— Мне догадки бригадира без надобности! — оборвал Долгоруков адъютанта, зачитывавшего, по обыкновению, рапорты вслух. — Пусть Щербинин пошлёт в орды верного человека для разведывания!..

Евдоким Алексеевич послал Андрея Константинова.

Наученный прежним горьким опытом, Константинов проявил осторожность — не стал забираться в ногайские аулы, а отправился в Каменный Базар, где татары торговали с казаками, меняя скот, лошадей, шкуры на потребные им хлеб и крупы. Там он встретил давнего приятеля Тир-Мамбет-мурзу, который поведал, что op-бей Сагиб-Гирей вышел из Крыма с пятью или семью тысячами воинов, чтобы прикрыть бегство ногайцев.

   — Джамбуйлукам не верь! — предупредил мурза. — Сагиб посылал к ним ласковые письма, одаривал султанскими деньгами. Многие их мурзы тайно покидают места кочевий и идут в Крым.

   — А едисанцы?

   — Кто зимой торговал у крымцев — назад в степь не пускают. Ворота Op-Капу на замке!

   — Турок в гарнизонах не прибавилось?

   — Нет, но говорят, что скоро из Порты корабли с янычарами отправят...

Уклонившись от поездки в орды, доверившись словам своего приятеля, Константинов не узнал главного: значительная часть едисанцев, нарушив обещание, отказалась следовать к Кальмиусу и, покинув Джан-Мамбет-бея, направилась к Перекопу.

Но об этом через конфидентов проведал Долгоруков. И когда получил из Харькова от Щербинина копию рапорта Константинова, изорвал её в клочья, обрушив на безвинную голову губернатора поток проклятий.

   — Армия выступает в поход, а я до сих пор не ведаю, кого буду иметь перед собой — неприятелей иль союзников!..

Щербинин тоже дал волю гневу. Подавшись вперёд телом, уставив неподвижный взгляд в грудь провинившегося Константинова, он истово и долго осыпал проклятиями переводчика, испуганно вздрагивавшего от зычного генеральского голоса.

Его попытался успокоить Веселицкий, мягко заметив, что дела не так плохи, как видятся внешне. И, овладев вниманием губернатора, продолжил рассудительно:

   — Джан-Мамбет-бей попал в неприятное положение. Его постоянные уверения о стремлении всех орд вступить под покровительство её величества нашли отклик в человеколюбивом сердце государыни, которая, как известно, милостиво приняла просительные грамоты от ногайских депутатов, привезённых в Петербург графом Паниным. После столь важного события уход многих едисанцев в Крым подрывает веру в искренность их намерений и клятв самого бея... Единственный благоприятный выход из такого положения — силой или уговорами бей должен воротить беглецов...

Спокойные, здравые доводы канцелярии советника вернули самообладание вспыльчивому губернатору.

Апрель 1771 г.

Отряд подполковника Борисоглебского драгунского полка Стремоухова встретил ногайские орды на подходе к Кальмиусу.

Джан-Мамбет-бей, страшась, что русский начальник прибыл покарать его за бегство едисанцев, робким, упавшим голосом долго расспрашивал о сущности назначенной офицеру должности пристава и, лишь убедившись, что подполковник, как и обещал Веселицкий, действительно прислан для сопровождения орд на новые места, расслабленно вздохнул.

В это время в кибитке бея послышался шум, из неё выскочил малец лет двенадцати, лицом славянин, в серых рваных обносках на исхудавшем теле, ошалело покрутил головой и стремглав бросился к казакам и драгунам, хлопотавшим саженях в пятидесяти у повозок.

Все замерли, притихли, глядя, как малец хлюпает босыми ногами по размокшей земле.

Бей звонко щёлкнул пальцами — два ногайца хлестнули плетьми лошадей, легко сорвались с места, в считанные секунды догнали беглеца, на ходу подхватили его и отвернули к кибиткам.

   — Православные-е-е, — донёсся тонкий, дрожащий голосок. — Кто в Бога верует — спасите-е...

Стремоухов мрачно зыркнул на бея:

   — Кто это?

   — Так... человек мой, — ответил тот с наигранной беспечностью.

   — Христьянин?

   — Нет-нет, нашей веры.

Стоявший рядом с подполковником секунд-майор Ангелов тихо шепнул:

   — Мальчишку этого два года назад во время набега Крым-Гирея пленили и продали бею.

Поручик Павлов, молодой, горячий, судорожно задёргал щекой:

   — Дозвольте, господин подполковник! Я вмиг сыщу!

   — Погоди, — остудил его пыл Стремоухов, — не последний день в орде — найдём!

Он колюче посмотрел на бея и процедил сквозь обвисшие усы:

   — До нас дошли вести, что многие едисанцы вновь подались к крымскому хану. Почему не остановил их?

Джан-Мамбет-бей, померкнув взором, заискивающе заюлил:

   — Сагиб-Гирей несколько раз выходил из Op-Капу с многочисленным войском и прикрыл бегство аулов Темир-султан-мурзы.

   — А те едисанцы, что в Крыму были? Где они?

   — Многие уже вернулись в орду.

   — И теперь никто не убежит?

   — Никто!

Майор Ангелов снова шепнул подполковнику:

   — После переправы через Днепр в Крым бежали его братья Ор-Мамбет и Темир.

Стремоухов продолжал цедить:

   — А братья твои?

Бей вздрогнул всем телом, в бегающих глазах промелькнул испуг.

   — Братья предали меня... Но я уговорю их вернуться.

   — Джамбуйлукская орда вышла из Крыма и сызнова возвращается туда, — шептал всезнающий Ангелов.

   — И джамбуйлуков уговоришь? — наседал на бея Стремоухов.

   — Я их верну, — прижал руки к груди Джан-Мамбет. — Верну!

Стремоухов подкрутил рыжеватый ус, сказал начальственно:

   — Это хорошо, что вернёшь... Но я помогу тебе. Для верности!..

На следующий день объединённый отряд ногайцев и казаков отправился на юго-запад, чтобы, двигаясь в стороне от орд, перекрыть бегущим путь в Крым.

Апрель — май 1771 г.

Исполняя приказ Долгорукова, 15 апреля Вторая армия выступила с зимних квартир.

Первым начал марш наиболее удалённый от Полтавы Московский легион генерал-майора Баннера, проделавший до этого по заснеженным дорогам России тяжелейший восьмисотвёрстный путь от Симбирска до Харькова. (Указом Военной коллегии этот легион — 6 эскадронов кавалерии и 4 батальона пехоты при 12 пушках — был назначен под команду Долгорукова взамен переданных в феврале в Первую армию 6 полков).

Одновременно вышла дивизия генерал-поручика Берга, квартировавшая в крепостях Украинской линии и в районе Бахмута. После соединения батальонов и эскадронов на вершине Кальмиуса дивизия должна была следовать к Токмаку.

Ближние к Полтаве полки выступили на пять дней позже. Все командиры, кроме Берга, имели приказ двигаться к крепости Царичанке.

Штаб Долгорукова шёл вместе с дивизией генерала Эльмпта, которая сноровисто, без задержки, переправилась на левый берег Ворсклы.

Вобравшая в себя растаявшие льды и снега, полноводные от весенних дождей ручьи, мутная, водоворотная река вышла из берегов. Но Долгоруков заранее распорядился навести через неё мосты. Их сделали два: один — на крепких дубовых сваях, другой — на четырёх скреплённых толстыми канатами судах, специально пригнанных из Кременчуга и Переволочны. Для прохода пехоты соорудили по мелководью широкую гать из земли и фашин.

В Царичанку Долгоруков прибыл 29 апреля. Всё пространство вокруг крепости, словно при осаде, было заполнено войсками: из Кременчуга пришли Черниговский пехотный, Чёрный и Жёлтый гусарские полки[16], из Новых Санжар, Голтвы, Решетиловки, Переяславля — Владимирский, Воронежский, Белёвский и Брянский полки; разбивали лагеря 2-й гренадерский полк и егерский корпус; рядом с ним спешились Ямбургский карабинерный, Борисоглебский драгунский и Сумской гусарский полки; из Старых Санжар тягуче ползла по скверным просёлкам артиллерия генерал-майора Вульфа, за ней — большой обоз инженерного корпуса. Эка сила великая! — дивились, раскрыв рты, молодые солдаты — недавние рекруты, пополнившие зимой батальоны.