— Это было тогда… в тот день, в Саутгемптоне. Я тогда в первый раз взяла эту сумку. Набила ее, помню, до отказа. И вот, в этом кафе, я начала что-то в ней искать, по-моему, бумажные носовые платки и… наткнулась на это письмо. На тонком конверте, сзади, было несколько поэтических строчек, написанных Томом. Я решила, что он записал какие-то стихи, сунул почему-то в эту сумку и забыл. Увидев конверт, я вначале обрадовалась, но там было так мало — всего две строчки. Затем я открыла конверт и обнаружила письмо. Оно было от Оррина. Прочитав его, я сильно разозлилась. — Гейл грустно улыбнулась. — Я как раз закончила его читать, и вдруг появились вы. Можете мне не верить, но это так: я долгое время совершенно не помнила о той нашей встрече. У меня просто такая способность выдавливать из памяти неприятные воспоминания.

Последнюю фразу она произнесла без всякой иронии. Хэлфорд крепко сжал пальцами свое колено.

— Вы можете припомнить, о чем было это письмо?

Она кивнула.

— Конечно. Именно поэтому я и сказала, что в признаниях Оррина много непонятного. Если бы Лиза шантажировала его тем, что у них любовная связь, это было бы понятно. Но письмо… Дело в том, что письмо было ни о чем.

— Что это значит?

— А вот что: Оррин никогда ни с какими террористами связан не был. Я, конечно, все в деталях не помню, но в письме он извинялся перед Томом. Очевидно, Оррин планировал серию статей о терроризме для одной американской газеты. И ему было необходимо посмотреть на их деятельность изнутри. Каким образом ему удалось узнать о связях Тома, я не знаю. Но тем не менее Том ему, видимо, как-то помог. Оррин взял несколько анонимных интервью. А потом вдруг то ли испугался, то ли еще что-то. В общем, он решил это прекратить. Из письма это неясно. Он написал, что симпатизирует целям этих террористов, но с их методами не согласен. Поэтому не сможет быть объективным. Там было много рассуждений на эту тему. Они показались мне довольно противными. Но это все. Я не помню ничего такого ужасного, чем можно было бы шантажировать. И, уверяю вас, надо знать Оррина — он достаточно опытный и хитрый человек, чтобы не писать Тому ничего, что могло бы его хоть в какой-то степени скомпрометировать. Это исключено.

— Когда вы в последний раз видели это письмо?

— Я положила его вместе с конвертом в ту же самую коробку. В моем гардеробе, в верхнем ящике справа.

— Вы не будете против, если мы взглянем на эту коробку?

— Я не против, если на это взглянет детектив Рамсден.

Хэлфорд улыбнулся.

— Вполне разумно. — Он встал. — Если вам что-то понадобится, звоните в полицейский участок Фезербриджа. Скорее всего пару дней мы еще там пробудем.

Он сделал паузу и посмотрел на ее правую руку.

— Спасибо, Гейл… и проследите, чтобы Кэти Пру оставила мне что-нибудь из тех рождественских сладостей, которыми ее угостили.

Маленькие черные значки на белом экране компьютера. Они должны складываться в слова, предложения… а как же иначе. Гриссом рассеянно тыкал пальцем в клавиши. Рядом с клавиатурой лежала ручка. Он швырнул ее через комнату. Будь оно все проклято! Пропади оно все пропадом! Он не знал, что говорить. Он не знал, что писать.

— Какой я к черту специалист по некрологам! — почти завопил он.

Было уже девять часов, и в редакции сейчас был он один. Голос его звучал в пустой комнате, как вой голодных волков в поле. Он глубоко вздохнул и завопил опять:

— Так не должно быть! Не должно!

— Вы совершенно правы, мистер Гриссом, — произнес приглушенный мужской голос за его спиной.

Гриссом рывком выключил компьютер и развернулся на стуле, встретившись лицом к лицу с двумя детективами.

— Вы, видимо, пришли с обыском. Прекрасно. Начинайте. Я вам мешать не буду.

Детектив Рамсден подошла к окну и посмотрела на Главную улицу. Она была пустынна. Хэлфорд выдвинул стул и сел за ближайшим столом. С тоской и горечью Бобби вспомнил, что именно здесь сидела Джилл, когда они обсуждали ее отца.

Хэлфорд придвинул стул ближе к Гриссому.

— Я очень сожалею, — произнес он. — Действительно сожалею.

Гриссом хрустнул пальцами.

— Да, охотно верю. А я вот сижу здесь, пытаюсь сочинить статью. Как вам нравится заголовок: «Молодая девушка, пытаясь спасти отца от разоблачения, кончает жизнь самоубийством» или «Спасая дорогого папочку, дочь стреляет себе в голову». Пожалуй, я остановлюсь на втором варианте. Читателю надо сразу дать образ, как любил повторять великий редактор Айвори.

— Вы будете выпускать следующий номер?

Гриссом фыркнул.

— Конечно. Это моя святая обязанность. Пусть мир перевернется вверх тормашками, но читатели вовремя должны получить все новости. К тому же эта история обещает быть сенсационной. Возможно, на этом я даже сделаю свою чертову карьеру.

Хэлфорд молчал. Маура задумчиво рассматривала рисунок на шторах.

— Надо понимать так, — наконец произнес Хэлфорд, — что Джилл была вашей девушкой.

Гриссом трогал то одну, то другую клавишу компьютера.

— Нет. Мне хотелось, чтобы она была моей девушкой. Но так не было. Она была папиной девушкой. И это я говорю без всякого сарказма.

Хэлфорд откинулся на спинку стула.

— Я знаю, вы уже давали показания одному из наших детективов, но сейчас мне хотелось бы снова вместе с вами вспомнить то утро, когда убили Лизу. — Говорил детектив мягко, а Гриссом не любил, когда мужчины говорят мягко. — Я хочу, чтобы вы снова рассказали мне о том, что происходило тогда здесь, в этой редакции.

— А на черта вам это нужно? Убийца уже в ваших руках. Или вы, полицейские, любите снова и снова повторять сценарий убийства, как некоторые старики снова и снова просматривают особо понравившиеся им эпизоды порнографических видеофильмов?

Это было хамство. Гриссом спохватился и со злостью толкнул на место выдвижной ящик стола.

— Извините. Я сегодня просто не в себе. Поймите, я искренне уважал этого человека. Я восхищался им, мечтал когда-нибудь стать таким, как Оррин, — иметь красавицу жену и красавицу дочь, чудный маленький домик в чудном маленьком городишке и… иметь свою газету. В своих фантазиях я заходил так далеко, что думал о Джилл…

Он так сильно ударил локтем по клавиатуре, что несколько клавиш выскочили и разлетелись по полу.

— В то утро, когда убили Лизу, — снова заговорил Хэлфорд, — вы пришли в редакцию в… Во сколько вы пришли?

— Где-то около семи тридцати.

— И, согласно вашему прошлому утверждению, мистер Айвори и Джилл уже были здесь.

— Правильно. Они только что пришли, потому что еще не успели снять пальто.

— Это ведь была суббота? Расскажите, как прошло это утро.

Гриссом потер глаза.

— Значит, так, кроме нас, больше никого в редакции не было. Да и вряд ли в субботу утром кто-нибудь мог прийти. Мне надо было закончить две статьи, и меня очень устраивало, что никого нет.

— Значит, вместо того, чтобы отсыпаться, как это сделало бы большинство из нас, вы предпочли прибыть в редакцию к семи тридцати с твердым намерением поработать? — спросил Хэлфорд с вежливым скептицизмом.

— Если быть до конца честным, то я пришел еще и из-за Джилл. Я знал, что она должна быть здесь, и надеялся поговорить.

— А насколько часто отец и дочь Айвори работали по субботам?

— Часто. Айвори все время сюда тянуло. В это утро у Джилл была какая-то работа в темной комнате. Она мне сказала об этом накануне. — Он сделал паузу. — По-моему, где-то около девяти мистер Айвори поднялся наверх и крикнул Джилл, чтобы она собиралась и спускалась вниз — они поедут в Саутгемптон за новым зажимом. К этому времени я уже закончил первую статью и перед началом работы над второй — а она была гораздо сложнее — решил спуститься вниз и выпить кофе.

Хэлфорд кивнул.

— А потом?

Гриссом взъерошил волосы.

— Ну, потом… там на кухне кто-то оставил кусок кекса. Я отрезал себе немного, сварил кофе. Когда наливал в чашку, услышал, как Оррин с Джилл спустились вниз по лестнице и вышли за дверь.