Она хотела побежать за ним. Но ноги вдруг стали ватными, голова закружилась и она, схватившись за перила, чтобы не упасть, присела на ступеньки. Виталий Николаевич с ружьем спустился к берегу.

Влад не сразу осознал то, что по-настоящему с ним происходит. Он оглянулся, чтобы увидеть кричащую на весь полуостров Ладу, но не смог сконцентрироваться и ничего не увидел. Перед глазами все расплылось размытыми пятнами; единственное, что он увидел - это ощерившаяся пасть громадной медведицы, которая трясла головой и капли с ее мокрой шерсти падали ему на лицо вместе с каплями слизи, тянувшейся между желтыми клыками. Внезапно, что-то теплое живое прижалось к его руке и он понял, что это был медвежонок.

Вдруг он услышал еще один медвежий рев. Из воды на них неслась медведица, которая стала приемной матерью сироты. Двое ее сыновей мчались чуть позади, пытаясь рычать также громко, как она. Обе медведицы встали на задние лапы и несколько секунд старались запугать друг друга своими рыками и оскалом. Они оголяли крупные клыки, вытягивая переднюю губу, и трясли в воздухе мощными лапами, скорее показывая только намерение заломить противника, чем реально вступить в схватку. Прогремел выстрел, затем еще один. Виталий Николаевич стрелял в воздух. Агрессивная медведица резко опустилась на землю и, раздраженно оглянувшись на собравшуюся публику, демонстративно еще раз прорычала и скрылась в лесу. Когда она исчезла, медвежата, стоявшие позади матери, подошли к маленькому братцу. Медведица посмотрела Владу в глаза, громко выдохнула и медленно пошла с детьми в сторону леса.

Влад с трудом поднялся на ноги и стал счищать песок с джинсов. Туристы на вышке хлопали в ладоши и свистели. Инспектор подошел к нему, но ничего не сказал, он не мог. Зато Лада принялась кричать на весь лес, не скрывая своего шока.

- Ты что? Ты что? Я чуть не умерла... там на лестнице. Я чуть не упала с вышки!

Влад не стал реагировать на ее слова. Он нежно взял ее за руку, притянул к себе и обнял.

Вулкан Ключевской уже давно начал готовиться к извержению, он пыхтел и сотрясался и выпускал в небо облака пепла, которые застывали в форме гриба и затем расползались серой массой по голубому глянцу небосвода. Но когда Лада и Влад смогли увидеть это зрелище, оно оказалось поистине грандиозным, потому что вулкан освещало закатное солнце и столб дыма окрасился в яркий золотисто-персиковый цвет, резко контрастировавший с темнеющим ясным небом. Им казалось, что каким-то странным образом они перенеслись во времени, точнее к моменту рождения времен. Они увидели юность земли, ее волнения, ее умиротворяющую грусть. И в мире больше не было ничего, кроме этого застывшего рыжего облака, кроме бледно-сиреневых снегов в расщелинах и идеальной конической формы горы... огнедышащей горы. А вокруг буйствовала зелень, расцветали июньские цветы, у края горизонта блестела луна. В вечерней тишине казалось, что можно услышать даже прилив на тихоокеанском побережье.

- Как ты мог так поступить? - прервала молчание Лада.

Влад покачал головой, но не ответил. Он все смотрел на вулкан и старался в шепоте вечернего ветра услышать шум прибоя, когда-то отхлынувшего от недалекого берега Аляски.

- Нет, ты мне ответь! Ты знаешь, что я чувствовала?! Ты же мог умереть!

- Я не мог оставить медвежонка, ожидая, что медведица убьет его.

- А если бы ты умер? Ты вообще о чем-нибудь думал?!

- Послушай, я бы умирал каждый раз, когда бы вспоминал то, что могло произойти, случись все по-другому.

- Как пафосно. Напиши об этом. Это живая природа, в ней часто происходят такие случаи. Всем ты не поможешь. Это естественно: погибает слабый. Закон природы.

- Нет никаких законов кроме божественных.

Лада удивленно посмотрела на него. В его черных, растрепанных ветром, волосах переливались то ли лучи взошедшей луны то ли седина. Она раньше не знала, что он верующий. А теперь глядя на это спокойное лицо, понимала, что он не мог им не быть.

Она сама давно не задумывалась о вопросах веры, почти с тех пор, когда на третьем курсе родители с большим трудом вытащили ее из секты, где ей, хотя, так до конца и не смогли промыть мозги религиозными догмами, но почти приобщили приходить каждый день в общину и передавать деньги. Потом она избрала для себя путем познания мироустройства агностический атеизм и больше не задумывалась о христианстве с какой-нибудь прикладной точки зрения. До нынешнего момента, когда Влад вдруг напомнил то, чему ее учила еще прабабушка в раннем детстве. Лада хорошо помнила их разговоры, помнила как ее саму крестили лет в пять. Тот маленький крестик, наверно, до сих пор хранится где-то у родителей. Странно, но ей захотелось сейчас же увидеть его, сжать в руках и прошептать что-то... давно забытое...то чему учила бабушка. Внезапно, она сформулировала то, что хотела бы сказать - поблагодарить за Влада, за то, что он есть, за его поступок, за то, что он остался живым и не пострадал, за его душу.

6

По потолку ползали рваные тени, гул неспящего города наполнял комнату и вибрировал в ушах. Было уже слишком поздно для вечера и еще рано для утра. Лада лежала на кровати и рассматривала блики, разбросанные на стенах светом из окна. Она чувствовала себя больной, ей было жарко, душно, голова кружилась и пространство вокруг вертелось перед глазами как на карусели. Влад был в Карелии, где проходил ежегодный трофи-рейд вокруг Онежского озера, и она в первый раз осознанно пожалела, что его нет поблизости. Наступающее утро не приносило облегчения: она уткнулась лицом в подушку и провела рукой по мокрым, слипшимся волосам. Когда окончательно рассвело, она неспешно встала и, пройдясь по комнате, снова села на кровать. Колени подкашивались от слабости и дрожи. Она сделала несколько глубоких вдохов и почувствовала как сухой воздух обжигает легкие, но ей стало легче. Она добрела до кухни и достала пару лимонов и льда из холодильника. Девушка предчувствовала очередной душный, невыносимо жаркий день, от которых она мучилась последнюю неделю, но сегодня ей было особенно плохо. Она уже знала, что беременна; и знала, что это ребенок не Влада. Интересно, что ее муж может сделать, если узнает, что вместо сына воспитывает племянника? Но ей было настолько дурно, что даже не хотелось думать о подобных вещах. Весь день она провела дома. От жары не спасал ни кондиционер, ни лимонный сок со льдом.

Вечером, когда на улице и дома стало прохладней, а ей было по-прежнему жарко, она поняла, что придется обращаться за помощью. С удивлением она обнаружила, что не знает, кого попросить отвезти ее в больницу: семья - далеко в Твери, близких друзей нет, муж вне зоны досягаемости телефонного звонка. У нее не было другого выбора.

Олег сначала позвонил в дверь, но потом догадался, что она открыта. Лада его не встретила и, услышав шум в прихожей, позвала его в комнату.

- Что случилось? - выпалил он, появляясь на пороге. По его голосу было понятно, что он торопился.

- Что-то мне хреново совсем. Отвези меня в больницу, - ее глаза болезненно блестели в этой вечерне-матовой обстановке.

- Поехали. Давай помогу.

Она ухватилась одной рукой за его плечо и он медленно повел ее к двери.

- Ты знаешь - я беременна. Думаю, я потеряю этого ребенка, - объяснила она, пока Олег помог ей накинуть плащ.

- Может быть все обойдется.

- Вряд ли. Но думаю, это даже к лучшему. Ты бы хотел, чтобы Влад воспитывал твоего ребенка?

Олег хотел что-то сказать, но слова замерли на его губах, он стоял и молча смотрел на нее.

- Разве я не права? Я же тебе тогда сказала, что это был мой грех. Вот видишь, теперь я его искуплю.

- Не говори так. Так нельзя...

- Это почему же?

Олег не знал, что ответить. Эта женщина простой быть не может. Но ему было жалко ее. И снова стыдно за тот случай. Но вместе с удушающим стыдом, он испытывал странное чувство восторга и легкости, когда вспоминал ту ночь, хотя это показалось бы ему диким, если бы он дал себе отчет в этих чувствах.