— Клим, — Жора бросил бычок в кювет, — останешься у машины! Нинуля, Сухарь — со мной.

— Сыро-то как… — пожаловалась Нинка. — А я в туфлях…

— Ничего, не растаешь! — хмыкнул Жора пренебрежительно. — После дела в сауну тебя свозим, попарим как следует…

— Гы-гы! — гоготнул Сухарь. — В три смычка…

Углубившись в рощу, они пошли наискосок, намереваясь перерезать пацанам дорогу. Жора очень скоро понял, что Нинка в своих туфлях с каблуками — не лучшая спутница. В принципе ее, наверно, и вовсе брать не стоило. «Опознание» она уже провела, силовой поддержки Жоре и Сухарю против хлипких парнишек от нее не требовалось. Так что толку от нее особого не было, а вот осложнений — до фига. Она то увязала каблуками в сырой почве, то цеплялась ими за корни. Кроме того, она вздыхала, охала, ворчала себе под нос, то есть производила лишний шум, который мог насторожить Епиху и Шпинделя.

Когда отошли от дороги метров на сто в рощу, Жора решил, что с Нинкой дальше идти не стоит. Он приметил сломанное дерево и приказал Нинке:

— Сиди тут, жди! Обратно не ходи, мы за тобой придем сами.

— Я б и в машине посидеть могла… — проворчала баба.

— Сиди, где сказано, лярва! — прошипел Жора. — Если на десять метров отсюда отойдешь — ноги выдерну! Мало, блин, на козлах полежала сегодня? Вякать начала? Смотри — добавим!

Нинка притихла, кряхтя, уселась побитой попой на поваленную березу, нахохлилась и стала ждать.

Жора и Сухарь прибавили шагу, стараясь помягче ступать кроссовками, и очень скоро увидели в промежутках между белыми стволами берез две знакомые фигурки. Пацаны, не оглядываясь по сторонам, постепенно удалялись в сторону от реки, двигаясь вверх по склону. Братаны, не теряя их из виду, пошли параллельным курсом, чуток сзади.

— Уверенно идут, — пригляделся к пацанам Жора, — похоже, не абы куда собрались, а в какое-то конкретное место. Дорогу знают.

— Может, догоним? — прошептал Сухарь.

— Нет, рано еще, — мотнул головой Жора. — Слишком близко от дороги и от реки. Тут много народу шляется, еще невзначай углядит кто-нибудь…

— Ты что, мочить их собрался? — поинтересовался Сухарь с некоторым беспокойством.

— Не знаю, — мрачно ответил Жора, — еще не решил. Посмотрим вблизи — поймем. Вообще-то лишняя мокруха мне особо не нужна. Может, только морды им начистим, чтоб помнили. А если покажется, что от них вред может быть, — Нинку на мокрое определим. Она на них зла!

— Если по делу, — заметил Сухарь, — ее тоже не стоит оставлять.

— Не спеши, — сказал Жора, — и об этом помыслим, если время будет…

Пройдя следом за пацанами с километр, перевалили бугор и пошли под горку.

— Там болото впереди, — озадачился Жора, — они в сапогах, а мы в кроссовках. Неохота брюки пачкать! Ладно, будем догонять. Прибавь шагу!

…Билеты на автобус Епиха и Шпиндель купили на рубли, найденные в Нинкином кошельке. Пока ехали, в основном помалкивали. Волновались, конечно, каждый про свое думал.

Шпиндель, как ни странно, беспокоился меньше. Епиха ему казался прямо-таки каменной стеной: смелый, ловкий, хитрый — с таким не пропадешь. Ну а кроме того, Шпинделя все еще грели сладкие мечты насчет того, как они свои баксы будут тратить. Он бы еще раз пересказал корешку свои планы, но соображал, что в автобусе, принародно, это делать не стоит. К тому же Епиха сидел мрачнее тучи, и заговаривать с ним Шпинделю было боязно.

Епихина мрачнота происходила именно от того, что он не доверял Шпинделю. Трепло ведь известное! Может, пока трезвый, он и не проболтается, но ежели примет грамм триста или пыханет косячок, то забалдеет, и весь страх, который на него нагнал Епиха, может потеряться. И об ихней добыче сперва весь двор узнает, а потом и весь район. От этого, вестимо, добра не жди.

Вновь и вновь подкатывали те мысли, которые просачивались в Епихину башку еще там, в подвале. То есть те, которые подначивали гражданина Епифанова Алексея не делиться поровну со Шпинделем.

Епиха вновь и вновь вспоминал, как лихо он упер сумку у этой овцы в кожаном жакете, и все больше убеждался в том, что никакой заслуги недомерка Шпинделя в этом не было. Все, чем была набита скороварка, было добыто только им самим. Сама скороварка, правда, принадлежала Шпинделю, но это еще не повод, чтоб отдать ему хотя бы десять тысяч баксов. Тем более что даже если отдать Шпинделю тыщу или всего сотню, он раззвонит об этом на весь двор. Нет, этот козел точно опасен для благосостояния Епихи! Крутые таких звонарей мочат…

И тут у Епихи отчетливо прорисовалась мысль о том, что Шпинделя надо пришить. Жутковато, конечно, стало, но ничего другого, более спокойного, в голову не шло. Ведь ему ж не привяжешь язык, болтуну этому! Пока они вместе ходят, Шпиндель еще может помолчать, но ведь Епиха не будет постоянно при нем находиться. Придет домой с пачкой гринов, а там у него батя с матерью. И не такие, кстати, как у Епихи, допившиеся до чертей, а еще более-менее соображающие. Черт-те что может быть. Заберут деньги, и фиг их потом Епиха увидит. Могут даже сдуру в милицию сдать, потому что Шпинделю при таком раскладе тюрьма особо не угрожает. А вот Епиху, у которого семь приводов в милицию, запросто могут посадить. Он все придумал, он сумку уносил и так далее. А в тюрьме крутые точно достанут… Или вообще удавят, или опетушат навеки — неизвестно еще, что хуже.

Вот Епиха и подумал, что самое лучшее, если Шпиндель отсюда домой не вернется… Такие деньги нужно одному иметь, а не двоим. А уж сам про себя Епиха никому не протреплется.

Нет, конечно, Епиха не сразу утвердился в своем мрачном намерении. Убивать — дело серьезное. Тут надо все хорошо прикинуть сначала, чтоб все чисто сделать.

Место, куда они сейчас направлялись, было очень подходящее. И для того, чтоб баксы зарыть, и для того, чтоб труп запрятать. За рощей, в низине, начиналось длинное топкое болото, бывшая старица Снороти. Посередине болота имелось небольшое, поросшее камышом озерцо, которое соединялось с рекой извилистой и путаной протокой. В нескольких местах эта протока замелела до того, что камыши с двух берегов смыкались, и человеку, приехавшему на лодке со стороны Снороти, казалось, будто дальше проплыть не удастся. Именно поэтому большая часть рыбаков, особенно городских, до озерца не добиралась и даже не знала о его существовании. А вот Епихин папаша, уроженец здешних мест, не только знал про озерцо, где можно было и лещей, и карасей наудить, но и мог добраться до него по тропке через болото. Конечно, в те времена, когда еще был в здравом уме и трезвой памяти. Сейчас он небось уже ни хрена не помнил. Но Епиха не забыл этих счастливых поездок пятилетней давности. Пожалуй, потому, что у него по жизни не так уж много приятных воспоминаний набиралось. И потому дорожку помнил неплохо, тем более что было на ней немало примет, показанных отцом.

Первой такой приметой была старая береза с большущим наростом, очень похожим на огромное человеческое ухо. Батя даже пугал тогда одиннадцатилетнего Епиху: мол, говори потише, тут у деревьев уши растут! Именно от этой березы надо было спускаться вниз с бугра туда, где чисто березовая роща кончалась и смешивалась с ольховником и осинником. Там располагалась еще одна примета — старая воронка от бомбы. Отец у Епихи родился через десять лет после войны, но знал, должно быть, от деда, что появилась воронка в сорок втором году, когда немцы бомбили мост через Снороть и им помешали наши истребители. Вроде бы один «Юнкерс», уворачиваясь от них, сбросил бомбы, не долетев до моста. Вторая такая же воронка, только более заросшая, находилась в сотне метров от первой, и была третьей приметой. «Когда до второй воронки дойдем, — припомнил Епиха то, что говорил отец, — настоящее болото начнется. Там и утопнуть можно, если дороги не знаешь…»

Покамест пацаны дошли только до березы с «ухом».

— Долго еще? — спросил Шпиндель. Епиху покоробило: уж больно противным ему показался этот писклявый, ноющий голосок.

— Устал, что ли? — презрительно произнес он.