— А я — очень, — признался человек. — Ты так и не сказал, что собираешься сделать.

— Увидишь. Главное, будь рядом со мной.

— Но что ты…

Спохватился!

Шеар недовольно поджал губы, и какая-то ундина, приняв эту гримасу на свой счет, оскорбленно фыркнула.

— Я… — Тьен обернулся, спиной почувствовав тяжелый взгляд, и встретился глазами с правителем. — Собираюсь с ним поговорить.

Оставив отца и наплевав и на церемониальный этикет, и на то, что изначально план не предполагал ничего подобного, он быстрым шагом направился к Холгеру, наблюдавшему за ним с возвышения, на котором установили кресла для высочайшей семьи.

Порыв этот был неожиданным для самого Тьена, что уж говорить о Холгере. Но первый шеар ничем не выдал изумления. Встретил благосклонным кивком, оглядел бегло, но не без одобрения.

— Мы можем пообщаться наедине? — негромко спросил Тьен, заметив, как насторожилась маячившая за спиной сына Йонела.

— Если беседа не отнимет много времени, — ответил правитель.

— Зависит от тебя, — бросил виновник нынешнего торжества и первым двинулся в сторону скрытой за драпировкой двери, ведущей куда-то вглубь дворца.

Уединились в небольшой комнатке, неизвестно кому и для чего служившей. Из мебели тут был лишь столик, на котором стояли большие песочные часы. Холгер, войдя первым, перевернул их, кажется, просто по привычке, и время с тихим шорохом посыпалось вниз.

— Что ты собирался сказать? — первым начал правитель. — Изменил решение и хочешь остаться?

Похоже, это его не удивило бы, хотя вряд ли обрадовало бы: промелькнуло что-то такое во взгляде.

— Нет.

— Что же тогда?

— Хочу получить ответ, которого не смог добиться за эти годы.

Холгер загодя нахмурился.

— Кто убил мою мать? — ровно выговорил Тьен.

— Я неоднократно говорил, что не знаю этого.

— Говорил. Неоднократно, — голос третьего шеара оставался спокоен. — Но я не прошу повторять старую ложь, я прошу сказать правду.

«По-хорошему», — добавил он мысленно.

К мысленным призывам, как и к словам, правитель остался глух:

— Мне нечего тебе сказать. Могу лишь дать совет: оставь прошлое в прошлом и не мучь себя вопросами, на которые никто не ответит. Ты знаешь, какой может быть жизнь, жизнь шеара. Не отравляй часы спокойствия ненужными метаниями.

Складно говорил. Про прошлое в прошлом, про желанное спокойствие. Словно мысли угадывал. Хотя почему — угадывал? Знал. О Софи, об их доме, об их мире…

И головой покачал, а затем еще прибавил… почти по-отечески:

— Так будет лучше.

— Кому?

— Тебе в первую очередь. Не все нам дано узнать, а изменить — еще меньше. Смерть Аллей и для меня была ударом, но я смирился с тем, что никогда не найду ее убийцу. Возможно, его тоже уже нет в живых.

— Ложь.

Если бы правитель с самого начала взялся ему зубы заговаривать и делал это регулярно, то за девять лет, глядишь, и преуспел бы. А сейчас поздно.

— Я узнаю правду, — обещал Тьен. — И если хочешь совет от меня: лучше мне узнать ее до того, как я покину эту комнату.

— Кому лучше? — словно передразнивая его, поинтересовался Холгер.

— Всем.

— Угрожаешь?

— Предупреждаю.

— Считай, что я внял предупреждению.

Правитель развернулся к нему спиной и собирался покинуть комнату. Сколько раз сам Тьен прерывал их встречи таким же образом — не сосчитать.

— Мы не договорили!

Воздух с грохотом захлопнул дверь перед носом первого шеара.

Тот медленно обернулся:

— Что ты себе позволяешь?

— Что ты себе позволяешь? — вызверился в ответ Тьен. — Думаешь, у тебя есть право так со мной обращаться? Ты, самодовольный урод!

Нужно было взять себя в руки. Ему же и дела нет, как Холгер к нему относится, он ему в любимые сыновья не набивается. И вообще в сыновья. Но в кои веки попросил о разговоре…

— Нам не о чем говорить, — процедил недовольно правитель. — Возвращайся в зал и хотя бы постарайся вести себя как шеар, а не как обиженный мальчишка, у которого отобрали игрушку…

— У меня мать отобрали. Хороши игрушки!

— Возвращайся в зал! — рявкнул Холгер так, что земля задрожала. — И простись с народами подобающим образом.

— Ждешь не дождешься, когда я уйду? — ухмыльнулся Тьен. Правитель оказался не таким уж непробиваемым, и это странным образом улучшило настроение. — А если я все-таки передумаю?

— Сам тебя вышвырну! — пообещал венценосный родитель и вновь продемонстрировал спину.

Задерживать его в этот раз Тьен не стал.

Попытался по-хорошему — без толку. Значит, будет, как задумывал…

Состоять в свите шеара — огромная ответственность во время темных волн и почетнейшая обязанность в мирной жизни. Если на боевых заданиях Кеони еще сомневался, что достоин подобной чести — опыта мало, не ровен час, не удержит связь, и командиру придется самостоятельно пробиваться к воде, — то на празднествах и встречах с народами тритон держался вполне уверенно. Этьен мог бы поучиться у него, как вести себя с детьми различных стихий, как демонстрировать благосклонность низшим и принимать ее от высших, не роняя собственного достоинства, как соблюдать осторожность в беседах, дабы не вызвать случайного недовольства и не оскорбить кого-нибудь. Но Этьен подобному учиться не желал. Это и отличало его от отца и брата — независимость во всем.

Но сегодня независимость Этьена перешла все допустимые границы. Как можно явиться во дворец правителя без полной свиты? Кеони помнил об Эсее, и о Лили тоже, но ради такого случая командир должен был позвать их. Тритон попытался намекнуть на это, а шеар сказал, что и его, Кеони, не взял бы, если бы он не заслуживал урока за недавнюю оплошность.

То, что его проступок сочли всего лишь оплошностью, юношу радовало. Но разве праздник может быть наказанием? Этьен не ответил. Головой покачал и назвал Кеони совсем зеленым. Это тоже было странным. Синим — еще куда ни шло, но зеленым?

Во дворце тритон то и дело озирался по сторонам, но не для того, чтобы полюбоваться праздничным убранством, а выискивая в толпе подозрительные взгляды и силясь расслышать недоброжелательный шепоток, мерещившийся отовсюду. Этьен вновь нарушал все гласные и негласные правила, и это не оставалось незамеченным. Неполная свита, наряд, вызывающе скромный для подобного мероприятия. Сам Кеони к выбору одежды подошел серьезно, и чешуя кольчуги под алым парчовым плащом блестела золотом, отражая пламя светильников… А кто-то назовет его выскочкой, решившим перещеголять своего шеара.

В зале торжеств Этьен, презрев традиции, сам, не дождавшись приглашения, подошел к правителю. Но тут Кеони даже порадовался: командир повел себя не как верноподданный, а как сын Холгера. Шеар Эйнар, хоть и вел себя намного сдержаннее, мог позволить себе подобное… Однако оба шеара тут же удалились, а вернувшись вскоре, выглядели так, что самый отчаянный мечтатель не предположил бы, будто они успели примириться за время недолгой беседы. Скорее уж, рассорились вконец.

А едва командир, проигнорировав приготовленное для него почетное место, подошел к Кеони и Генриху, грянули фанфары, извещая о начале церемонии.

— Спешит, — зло прошептал Этьен, остановившись между тритоном и приемным отцом. — Торопится выпроводить. Ну-ну…

Он так сказал это «ну-ну», что Кеони захотелось отодвинуться от него подальше.

— Приветствую вас, дети Итериана, — громко произнес с возвышения правитель. — Сегодня мы собрались по отнюдь не радостному поводу. Мой сын Этьен, с честью служивший нашему миру и внесший немалый вклад и в нашу борьбу с извечным врагом, и в последующее восстановление Итериана, теперь, когда вновь воцарились мир и благоденствие, желает покинуть нас и вернуться к взрастившей его земле. Я не могу препятствовать этому желанию. Все, что в моих силах — воздать заслуженные почести тому, чье имя навеки войдет в списки героев Итериана.

Сердце тритона преисполнилось гордости за командира и собственную сопричастность. Но Этьен надумал снова все испортить. Шеар Холгер лишь сделал передышку, прежде чем продолжить, а прославленный герой Итериана уже вышел вперед и насмешливо раскланялся, обернувшись к собравшимся в зале.