Изменить стиль страницы

— Вы пришли, милорд! — колоколом прозвенел в мозгу мысленный голос отшельника.

И я очутился там, где хотел, в милой, доброй, хотя и растоптанной англичанами Ирландии, в моем родовом замке, где стояли английские драгуны.

Меня, поскольку замок уже давно не принадлежал нашей семье, для начала приняли за шпиона, и мне, вероятно, несколько часов угрожала виселица, пока командир драгун связывался с теми людьми, которые могли объяснить ему мою полезность для Его Величества, ибо тогда я еще служил королю Карлу I. Конечно, я не стал говорить всей правды даже тем, кто хорошо меня знал. Мне пришлось рассказать о том, как я был ограблен до нитки разбойниками — это было во время восстания 1641 года, — и мне поверили. Ведь я явился в замок в клочках своей старой рубахи, намотанной вокруг чресел, то есть так, как я ходил, живя среди индейцев.

Мне долго мечталось увидеть все четыре перстня, но я не предполагал, что один из них лежит в шкатулке Мерседес, а два других находятся у ее дяди и кузена. Я нашел их случайно. Они были у меня в руках, черт побери, все четыре!

Но прав был старый отшельник — таинственная сила то дарит их, то отнимает. Впрочем, в моем случае ничего особо таинственного не произошло. Их просто украли у меня, и имя вора мне прекрасно известно.

Дело в том, что всего за несколько часов до нашего ухода из восточной лагуны острова Сан-Фернандо — так назывался остров, где я настиг наконец Мерседес — к борту подплыл обожженный полубезумный испанец, которого звали Педро Лопес. Этот пират, как оказалось, вместе с четырьмя своими товарищами был взят в плен моей будущей женой, присягнул ей на верность и собирался уплыть с острова на пустом французском фрегате, который, чудом не разбив о скалы, внесло в лагуну. Однако произошел несчастный случай: мортира, стоявшая во дворе замка, выстрелила и утопила шлюпку, где находился Лопес и еще несколько человек: погибли все, кроме негритенка Мануэля и Педро Лопеса. Негритенок сразу поплыл к берегу, а Лопеса при взрыве отбросило далеко к выходу из бухты, и он с трудом смог удержаться за какой-то камень, чтобы отлив не унес его в море…

Что ж, хоть я и не слишком люблю испанцев (в отличие от испанок), я принял Лопеса в свою команду и проклинаю себя за это уже много лет.

Не знаю до сих пор, знал ли он что-нибудь о свойствах перстней или просто хотел разжиться золотишком, точно так же, как и не знаю в точности, как он сумел пролезть в тайник, где я хранил перстни. Но знаю точно: перстни исчезли вместе с Лопесом, и произошло это уже на траверзе острова Хайди, всего в нескольких десятках миль от Сан-Фернандо. Как дезертировал Лопес, помог ли ему кто-то из моей команды — не знаю.

Увы, мне уже не придется больше держать эти перстни в руках, ибо время моей земной жизни подошло к концу. Уверую ли в Бога хотя бы сейчас, стоя на пороге Вечности? Увы, не знаю. Мне поздно молиться, грехи давят и гнут мою волю. А почему я должен молиться? Разве я топил корабли, шпионил и обманывал? Нет, конечно. То есть я обманывал, убивал, но кораблей я не топил. Я вообще не моряк. И пиратом никогда не был. Я человек сухопутный. Я

— Баринов Дик. Почему? Ошибся! Я Николай Браун. Или Анхель Коротков. Ну, не Мерседес же… Да как же правильно?! Все вперемешку. Нажми, прорвись, вынырни к свету! Да, да, именно так! Я — Баринов Дмитрий Сергеевич!

Я вернулся! Я вернулся! Я вынырнул!

Часть третья. МЕЖДУ МНОГИХ ОГНЕЙ

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

Горка бутербродов, ароматный кофе, заботливый взгляд супруги и отца — что еще нужно человеку; чтобы почувствовать себя вернувшимся?

— Да, братец, — сказал Чудо-юдо, — прямо скажем, ты начинен сюрпризами… Даже если половина того, что ты рассказал, не есть игра случайных ассоциаций

— то наше недельное стояние на ушах вполне окупилось.

— Лопай, лопай, Волчара! — подбодрила меня Ленка. — А то негритенка из тебя не получится…

— А тебе, стало быть, нужен негр? — спросил я, разжевывая какую-то копченость вместе с бутербродом.

— Нужен! — хихикнула, и довольно бесстыже, законная супруга. — Папочка звонит во втором часу ночи и объявляет минутную готовность: «Лена, немедленно приходи на работу! Дима не выводится!» Я, конечно, спрашиваю: «Он что, пьяный?» Впервые слышала, как у Сергея Сергеевича получаются неточные фразы.

— Да, — усмехнулся Чудо-юдо, — тут мне было не до стилистики! Клара Леопольдовна вообще была в ужасе. Мы никак не ожидали, что разархивируется такой большой объем информации. И что сразу три человека, причем давным-давно умерших, будут ощущать тебя как свое «я» — никто не ожидал. Сумасшедший дом!

— Все дело в том, Сергей Сергеевич, — заметила Ленка, — что вы действовали «методом тыка». Я ведь предлагала провести семантический анализ кодирующих знаков на компьютерной модели. А вы сказали: «Незачем мучиться!» Хорошо, что все три памяти развернулись только в семь дней. А если бы год, два? Вряд ли вы вывели бы Димулю вообще…

— Каюсь, матушка! — улыбнулся Чудо-юдо. — Но согласитесь, детишки, потрясающий результат, а? Путешествие в прошлое! В XVI век!

— Ну и что? — хмыкнул я. — Ты же сам говорил, что этим самым… питекантропом себя видел?! Генетическая память…

— Ну, это, видишь ли, только предположение. Могло быть все куда проще. Сходил в музей, увидел там картинку, как тигр ловит обезьяну, а она потом каким-то образом анимировалась…

— «Я хочу, чтобы картинка ожила…» — процитировала Ленка какую-то рекламу.

— А что, у меня не могло быть такого? Я ведь и книжки про пиратов читал, и фильмы смотрел…

— Теоретически это возможно, конечно, но я сомневаюсь, чтобы такой сон у тебя мог растянуться на такой долгий срок. Ведь ты сперва ПРОЖИЛ несколько дней как Мануэль, потом еще несколько дней — как донья Мерседес, наконец, у тебя был еще О'Брайен. Три «я»! Раса, возраст, пол, интеллектуальный уровень, психология — все различно! И опять — перстеньки!

— И еще один Педро Лопес, — добавил я. — Я самого Педро Лопеса на Хайди не видел, только слышал, но его брата-близнеца Паскуаля помню неплохо. Этот, пират Лопес, — чем-то похож.

— А теперь представь себе, что эти самые перстеньки, передаваясь по наследству, пришли к Педро Лопесу-младшему… — прикинул Сергей Сергеевич.

— Браун тоже чего-то вспоминал об Ориноко, — наморщил я лоб. — Вроде бы эта самая Элизабет Стил, которая Киска, тоже докопалась до всего через какого-то индейца-проповедника… А потом соединила Лопесовых девок в «особую цепь», после чего исчезла неведомо куда вместе с «Боингом-737».

— Да, господа-товарищи, — заметила Ленка, — мы въехали в такую область, где могут быть дурдомные последствия. Во всяком случае, лет десять назад точно были бы…

— А сейчас последствия могут быть еще хуже, — мрачновато пообещал отец. — В реальном мире живем, к сожалению, а не в виртуальном. Наверно, ребята, вам не стоит напоминать о недержании речи, верно?

— Само собой, — кивнул я. — Это даже такая хрюшка, как Чебакова, поймет…

— Когда вы только вырастете? — сокрушенно произнес Чудо-юдо. — Годам к пятидесяти, что ли?

— Дай хоть до сорока дожить, — попросил я.

— Посмотрим на твое поведение… — отнюдь не шутя сказал отец, и я понял, что болтать особо не стоит.

Мы сидели в кабинете Сергея Сергеевича, все в том же здании центра, где я пробыл, как оказалось, целую неделю, прожив за это время ровно столько, сколько записалось в памяти Мануэля, Мерседес и капитана О'Брайена. Все это время я пребывал, как выяснилось, в состоянии полной отключки, сердце у меня билось в ритме двадцати ударов в минуту, я не реагировал на уколы, на свет и тепло. Архивированная память в развернутом состоянии погрузила меня в иную реальность, где я пребывал негром и белым, испанкой и ирландцем, лазал по острову, стрелял в пиратов и индейцев, спасался с горящего корабля, трахался, наконец, но при этом моя деятельность протекала исключительно в мозгу, как это бывает во сне. И пока эта архивируемая память не раскрутилась полностью — точнее, почти полностью, ибо пятнадцать ячеек из ста двадцати шести так и не вскрылись, — я оставался полутрупом, и все попытки выдернуть меня из забытья ни к чему не приводили.