Но этого не потребовалось. Дело в том, что Саша никого иного, кроме Эдика, и не представляла в роли своего мужа. О том, что она выйдет за него замуж, впервые ей подумалось еще лет в пятнадцать. Как раз тогда все одноклассники и одноклассницы успели перевлюбляться друг в друга, а костистая и очкастая Саша оказалась вне игры. Ее никто не приглашал в гости, никто даже в шутку не оказывал ей знаков внимания. Не будь тогда вежливого, улыбчивого и корректного Эдуарда Сергеевича, Саша могла бы с собой что-нибудь сделать. Попросту говоря, Саша понимала, что никакой альтернативы у нее нет и быть не может. Видимо, так же рассуждали и ее родители.

Все получилось блестяще. Сутолокин стал зятем профессора Иванова, въехал в его трехкомнатную квартиру и получил доверенность на машину. Кроме того, Сутолокин оказался заместителем заведующего кафедрой, очень скоро защитил докторскую и начал прицеливаться к месту декана. Саша тем временем, с двумя перерывами на год, закончила институт. Перерывы в учебе были связаны с рождением дочерей — первой из них было уже двадцать четыре, второй — двадцать два. Обе они вышли замуж и жили отдельно, покинув Старопоповск (бывший Новокрасноармейск).

Наверно, сейчас супруги Сутолокины жили бы куда спокойнее и счастливее, если бы, еще до смерти блаженной памяти Леонида Ильича, Сутолокина не решили продвинуть по партийной линии. То ли он, будучи ректором после кончины профессора Иванова, сумел дать неплохое образование совершенно безнадежным детям некоторых ответственных работников, то ли потому, что в связи с грядущим 60-летием со дня основания институт был чем-то награжден, то ли еще по какой причине, но только Эдуард Сергеевич вдруг въехал в очень ответственный кабинет на втором этаже обкома. В этом кресле он, пережив трех первых секретарей, просидел аж до 1991 года и вылетел из него вместе с коллегами. С тех пор, вернувшись в Новокрасноармейск (вот тут-то он и стал Старопоповском!), Сутолокин числился безработным. Не то чтобы его никуда не брали, но… воздерживались. И тогда Сутолокин стал профессиональным революционером. Собрав еще с десяток единомышленников, он создал в Старопоповске Новокрасноармейский райком ВКП(б) и, числясь официально безработным, оказался его первым секретарем. В ноябре 1991 года ему даже удалось организовать демонстрацию из двадцати ветеранов войны и пяти — труда под грозным лозунгом: «Мишку — на Север!»

Что же касается самой Сутолокиной, то она вынуждена была пойти работать сметчицей в стройуправление и получать копейки, чтобы прокормить себя, мужа и революцию. А кроме того, посылать что-нибудь дочерям и внукам.

Впрочем, не все было так уж плохо. Кое-как концы с концами сводились, да и старые друзья все чаще о себе напоминали. Например, бывший третий секретарь Август Октябревич Запузырин, официально числившийся, как известно, президентом совета директоров российско-кот-дивуарского концерна «Интерперестрой лимитед» и успевший сдать партбилет за двадцать два часа до подведения итогов путча, тайно посетил Эдуарда Сергеевича и заявил, что частично признает свои ошибки. А потому готов возобновить уплату членских взносов. Бюро подпольного райкома постановило принять Запузырина А.О. в члены ВКП(б) и перечислить внесенную им сумму членских взносов на счет Э.С. Сутолокина — в целях конспирации райком собственного счета не открывал. Из этой суммы Эдуард Сергеевич и купил путевку в «Светлое озеро», поскольку решил, что его измотавшейся супруге все-таки нужно иногда отдыхать.

Именно поэтому Сутолокиной казалось, что она совершила что-то не праведное. Как уже знает читатель, мужу она не изменяла ни разу. Даже во сне. Сексуальная жизнь была для нее чем-то вроде дополнения к другим домашним работам, а поскольку большая часть ее жизни проходила в роли домохозяйки, то она не очень отличала обязанность спать с мужем от обязанности гладить ему брюки, стирать носки или готовить обед. Даже в те времена, когда ее супруг сидел в обкомовском кресле и от его слова очень многое зависело, Александра Кузьминична не могла отойти от хлопот по дому. И это несмотря на то, что в обкомовские годы у них была солидная казенная дача с приложенным к ней обслуживающим персоналом. Но те времена уже давно канули в Лету…

Если Сутолокина после пережитого во сне отходила, предаваясь размышлениям с детективом в руках, то Котов, приплыв на пляж, с ходу сделал пробежку на несколько километров по большому кругу вокруг дома отдыха. Затем он обнаружил спортгородок, где висел боксерский мешок с песком, и стал показывать все, на что способен обладатель зеленого пояса. Именно здесь его как следует рассмотрели возвращавшиеся с озера обитатели тридцать третьего номера.

— Нормально работает мужик! — с уважением заметил Колышкин. — Очень крепенько для своего возраста.

— Показуха… — не согласился Лбов, считавший себя непревзойденным знатоком различных единоборств.

— Попросись к нему на спарринг фулл-контакт, — подзудил Андрей, но Никита что-то пробурчал насчет того, что он-де сегодня не в форме.

— Красивый мужчина, — вздохнула Элла, — я бы на его месте в альфонсы подалась. Такому — все деньги за одну ночь отдать не жалко.

— Опять вы о работе! — с досадой скривилась Соскина. — Уговорились же: эти двенадцать дней мы — свободные люди.

— Не мы такие — жизнь такая, — философски вздохнул Колышкин. — Я бы этому мужику дал место в жизни. Но, поди-ка, с таким маваши-гири[1] он и без меня его нашел… Пошли, примем по сто грамм перед ужином.

Выбив из себя тоску и злость, Владислав Игнатьевич вернулся в номер и, приняв душ, привел себя в обычное, быть может несколько ущербное, но вполне уверенное состояние.

Когда Сутолокина явилась на ужин, ее нервная система тоже была почти в порядке. Однако, погруженная в свой внутренний мир, она как-то позабыла, что ей предстоит сидеть вместе с тем человеком, который во сне произвел на нее покушение. Котов, ополаскиваясь, несколько задержался в корпусе и пришел как раз в то время, когда старики Агаповы и Сутолокина доели кашу и ожидали появления макарон с котлетами. Старики, как и за обедом, предавались историко-революционным воспоминаниям, мыли кости Ельцину и прочим деятелям. Сутолокина, которая во многом разделяла взгляды обкомовских старичков, но во многом и не разделяла, увидела приближающегося к столу Котова и ощутила нечто похожее на восторг и страх одновременно. Если бы официантка Дуся с тележкой, заставленной тарелками, успела довезти котлеты до их стола, то Сутолокина, опустив взгляд на тарелку и сосредоточившись на котлетах, смогла бы не смотреть на него… Но Дуся, по которой коротким импульсом выстрелил Тюткжа, свернула в другой проход, и котлеты приехали лишь несколько минут спустя.

— Молодец! — похвалил стажера Дубыга. — Профессионально сработал.

Сутолокиной было очень стыдно. Но поделать с собой она ничего не могла. Ей дьявольски хотелось поглядеть воочию на человека, который во сне был так фантастически привлекателен. Даже когда появились котлеты, она уже не сумела отвлечь себя от Котова. Накалывая на вилку макаронину и вынужденно опуская глаза, она с затаенной радостью ждала той секунды, когда сможет, подняв глаза и отправив эту гадость в рот, еще раз на мгновение увидеть его лицо…

— Внимание Котова на Сутолокину, — восторженно заметил Дубыга, — в три с половиной раза повысилось! Ну-ка, всыпь ему короткий, пусть спросит, как ее зовут!

Котов, конечно, не мог не заметить, как Сутолокина на него посматривает. «Ах ты старая кляча, — подумал он, — ну ты-то куда?»

— Отрицательный потенциал Котова растет, — доложил Тюткжа,

— Ты короткий на знакомство дал?

— Дал.

— Так чего он молчит?

— А хрен его знает! — с удовольствием пользуясь местной терминологией, буркнул Тютюка.

— Давай повторный, и подлиннее!

«Дурак ты, Владик, — оценил себя Котов, с легким ужасом ощущая, как из каких-то потаенных углов души лезет в голову всякая грязища. — А эта чем не баба? И далеко ходить не надо — перебежал коридор, да и все. Она же готова хоть сейчас, у нее даже уши от одного взгляда на тебя краснеют. Конечно, ей два шага до пенсии, она угловата, немного неуклюжа, не следит за лицом, но оно у нее вполне симпатичное, если снять очки. И ножки еще не синие и не опухшие. И кой-какой бюст имеется, и даже попка. Наверно, и остальное оборудование в комплекте. Бабы, которым под полтинник, — это море огня, у многих нимфомания начинается…» Всплыли в памяти жадные ласки Надежды Пробкиной. Правда, та была полненькой и упругой, а эта несколько худосочна, но зато у этой лицо не такое страшное…