Изменить стиль страницы

Любоваться тем, как орудует своим «пыжиком» Толян, мне не хотелось. Это в древности, когда я в Германии служил, наблюдение такой картины сделало бы меня счастливым аж на месяц. Я ведь тогда уже без малого год за забором отсидел, на нашей «горке». А потом по милости мистеров х…, у…, z…, но прежде всего, конечно, Хорсвилда, Дика Брауна, разом стал все знать и все уметь. Поэтому, когда ребята с нашего курса стали бегать на подпольные видеопросмотры, где прокручивали порнушку, мне было интересно лишь пару минут, не больше. Браун-то все это давненько посмотрел и в памяти у меня оставил…

Я не знал, позволит ли мне «руководящая и напправляющая» перестать любоваться всеми этими эротическими приключениями и спокойно заснуть на том месте, где похрапывало мое бренное тело. Тем более что работа призрака было для меня дело новое и неосвоенное. Ведь на второй этаж, в альков любви, так сказать, меня привели особо не спрашивая, хочу я смотреть это секс-шоу или нет. Опять же, как идти, если не имеешь ни рук, ни ног?

Но тут произошло вот что.

Налево от кровати, как уже отмечалось по-моему, стояла тумбочка с ночником. Происходившие по вине любовников толчки от кровати передавались на тумбочку. То, что при этом покачивался ночник, никаких особенных последствий не вызвало. Но вот то, что при этом понемногу выдвигался верхний ящик тумбочки, сыграло весьма значительную роль в дальнейших событиях.

Моя РНС — именно в этот момент я придумал аббревиатуру для своей «руководящей и направляющей силы» — развернула мой взгляд, точнее, мое внутреннее зрение, на этот ящик. Он выдвинулся из пазов сантиметра на четыре. Через образовавшийся зазор что-то странно знакомо блеснуло… Уже через секунду я увидел, что на дне ящика лежит перстень. Один из тех четырех, с вогнутым плюсом!

В ту же секунду картинка померкла. Я словно бы провалился в бездонный колодец и полетел сквозь абсолютную тьму. Сначала я чувствовал какую-то скорость, даже что-то вроде свиста ветра в ушах, но потом все успокоилось, умиротворилось. РНС водворила меня в мое законное тело и позволила спокойно поспать до утра…

НАЕЗД

Сон мой продолжался довольно долго. Никто меня будить не собирался, кроме разве что собак. Причем та собачка, что сторожила меня ночью, разлегшись посреди прихожей, лишь присоединилась к тому лаю, который доносился с улицы. Правда, свято выполняя поставленную хозяином задачу «держать и не пущать», пес не стал выбегать из дома, а гавкал из прихожей. Его басок мог пробудить не только меня, но и счастливую пару со второго этажа. С потолка донесся тяжкий стук пяток об пол — Толян соскочил с кровати. Что-то он там надел, наверно, штаны и кроссовки, а затем пробежал по лестнице.

Сквозь щели в ставнях пробивались лучи солнца. Мерцали высвеченные этими лучами пылинки. Где-то кукарекал петух, долетало мычанье коровы. Совсем бы сельская идиллия, если б не собачий лай. Уж очень зло, по-служебному, гавкали овчарки.

— Хозяин! — позвал повелительный и, судя по всему, нахальный голос. — Хозяи-ин!

Я слез с топчана, подошел к окошку и попытался разглядеть что-либо в щелку ставень. Поле зрения было узковато, но я увидел за забором джип «Ниссан-Патрол» с тонированными стеклами. А у самого забора стояло человек пять мужиков. Выглядели они не по-сельски и, как мне показалось, приехали разговаривать не о видах на урожай. Впрочем, делать выводы было еще рано.

Толян вышел во двор. Мне было видно, как он не спеша приближается к

воротам, а по бокам, преданно заглядывая ему в глаза, бегут собаки. — Привет! — весело сказал тот, кто звал хозяина. — Испугался, что ли? Псов поразводил… Съедят они тебя когда-нибудь, между прочим.

— Чего надо? — спросил Толян без энтузиазма.

— Да так, пообщаться захотелось… Пустишь?

— Одного — пущу. — Чувствовалось, что Толян, будь его воля, и одного запускать не хотел, но, видимо, он не жаждал скандала.

— Что ж ты такой негостеприимный? Нерусский, что ли?

— А что, не видно? — мрачно произнес Толян, — Я — татарин. А незваный гость — хуже татарина.

— Ладно. Другой бы спорил, драться полез, а я ничего, не гордый. Могу и один зайти.

— Вот и заходи. А вы, ребята, в машине подождите. И собачек не дразните, ладно? Укусить могут, а вам еще жениться надо…

В калитку примерно так же, как вчера меня, пропустили качковатого парнишку в спортивном костюме и кроссовках. Собачки, предупредительно рыча, пошли рядом. Мордастый, небритый, подстриженный накоротко посетитель не вызвал у них симпатий. У него песики тоже положительных эмоций не пробудили. Юноша понимал, что если эти зверюшки возьмут за глотку, то «лебединую песню» спеть не успеешь. Но он все-таки шел в уверенности, что оставшиеся за забором друзья, если что, выручат.

Они прошли на кухню. Дверь осталась незапертой, поэтому я хорошо слышал весь разговор безо всякого вмешательства РНС.

— Я пришел к тебе с приветом… — начал качок.

— «…Рассказать, что солнце встало»? — спросил Толян, цитируя классику.

— Что оно горячим светом где-то там затрепетало?

Качок хихикнул, похоже, что у него школьная программа еще не стерлась с последней извилины.

— Тебе корешки привет передавали, — сообщил он Толяну, — большой и горячий, само собой. У них неприятность большая. Им из города один большой человек кое-какой товар подкинул на хранение. «Лимонов» на триста, не меньше. А какие-то суки все это — на ветер. Точнее — в огонь. Мало того, ребят, что от московского шефа, — замочили. Шестерых, понимаешь?

— А я тут при чем? — спросил Толян, — Я в эти дела не играю. Ваши должки

— вы и платите. Я даже не знаю, что за товар, кто его вам, разгильдяям, доверил… И был ли вообще товар, тоже не знаю. Может, вы мне фуфло гоните?! С вас взятки гладки, вам соврать — как два пальца обоссать.

— Обижаешь… — качок попытался говорить крутым голосом, но выходило совсем плохо. Его крутость тянула на третий юношеский, не выше.

— Разве я обижаю? — удивленно спросил Толян. — Вот когда вам собаки яйца поотрывают, тогда обидно будет. Пусть Алмаз сам придет, если его приперло, а вас, сявок, больше не присылает. Как он вам «Ниссан» одолжил, не пойму…

— Ну ладно, — вздохнул качок, — похоже, не понял ты ни фига. Если хочешь, мы Алмазу передадим, как ты сказал. Только не жалей потом, командир. Собачки не всегда выручают…

— С Алмазом я сам поговорю, без сопливых, — повторил Толян, — ему тоже надо кой-чего подсказать, а то вы его раньше времени уморите. Вы ж беспонятные вовсе, а все пальцы веером кидаете…

— Как скажешь, начальник, — прошипел качок, — только сготовь на случай «лимонов» тридцать. Сейчас ведь не Алмаз верхний. Ему платить надо, а ты из общака брал, говорят…

— Много знаешь, зема, — заметил Толян, — и до фига болтаешь. Кому я должен — у меня записано. Дилеры, мать вашу, нашлись…

— Похоже, ни хрена ты не понял, командир… — зловеще процедил гость и двинулся к выходу, но тут мощно зарычала псина.

— Не любит он невежливых, — пояснил Толян, — особенно если молодые, жизни не видали, а дедушек Советской Армии, воинов-интернационалистов, пугать начинают. Иди давай. До калитки дойдешь, не тронут.

Качок действительно благополучно вышел из дома и дошел до калитки, сопровождаемый Толяном и собаками. Когда Толян закрыл за ним калитку, посол еще раз напомнил:

— Алмаз приедет — приготовь «лимоны».

Собаки ответили дружным гавканьем, «Ниссан» фыркнул и покатил прочь. Толян вернулся в дом, а в прихожую спустилась Кармела.

— Проблемы у тебя, Толичек? — спросила Таня.

— Есть немного, — вздохнул тот. — Бизнесовые…

— Чем тебе помочь? — поинтересовалась Таня.

— Да я сам разберусь…

— Заплатишь?

— Чем? — хмыкнул Толян. — Поросятами? У меня нала — как у козла молока. Алмаз поймет, он со мной на зоне три года чифирил. А из общака я брал полтора «лимона» на телик. Даже если по счетчику — пока не больше трех. А эти пацаны, блин, тридцать захотели…