их уничтожение. Лоуренс не возражал.

   — Ангрези не глупцы.

   — Но я принёс также и надежду, господин, — сказал Надир Заман. — Можем мы поговорить наедине?

Он дал знак приблизиться.

Чанда размышлял какой-то момент, ощущая сильную борьбу в себе самом. Тот внутренний покой, который он старался обрести, зависел от спокойного принятия им смерти. В эту ночь он читал Книгу и нашёл в ней суры, способные успокоить его душу. Он был готов.

Пройдя в шатёр, закутанный человек открылся. Это был Монаджи, командир эскадрона конницы маратхов.

   — Я вижу, что вы любите жизнь, — сказал он западным шепелявящим наречием, глядя на украшения шатра. — Но вы должны знать, что Мухаммед Али Хан не потерпит, чтобы вы наслаждались ею дальше.

Чанда понимающе наклонил голову, почти незаметно, но этого оказалось достаточно для индуса, и улыбка появилась на его губах.

   — Фимиам, приятная пища, вино, женщины... о, эта радость жизни...

   — Говори, что привело тебя, — нетерпеливо прервал Чанда.

   — Если вы попадёте в руки англичан, они отдадут вас Мухаммеду Али, который безжалостен. Я пришёл предложить вам жизнь. И могу обеспечить бегство в Карикал.

Раза вступил в разговор:

   — Я потребовал заложника высокого ранга, чтобы обеспечить безопасность отца.

   — Я сам пришёл сюда по вашему приглашению. — Монаджи выпрямился. — Вы думаете, мне безразлична моя собственная безопасность? Но мы все — люди чести. Наши обещания надёжны. — Его глаза сверкнули на Чанду. — Или я ошибаюсь?

   — А что, если нам убить тебя? — спросил Раза, разгневанный наглостью маратха.

Индус склонил голову.

   — Если вы решите нарушить слово, как я могу помешать вам? Но убейте меня, и вы убьёте вашего драгоценного отца. Я не думаю, что вы рискнёте его спасением. Или вашим.

Чанда Сахиб улыбнулся про себя. «Поразительно, что маратхи Морари Рао постоянно выступают моими преследователями, — думал он, — что они захватили меня в момент славы, магически появляются на каждом повороте моей судьбы. В каждый критический момент они обращают судьбу против меня. Это — кисмет. Но как прекрасна симметрия судьбы! Как схожа с розой картина моей жизни!»

   — И какова цена?

   — Ваш сын поставил всё золото, которым вы владеете.

   — Всё золото? — спросил он голосом, окрашенным печальным юмором.

   — Таков был договор, исполнить который мы оба поклялись.