В лесу я задержался и возвращался домой уже поздно вечером. Идти домой я мог либо по дну оврага, либо, обогнув овраг, по берегу речки. Конечно, по берегу речки идти было веселей, спокойней, но дорога по дну оврага была короче. Время было позднее, я боялся не попасть до темноты домой и смело шагнул на тропку, ведущую вниз мимо кустов орешника.
Овраг был неглубоким, не очень страшным, я часто ходил здесь по узенькой тропке, возле которой нет-нет да и попадались свежие горки земли, нарытые кротами. Я знал на своем пути здесь каждый камень, каждую упавшую вниз ветку, а потому смело шел среди кустов, почти не глядя под ноги. И вот тут-то и произошло событие…
Я неожиданно споткнулся. Нагнулся и увидел перед собой на тропке большой круглый камень-валун, которого утром здесь вроде бы не было. Рассмотреть как следует валун в сумерках я не смог и только ощупал его рукой. Вечерняя роса еще не выпала, а камень оказался влажным, как будто его только что вырыли из земли. Выходило, что этот камень-валун кто-то нарочно откопал и положил сюда на тропу.
Неужели надо мной кто-то подшутил? Ну какие могли быть шутки в вечернем сентябрьском лесу, когда километра на три вокруг не было ни одного человека!
Пока я сидел на корточках возле валуна и раздумывал, откуда все-таки взялся этот камень, вверху что-то зашуршало, потом треснула ветка, потом что-то зашуршало совсем близко от меня — и на тропу скатился еще один камень, правда, поменьше первого.
Кто же это спускает вниз, в овраг, камни? Я замер, немного подождал и совсем скоро услышал, как сверху опять покатился небольшой камень.
Я отошел в сторону, чтобы камень случайно не ударил меня, и затаился. Ждал я долго, еще несколько раз слышал, как сверху катятся в овраг большие и маленькие камни, слышал, как шуршала по опавшим листьям земля на склоне оврага… Наверху определенно работал какой-то странный ночной землекоп.
Я сидел и вспоминал, кто из наших зверей умеет рыть норы. Лиса, барсук, норка, хорек… Ну, хорек и норка здесь не в счет: эти зверьки небольшие, норки у них маленькие и так шуметь во время земляных работ они не станут. Да и норки свои эти зверьки чаще устраивают поближе к воде, в завалах, а уж никак не на склоне большого оврага.
А может быть, это лиса? Да, лиса роет норы по оврагам, но работает она обычно лишь днем. А вот барсук — ночной работник. Он и охотится по ночам, и жилище свое ремонтирует в темное время суток.
Честно говоря, я уже догадывался, кто напугал меня, но свою догадку держал при себе, пока не услышал наверху негромкое упрямое сопение. Я осторожно поднялся и, стараясь не шуметь, переступил через скатившиеся вниз камни и пошел домой. А утром, когда встало солнце, снова отправился в овраг.
На дне оврага я отыскал вчерашние камни, отыскал свеженарытую землю, скатившуюся по склону, и тут же на этой свеженарытой земле разобрал давно знакомые мне следы. Эти следы походили на следы небольшого медвежонка. Конечно, таинственным ночным землекопом был барсук.
Вы спросите, а почему я сразу не догадался, что это был барсук? Дело в том, что в нашем овраге барсуки раньше никогда не водились. Эти звери жили в нашем лесу, но только в другом месте, а потому я сразу и не поверил сам себе.
Где были старые барсучьи норы, я знал и сразу же отправился туда, чтобы узнать, живы ли, здоровы ли хозяева этих нор.
Норы были на месте, рядом на сырой земле я отыскал свежие следы зверей — их никто не тревожил, и они по-прежнему тихо жили в лесу и, видимо, никуда не собирались отсюда уходить.
Ну а кто же тогда рыл нору прошлой ночью в овраге? Скорей всего, это был молодой барсук, которому стала тесна родительская квартира. Подрос он к осени, вот и решил перебраться на новое место жительства.
Теперь каждый вечер я посещаю овраг, тихо сижу в засаде и часто слышу, как сыплется вниз по склону земля — это барсук продолжает рыть свою глубокую барсучью нору.
Да, барсуку надо торопиться, ведь совсем скоро ударит первый мороз, а у барсуков такой закон: мороз ударил — забирайся в нору спать до весны. Правда, спит барсук не очень крепко, не так, как медведь. Бывает, он и просыпается посреди зимы, когда морозы приутихнут и наступит оттепель.
В оттепели барсуки выбираются из норы и катаются по снегу — чистят шубу, испачканную глиной. После такого туалета на снегу возле барсучьих нор хорошо заметны темные полосы. А потом зверь похватает языком снег и снова в нору, до следующего тепла. Вот он какой, барсук-землекоп. Плохого он никому ничего не делает. А то, что пугает он иногда редких прохожих, которые отваживаются к ночи спуститься в овраг, так это не его вина просто привык он работать по ночам.
ЛЕСНЫЕ ТУРНИРЫ
Лето уже попрощалось с моим лесом и уступило свое место осени. Но осень пока не спешила принимать хозяйство, и долгие и холодные осенние дожди пока не начинались. А потому я по-прежнему каждый день ходил в лес, разыскивал следы зверей и по этим следам старался узнать, как чувствуют себя сейчас лесные обитатели.
Вчера в лесу по дороге домой я неожиданно встретил на тропе глубокие ямы. Эти ямы были вырыты совсем недавно. Земля и мох вокруг ям были разбросаны далеко в стороны. Возле кустов черемухи и на краю редкого осинничка, неподалеку от тропы, я отыскал еще точно такие же ямы-покопы. Они тоже были вырыты совсем недавно.
На следующее утро я снова отправился к тому месту, где встретил глубокие покопы, и всю дорогу пытался догадаться, кто именно придумал рыть яму на лесной тропке, кто накопал землю около кустов черемухи и на краю осинничка.
По тропке я шел очень осторожно и все время прислушивался. И тут донеслось до меня частое, упрямое фырканье. А следом услышал я и злой громкий хрип.
Я остановился в нерешительности. Неужели впереди меня на тропе медведь? Конечно, медведь знаменитый землекоп — другой раз просто удивляешься, как быстро и ловко раскапывает он землю, чтобы добраться до ос, поселившихся в земле. Но сейчас в лесу сентябрь, а в это время в глухом лесу не должно быть медведей. Сейчас все медведи отправились к полям, где поспел овес, ведь овес — самое любимое медвежье лакомство.
Пока я раздумывал, кто бы это мог быть впереди меня на тропе, фырканье и хрип прекратились. Я немного подождал и осторожно направился вперед. И тут на лесной тропке увидел еще и еще только что вырытые ямы и далеко разбросанную в стороны землю. А возле одной из ям на свежей земле разглядел я след широко разведенного большого и острого копыта. Конечно, это был след лося. Так неужели это он, лось, роет в лесу странные ямы? И для чего они ему?
Впереди снова раздалось сердитое фырканье. Я остановился и огляделся. Дальше идти было нельзя: там рассерженный чем-то громадный лесной зверь. Но мне все-таки очень хотелось увидеть, что же происходит там, впереди за деревьями. Я неслышно забрался на высокую елку и сверху увидел лося…
Это был большой сильный бык. У него были широкие, ветвистые рога-лопаты. Он стоял на тропе, опустив к земле свои рога, и раз за разом ударял копытом передней ноги по земле. От тяжелых ударов копыта комья глины, клочья мха и обрывки корней разлетались далеко в стороны.
Потом лось, видимо, устал или решил сделать перерыв. Он поднял от земли голову, немного походил вокруг нарытых ям, а затем запрокинул на спину рога и громко затрубил.
Призывный, трубный клич лося поднялся над лесом. Лес насторожился, прислушался. И тут в притихшем было лесу раздался другой трубный призыв моему лосю ответил соперник.
Да, лоси готовились к своим осенним турнирам, готовились померяться силами перед близкой зимой. Так уж устроено у лосей — встречаться по осени друг с другом и в схватке определять, кто из них самый сильный. Соперник послабей всегда отступал, а самый храбрый рыцарь всю зиму охранял лосих и лосят от врагов.
Вот-вот лоси должны были сойтись вместе и скрестить свое турнирное оружие — рога. Я сидел на дереве не шевелясь, боясь спугнуть таежных рыцарей. Боялся я и спуститься вниз, потому что к осени, к турнирам, лесные быки бывают очень сердитыми. Но в этот день соперники так и не встретились.