Он снова вытащил пачку десяток и сделал попытку пристроить ее на столе, но Кротов, отчего-то сразу пугаясь, закричал:

— Нет-нет! Не надо! Уберите немедленно!

— Вы не просто хороший человек, — с чувством сказал Володя, — вы — благородный человек. Вы — святой человек. Я вам хочу сказать: мой дом теперь — как бы ваш дом…

Он еще несколько минут декламировал в том же роде, а Кротов мучительно ожидал, когда все это, наконец, закончится.

Чуть позже, когда Володя наконец убрался, Кротов вдруг спросил себя вполне трезво: отчего это он не взял деньги? Это же не взятка какая-нибудь. Просто благодарность. Может быть, он, Кротов, элементарно свалял дурака? С другой стороны, ощущать себя по-настоящему благородным тоже было весьма приятно. Он имел на то все основания.

И все же тысяча рублей, определенно, не помешала бы…

* * *

Лене о визите «персидского принца» Кротов рассказывать не стал. То есть, вначале он хотел, да потом раздумал. О чем, собственно, рассказывать? О том, что денег не взял? Или о том, что собрался врать на следствии? Словом, уже на следующий день его благородство выглядело довольно сомнительным.

И вообще он сейчас больше всего был озабочен приближением отпуска. Этот отпуск Кротов собирался провести вместе с Леной, но еще не решил как.

Можно было бы поехать дикарями на юг или достать в туристическом агентстве путевки на турбазу… Не знал он и того, как отнесется к его предложению сама Лена. Отношения с ней складывались совсем не так, как было у Кротова с женщинами прежде. Рядом с Леной он испытывал сложное сочетание чувств, среди которых определенно была радость, но было и непонятное постоянное напряжение. Он смутно догадывался, что у Лены есть и другая, своя собственная жизнь со своими друзьями и своими привычками, рядом с которыми его собственный статус инженера с соответствующей зарплатой и комнатой в коммуналке гляделся более чем скромно. Правда, Лена ни разу не дала Кротову повода для серьезных раздумий, но тем не менее он не находил, к примеру, решимости пригласить Лену к себе. Ее появление в коммуналке, в комнате, скромность которой соседствовала с элементарной бедностью, казалось ему невозможным.

Тем более после того, как Кротов побывал в ее квартире — огромной и ухоженной, исполненной долгого, привычного достатка. Он находился там недолго — минут десять, ожидая, пока Лена соберется. Кротова не представили родителям, и, по-видимому, он не вызвал у них ни беспокойства, ни интереса. Мать Лены — не старая и еще красивая женщина — окинула его быстрым равнодушным взглядом, вызвала Лену и ушла к себе. А отец (насколько понял Кротов из разговоров с Леной, он работал где-то в аппарате Совмина) вообще не выглянул.

Такое явное невнимание Кротова задело. Это не значит, что он был настолько благовоспитан, что непременно стремился первым делом познакомиться с родителями подружки. Нет, пережитками Кротов не страдал и к подобным знакомствам нормально не стремился. Но с Леной было серьезно, он полагал. С Леной — дело совсем другое. Поэтому в тот вечер он неосознанно оставался с ней сдержан, и она это заметила. Вероятно, она удивилась, но спрашивать ни о чем не стала и лишь зеркально отразила эту сдержанность по отношению к Кротову. Они расстались тогда скорее, чем обычно, и впервые в их отношениях пролегла маленькая трещинка. Вскоре все забылось, но не до конца.

Выбрав удобный момент как-то во время обеденного перерыва, Кротов довольно небрежно спросил:

— Ты как собираешься отдыхать?

— Не знаю, — так же небрежно ответила она. — Наверное, поеду в Друскининкай. Папа обещал достать путевку.

— А я тебя хотел пригласить на юг, — объявил он. — В Крым.

— Правда? — удивилась и обрадовалась Лена. — А куда?

— Куда хочешь. В конце июня устроиться довольно просто.

— А-а, — сказала Лена. — Дикарями?

— Так это ж замечательно.

— Замечательно, — повторила она безо всякого энтузиазма. — Нет, Сашенька, чего-то мне не хочется дикарями. Очереди, столовые. Не дай Бог еще готовить на керосинке — это в отпуске-то! Ужасно я этого не люблю. Да и перед папой неудобно — я же его просила насчет путевки. Ты не обидишься?

— Чего обижаться? — бодро сказал Кротов. — Друскининкай — тоже неплохо. Там, наверное, весело…

Она молча кивнула. Тема была исчерпана.

Вернувшись в отдел, Кротов с ходу накатал заявление в отпуск со следующего понедельника. Подписывая, Игорь Теодорович (начальник отдела вновь был в командировке) негромко посоветовал:

— Далеко не исчезай. У меня есть сведения, что анкета может поступить со дня на день. Будь, как говорится, под рукой. В случае чего, я тебе позвоню…

— Понял, — сказал Кротов. — Я только если на недельку на реку порыбачить… А так буду дома.

Ехать ему, в общем, было некуда. Москвич в четвертом поколении, Кротов не имел в деревне родственников. А путевка в дом отдыха простым инженерам в летнее время не полагалась.

Логическим завершением этого малоприятного для Кротова дня явилась повестка в милицию, которую он вытянул из почтового ящика вместе с газетой.

* * *

Утром Кротов позволил себе поваляться в постели — повестка приглашала к одиннадцати. Позвонив на работу, не спеша поехал знакомой уже дорогой в районное управление.

Следователь Каширин был еще более сух и официален, чем в прошлый раз.

— В связи со вновь открывшимися обстоятельствами, — с казенной нудностью начал он, — я должен допросить вас еще раз. Расскажите подробно, что вы видели в ресторане вечером шестнадцатого мая.

— Да… — замялся Кротов, — в общем-то, почти ничего. Следователь поднял голову и холодно, без выражения посмотрел на него.

— На предыдущем допросе вы давали намного более развернутые показания. В частности, вы утверждали, что ясно видели, как обвиняемый Новасардов ударил ножом потерпевшего Батенина.

— Да, — снова сказал Кротов. — То есть, не совсем… Было темно, верхний свет погашен, и я… в общем, немудрено было ошибиться.

— Кто же тогда? — Каширин держал над протоколом ручку, словно собираясь отбарабанить марш, — Кто его ударил?

— А я... не знаю, — фальшиво сказал Кротов. — Темно же было.

Каширин осторожно отложил ручку в сторону.

— В конце концов, мне все равно, — с неожиданной усталостью проговорил он. — Пусть преступники гуляют по улицам, пусть режут кого хотят. Я бы только очень желал, чтобы в следующий раз именно вы ему попались. Или такому же. Они вас запугивали? — тихо спросил он. — Или купили? Скажите честно. Хоть раз в жизни. Просто так, не для протокола.

— Никто меня не запугивал, — возмутился Кротов. — И не покупал. Кто это «они»?

— Неважно, — сказал следователь. — Им это несложно. Вообще я вас могу привлечь за дачу ложных показаний. Вы об этом знаете?

— Никаких ложных показаний не было, — запротестовав Кротов. — Темно было. Мог я ошибиться?

— Разумеется, — кивнул Каширин. — Вы правильно отвечаете. Точно, как научили. Чувствуется хорошая подготовка. Значит, вам заплатили. Интересно, сколько? За какую сумму можно купить такого, как вы?

— Я повторяю: никто мне ничего не платил.

— За деньги сейчас можно сделать очень многое, — будто не слышал Каширин. — Можно приехать в столицу, купить себе прописку, а затем и квартиру. Можно купить должность, покровителей. Вот меня купить нельзя — это если вам интересно. Вас — можно.

— Послушайте, — смущение, которое испытывал Кротов, не позволяло ему по-настоящему обидеться на Каширина. — Ведь с каждым может произойти нелепая случайность…

— Какая еще случайность! — грубо закричал Каширин. — С конкурентом своим бандюга не договорился, И воткнул ему нож. Средь бела дня. Погорячился немного. А может, и не погорячился. Просто точно знал, что будет дальше. Что никаких свидетелей не найдется. Что вы — все, как один! — откажетесь. Что он опять вылезет и будет делать что хочет. Кого надо — купить, а кого надо — ножичком.

Он холодно ухмыльнулся, помолчал и заговорил с какой-то спокойной брезгливостью: