— Это ж кольцо, из которых был коллектор сделан! — Никита вспомнил, что у Белкина было написано насчет этих колец. — Коллектор немцы достроить не успели. Хотели прямо до озера дотянуть, траншею выкопали, но кольца полностью не смогли завезти. А из тех, что завезли, пару штук не успели уложить. Значит, мы уже близко подошли к тому месту, где был вход в трубу…

— Которую, как ты говоришь, немцы подорвали… — хмыкнул Маузер, поглядев на высвеченное Никитой кольцо. — Здоровая хреновина! Полтора метра в диаметре. Механик по такой почти не сгибаясь протопает…

Тропинка-борозда, проторенная лыжником, стала понемногу мельчать. Уже через пять шагов глубина ее уменьшилась до уровня колен. Если б не четко наметившийся подъем, идти бы стало попроще. Сама ложбинка тоже стала сходить на нет. Она все больше сужалась и одновременно сглаживалась. Елки со снежными шапками на ветвях обступали ее все теснее.

Вскоре ложбинка исчезла вовсе, а Никита и Маузер оказались на невысоком пологом бугорке, обросшем молодыми елками и сосенками, явно народившимися не более двадцати лет назад. А вокруг этого бугорка, на склоне большого холма, стояли могучие сосны и ели, которые росли тут и в войну, и задолго до нее. Настоящий столетний товарный лес, а то и перестойный, как выражаются лесники.

— По-моему, это здесь, — сказал Никита. — То место, где немцы коллектор взорвали. Этот бугор — завал.

— Да, похоже… — прикинул Маузер. — Но этот вроде все-таки дальше пошел.

Действительно, след того, кто прошел здесь сутки или больше назад, продолжился и никуда не повернул. Когда прошли еще шагов пять, луч фонарика выдернул из темноты некое бесформенное нагромождение хвойных веток, заваленных снегом. Когда подошли вплотную, то оказалось, что нагромождение образовала огромная ветка высоченной сосны, должно быть не выдержавшая тяжести налипшего снега. Обломившись, ветка вместе со снегом рухнула на молодые елочки. Одни примяла, а другие вовсе поломала, плотно вдавив все это в наст.

— Завал полнейший… — пробормотал Никита.

— Да… — задумчиво произнес Маузер. — Не хотел бы я быть на месте того мужика.

— Ты думаешь, что он там? — Никита указал фонариком на кучу.

— Так точно. След-то дальше не идет. Ни вправо, ни влево, да и если б он напрямик через кучу перелез, то следы бы под завал не уходили.

— А может, он раньше успел пройти? — предположил Ветров.

— Можно глянуть, — сказал Маузер, взял у Никиты фонарик и, ловко взобравшись на груду ветвей и снега, перелез через нее на другую сторону завала и исчез за елочками. Свет фонарика немного пометался где-то там, за мохнатыми заснеженными лапками, а потом Маузер уверенно сказал:

— Нет, пусто. Дальше никто не прошел…

Через секунду после этих слов там, за елками, сверкнула красно-оранжевая вспышка…

ТРОЕ

Механик сидел на пятидесятикилограммовом мешке с драгоценностями, прислонив к себе совсем упавшую духом Юльку, и рассеянно гладил ее по плечику. Думал он, правда, совсем не о Юльке, а о том, как выбраться из того дурацкого, но почти безвыходного положения, в которое они угодили.

До сих пор Механик в подобные положения не попадал. Как правило, все безвыходные ситуации, из которых ему доводилось выкручиваться, сводились к тому, что его крепко зажимали какие-нибудь, условно говоря, «физические лица», которые стремились к тому, чтобы его, Механика, угробить. Так, как, например, было на московской квартире, откуда Механику пришлось уходить, прыгнув с третьего этажа и угнав машину с Юлькой. А были еще и другие истории, где для того, чтоб уйти, надо было кое-кого перевести из живого в мертвое состояние. Так или иначе, но был какой-то реальный противник, с которым требовалось разобраться.

Сейчас никакого противника не было. В смысле такого, которого можно было бы застрелить или зарезать. И даже просто виноватого в том, что Механик с Юлькой так по-дурацки влипли, было найти трудно.

Проще всего, конечно, было обвинить Юльку. Оказывается, когда она полезла за последним, неполным, самым легким мешком, то выяснилось, что мешок этот примерз ко льду, находившемуся на дне трубы. Не намертво, конечно. Просто чуть-чуть прихватило сырую мешковину. Но, когда Юлька ухватилась за горловину и потянула мешок на себя, он не поддался. Наверно, если б Юлька догадалась покрепче упереться коленями в стенки трубы, то следующим рывком отодрала бы мешок ото льда и благополучно утянула бы его в колодец. Однако она решила поступить проще, и укорять ее за это Механик не мог, — взяла да и уперлась в мешок руками, чтобы толчком сдвинуть его с места, а уж потом потащить обратно. И действительно, мешок она сдвинула. От сильного толчка он оторвался от льда и плавно заскользил вниз по трубе под уклон. Юлька, по ее словам, подумала, будто мешок проедет немножко и остановится. Но не тут-то было. Мешок не только не остановился, но, наоборот, заскользил все быстрее и быстрее. Оказывается, уклон трубы стал круче. А фонарь Юльки остался в колодце, у нее за спиной, и разглядеть это ускорение она не сумела. Ни черта не видя, она поползла по трубе, вытянув руки перед собой, так как рассчитывала, что рано или поздно наткнется на остановившийся мешок. Однако она не только до мешка не дотянулась, но и прозевала тот момент, когда уклон трубы увеличился и Юлька сама заскользила следом за мешком. Только завизжать успела с перепугу, но сделать ничего не смогла. Ни зацепиться за что-либо, ни растопырить руки-ноги. Так и съехала следом за мешком в какую-то темную преисподнюю, точнее, в более широкую трубу, где было жутко, холодно и ни зги не видно. К тому же Юлька, разогнавшись, пробкой вылетела из узкой трубы и больно стукнулась коленками о тот самый мешок с драгоценностями, из-за которого все началось. Могла бы и вовсе убиться, если б не ребра танкового шлемофона, которым ее снабдил Механик. Тюкнулась, конечно, головой, но не очень сильно.

Да, Юлька — дура и растяпа. Но разве сам Механик умнее?

Наверно, можно было не соваться очертя голову в трубу, а малость подумать. Сообразить, например, насчет льда и крутого уклона. Например, привязать к веревке лебедки, на которой поднимали мешки, дополнительных двадцать метров шнура, а второй конец — обвязать вокруг пояса. Вполне хватило бы на всю эту искривленную трубу, по которой он, как дурак, съехал следом за Юлькой и мешком. Конечно, сгоряча попробовал сунуться обратно в трубу и полезть вверх. Шиш! Как ни растопыривался, как ни цеплялся — ни хрена не вышло. Уклон-то почти сорок пять градусов. Всего-то метров пять таких. Выше, то есть ближе к колодцу, труба имела намного меньший уклон. Если б удалось туда добраться, зацепиться, выползти наверх, Механик сумел бы все поправить. Привязался бы длинной веревкой, вытащил бы сперва Юльку, потом мешок… Но, увы, все это выглядело почти невозможным. Единственный шанс взобраться на эту подземную горку — попробовать сколоть или хотя бы расцарапать лед в трубе. Конечно, будь при себе у Механика крупная соль — полкило хотя бы! — все можно было бы проделать очень быстро. Но соли, естественно, не было. Правда, был кастет с четырьмя острыми шипами и штыковой заточкой. Но сколько времени уйдет на это ковыряние? Пожалуй, не один час. А здесь, в промерзшем, обледенелом бетоне, долго не высидишь. К тому же четыре 75-килограммовых мешка с ценностями могут и не дождаться. Убегут на ножках. Да еще и растяжку на люке оставят, на случай если Механик все-таки выберется… Эти полста кило ему подарят. В качестве похоронного венка.

«Летучую мышь» Механик, соскользнув по трубе, сумел не разбить. Теперь она благополучно стояла на дне широкой трубы и озаряла неярким красноватым светом пространство диаметром в полтора метра. То есть в эту освещенную полусферу попали только мешок с усевшимися на него Механиком и Юлькой, соответствующий отрезок трубы да еще овальная дыра — выход из трубы, ведущей в дот № 3.

Конечно, Механик подумывал и о том, что не худо попробовать найти другой выход. По большой трубе в принципе можно было прогуляться, чуть-чуть пригнувшись. Только вот куда же топать?