— Ты так уверен, что я выйду в финал?

— Да, — коротко ответил Арагорн. — Так куда пойдём отмечать?

Алессандра помолчала, изучая его лицо, а потом медленно улыбнулась:

— Удиви меня.

Арагорн сдержанно кивнул, скрывая радость — похоже, её интерес к нему всё-таки не ограничивается одним лишь Гринписом.

У раненого мужчины не нашлось ни паспорта, ни вообще хоть какого-нибудь клочка бумаги, проливающего свет на его историю. Ещё удивительнее было то, что иностранец шатался по столице в таком непрезентабельном виде и не понимал ни слова по-русски — всё-таки, собираясь в другую страну, обычно хоть несколько фраз, да выучишь.

Гипотез и предположений у Лекса было хоть отбавляй, а вот истина по-прежнему оставалась неизвестной.

«Начнем с языка», — решил для себя цыган и провел изрядную часть дня, разъезжая с раненым по знакомым лингвистам.

Помощи они не оказали.

Ближе к вечеру, уже от безысходности, Лекс заехал на кафедру к своему хорошему приятелю Витьку — тот прозябал младшим преподавателем на факультете иностранных языков в Пединституте. Там-то ему и повезло.

В который раз за день цыган картинками попросил своего спутника сказать что-нибудь вслух, и в тот самый момент, когда иностранец, утомлёно взглянув на Гожо, заговорил, в дверях кабинета нарисовался молоденький аспирант в пиджаке и цветном шарфе, разыскивающий какого-то профессора. Послушал незнакомца, разинул рот, а потом восторженно выпалил, обращаясь к приятелю Лекса:

— Виталий Николаевич, неужели у нас, наконец, появится нормальный преподаватель на истфаке?

— При чём тут истфак? — не понял Витёк.

— Ну как же, вы разве не знаете? Мы давно уже подавали в деканат заявление с просьбой найти нам хорошего специалиста по древним языкам. А то те, кто проводит исследование по древности, находятся в неравном положении с теми, кто выбирает себе темы, начиная от средневековья и до современности. Они-то могут обращаться непосредственно к первоисточникам, а мы?

Гожо с Витьком изумлённо уставились на аспиранта. Первым пришел в себя цыган.

— И на каком же языке, по-твоему, разговаривает этот товарищ?

— На древнегреческом, — совершенно уверенно заявил студент.

— А ты… это, — начал было Гожо и замолчал. Сколько версий он уже за сегодня слышал, включая и самые фантастические, вплоть до того, что мужик был похищен инопланетянами для исследований или является представителем какой-то малочисленной редкой народности, скрывающихся от цивилизации где-нибудь в глухой тайге… — Ты сам по-древнегречески понимаешь? В смысле, говорить умеешь?

— Говорить? Ну — у, — протянул аспирант. — Я так, самоучкой, да и до архаичного не добрался.

— Но что-нибудь ты его можешь спросить? — нетерпеливо спросил цыган. — Что-нибудь такое простое, чтобы смог понять ответ.

Парнишка неуверенно кивнул, а потом, запинаясь, произнес несколько слов, обращаясь к безразлично глядящему в пустоту мужчине. Тот слегка вздрогнул, перевел взгляд на аспиранта и медленно, коротко ответил. Теперь вздрогнул парнишка, а потом растерянно улыбнулся.

— Ну, что, что? — не выдержал цыган.

— Я спросил, как его зовут. А он ответил — Ахиллеус. Типа, Ахилл, — аспирант неуверенно оглянулся на Витька: — Виталий Николаевич, это шутка такая?

Его перебил назвавшийся Ахиллом. Шагнул вперед и что-то спросил. Аспирант кивнул, с трудом подбирая слова, что-то ответил, послушал ещё немного, сосредоточенно морща лоб, а потом ошарашенно уставился на Витька:

— Слушайте, а он, часом, не из психушки сбежал?

— В смысле?

— Ну, я смотрел передачу, бывали случаи, что с людьми что-то происходило, и они напрочь забывали, кто они, откуда, даже родной язык. Зато начинали в совершенстве говорить на чужом, а иногда даже на давно исчезнувшем языке. Не узнавали родных и вообще ничего из прошлой жизни не помнили. Считали себя совсем другими людьми. Вот этот парень заявил мне… Я, правда, не все понимаю — наречие очень необычное, похоже на архаичный греческий, только, кажется, ещё… э-э… архаичнее… Гм, да… Так вот, он говорит, что он с острова Эгина, и что не знает, как здесь оказался, но еще несколько дней назад он был с войском под Илионом.

— Илион? Это что?

— Это Троя.

Витек крякнул и повернулся к цыгану:

— Ну, что скажешь?

— Не знаю, — пожал плечами Гожо.

Версия аспиранта про психушку звучала правдоподобно. Лекс сам Когда-то видел репортаж про женщину, которая, очнувшись после клинической смерти, заговорила на древне-итальянском. Правда, русский она не забыла, но зато рассказывала такие подробности о своей прошлой жизни в Генуе, что историки-специалисты по итальянскому возрождению только диву давались. Может, и с этим тоже что-то похожее случилось? Только, видимо, его ну очень прилично по темечку приложили, раз у него так много всего отшибло. И родной язык напрочь забыл, и свое прошлое заодно. И мечом вдруг научился размахивать. И рисунки-то его очень похожи на те фигурки, которыми расписаны древние амфоры, запоздало осенило Гожо, до этого не раз безуспешно пытавшегося понять, что же они ему напоминали. И еще он разучился пользоваться обычными вещами, вроде вилок и телефона, а на машины поглядывает с опаской…

Да, что-то не вяжется… Ну, и куда теперь везти этого «Ахилла»? В «Жди меня»? Или в психиатрическую больницу, для пополнения коллекции Наполеонов и Чингисханов?

— Спроси-ка его, а другой какой-нибудь язык он знает? — попросил Гожо аспиранта.

— Фракийский, хеттский и еще какой-то, только я не понял, — через минуту перевёл аспирант.

— Супер, — кивнул цыган. Час от часу не легче. — А в вашей библиотеке что-нибудь типа русско-древнегреческого словаря есть?

— Словаря нет. Но есть что-то типа.

— Будь другом, сгоняй, возьми, и запиши на мое имя, — попросил Витёк студента, протягивая ему свое университетское удостоверение.

Аспирант испарился, а Витёк выжидающе уставился на цыгана.

— И чего ты будешь с ним делать?

— Не знаю пока, — пожал плечами Гожо. — Попробую выяснить, не разыскивает ли его кто.

— А чего ты с ним возишься? Сдал бы в психушку, и дело с концом. Куда проще.

Действительно — проще.

Цыган прикрыл глаза и вспомнил перепуганную сестренку, ползавшую по грязному снегу. Нет, не отправит он этого Ахилла, или как там его на самом деле зовут, в психушку. У отца дом большой, лишний человек никого не стеснит. А там видно будет.

Витёк, тем временем, продолжал рассуждать:

— Ты заметь, люди с такими симптомами появляются регулярно. Нормальный здоровый мужик, никаких повреждений или признаков насилия, абсолютно адекватно себя ведет, но ничего про себя не помнит. Вообще ничего. А потом, когда у него находятся родственники, выясняется, что его обнаружили за тридевять земель от дома, и совсем непонятно, как он там очутился, и где все это время был. Или, ещё слышал, пропадет человек на какое-то время, на месяц или на год, потом находится, а вспомнить, где был, что с ним происходило, не может. Все остальное помнит, а это — словно вырезали. Думаешь, просто так у людей мозги отключаются? А я вот не верю. Как пить дать над ними спецслужбы опыты ставят, а потом их «осечки» всплывают. Как бы еще у тебя из-за него проблем не было.

— Нормально, — невпопад отозвался цыган.

— Слушай, а мне вот почему-то его рожа кажется знакомой. Как будто я его где-то видел, — протянул Витек и прищурился. — Черт, не могу вспомнить, хотя прямо так и вертится. Где же, где же? По телевизору, что ли?

Его размышления прервало появление аспиранта с книгой под мышкой.

— Эх, ничего себе, — выдохнул Гожо, раскрыв томик наугад. — А как это читать?

Значки на странице на китайские иероглифы, конечно, не походили. Но и до кириллицы с латиницей им было далеко.

— Ну, это же просто, — без тени насмешки отозвался аспирант, — Почти все буквы произносятся по первому звуку своего названия. То есть бета — бэ, гамма, соответственно, гэ, дельта — как дэ, каппа — ка, лямбда — эл, ну и так далее.