На миг - возможно, самый худший миг в этой истории - паника моя схлынула, ибо ребенка не было и здесь, а мой господин продолжал свою работу, похожий на дирижера перед оркестром, руки его совершали размеренные взмахи, глаза были закрыты, а лицо утратило всякое выражение, давая понять, что сознание хозяина сейчас где-то очень и очень далеко.

Я заставил себя сосредоточиться на том месте, где встречались свет и звук. Было нелегко, это куда труднее, чем стоять и смотреть с высоты, но я велел себе всмотреться в кружащуюся пустоту. Я помню, как ладони мои стали влажными, как подгибались мои колени, но продолжал смотреть. В лучах света порой всплывали какие-то узоры, а может быть, то было лишь мое воображение, но я продолжал смотреть. Я чувствовал себя так, словно оно, чем бы оно ни было, на самом деле проникает в меня, пробирается в мою голову, изменяет меня, а я все смотрел.

И тут увидел его. Я увидел ребенка. Он шел прямо в самое сердце всего этого, в фокус заклинания.

Я завопил. Или просто выдал нечленораздельный звук, обозначающий отрицание и гнев, направленный против богов.

Я помню, что двинулся к ребенку, но когда я завопил, мой господин открыл глаза, увидел меня и отпустил заклинание.

Разумеется, уже было слишком поздно.

Порой мне кажется, что его отказ убить или хотя бы уволить меня сам по себе является наказанием; он хочет, чтобы я жил и помнил о своей ошибке. А иногда кажется, что это доброта, способ сообщить, что я прощен.

Разумеется, я никогда бы не посмел спросить напрямую.

Великодушно прошу извинить меня, сударь. Вы хотели знать о ребенке, а я говорю о себе. Трудно говорить иначе, ведь само то событие столь живо отпечаталось в моем сознании, но о ребенке мне говорить слишком больно, и полагаю, я избегаю этого как могу.

Ребенок был искалечен. Полагаю, "искалечен" выражает это не хуже любого иного слова.

Что происходит с телом, попавшим под воздействие сил, предназначаленных изменить природу того мира, на который они были направлены? А что происходит с сознанием? Я не волшебник, и уж точно ни капельки не некромант, я не могу ответить, "почему" и "как". Но то, что вы видели, стало итогом. Мы заботимся о ребенке как только можем, и следим, чтобы он никому не причинил вреда.

Конечно, я понял, что вы видели его. Не знаю, как он освободился. Мой господин специально держит волшебника, который должен был предотвращать подобные инциденты. Но что бы ни произошло, нам запрещено упоминать о нем.

И я бы не нарушил запрета, если бы не вы - вы ведь сделали бы то, что пообещали. Вы бы правда его убили? Да, думаю, вы сделали бы это. Вы уже убивали прежде, я вижу.

Это все, что я могу сообщить, господин. Надеюсь, вы удовлетворены.

***

"Удовлетворен" было не тем словом, что употребил бы я, однако хорошо, что наконец-то возникли хоть какие-то ответы.

- Да, этого достаточно, - ответил я.

- В таком случае, если не возражаете...

- Что? А, это. - Я не заметил, что все еще держу кинжал, большим пальцем пробуя острие. - Прошу прощения, - и клинок исчез из моих рук.

- Это все, господин?

Что ж, отдаю ему должное: я только что запугивал его, потом вытащил наружу самые мрачные его тайны, а он спрашивает: это все, господин? Впечатляет, не так ли?

- Конечно, - проговорил я. - Спасибо.

Он отвесил мне скованный, почти военный полупоклон, развернулся и удалился - вероятно, чтобы обессиленно рухнуть там, где этого никто не будет видеть.

"Ну что ж, босс, это было по крайней мере, э, нечто. А дальше что?"

"А теперь поразведаем еще немного. И если увидим здоровенное уродливое белесое слюнявое чудовище, сбежим."

"А оно слюнявое?"

"А почему нет?"

"Но насчет "сбежим" я согласен. Вернее, ты сбежишь, а я улечу."

Дальше по коридору, мимо кухни. Я заглянул туда, проверить, не изменилось ли что; нет.

"Хочешь узнать, какой у меня кошмар, Лойош? Это что мы все тут вычислили и со всем разобрались, а загадка кухни не имеет к этому никакого отношения, и я ее так никогда и не раскрою."

"У меня кошмары куда похуже твоего, босс. Они в основном связаны с громадным белесым вонючим чудовищем."

"Оно вонючее?"

"Конечно, босс, почему нет?"

"Угу. Слушай, а тебе разве снятся кошмары?"

"Не совсем."

После кухни в конце коридора я повернул направо - туда я еще не ходил. За правой стеной этого коридора должна была быть кухня - может, там она и была, точно не знаю. Отчасти это место, эта платформа, потому и было таким странным, что иногда вещи располагались именно там, где должны были быть, отчего все остальное выглядело еще более беспорядочным.

Лестница вверх. В обычном здании можно было бы предположить, куда она ведет, или хотя бы что ее используют те, кто живет там, гости или слуги.

Ступени здесь были из белого мрамора, но не слишком широкими, да и особых украшений не имелось - ну, не считать же украшением неизбежное зеркало, на стене, - так что я бы предположил, что эта лестница предназначена для прислуги. Но это в нормальном здании, а здесь я ни в чем не мог быть уверен. Я пошел по лестнице; она вела вверх, а потом сразу вниз, в итоге я оказался примерно на том же этаже, с которого начал подниматься, только лицом в противоположную сторону, а коридор был слишком коротким.

Справа и слева были двери, а в конце коридора имелась пара настенных канделябров - и, разумеется, зеркало. Я сделал десять необходимых шагов и немного поиграл с канделябрами. Правый повернулся направо, потом левый повернулся налево. Потайной ход в таком стиле найти нетрудно. Комнатка оказалась небольшой и уютной: на полу большой красно-синий ковер в восточном стиле, несколько стульев, книжная полка, пара столиков и встроенный в стену шкаф чуть повыше меня. Еще там имелся ручной насос над раковиной, а в углу швабра, веник и ведро. Иными словами - обычный чуланчик для прислуги, обустроенный как комната отдыха для нее же. Если вдруг вы ничего не поняли, то и я тоже. Также с потолка свисала железная цепь с рукояткой, а вот зеркала в комнатке не оказалось. Я даже не знал, стоит радоваться этому факту или беспокоиться.

Я проверил дверцу шкафа - не заперто; отворил, и в лицо мне ударила волна ледяного воздуха. На миг я застыл, озадаченный, а потом увидел, что внутри на крюках подвешены разделанные куски мяса, этакий миниатюрный ледник, где вместо льда для сохранения продуктов задействовано охлаждающее заклинание.

Больше ничего интересного я не нашел и потянул за цепь. Задняя стена открылась со звуком, какой издает камень, скользящий по камню. Знакомо звучит? Вот именно. Но когда я опознал этот звук, стена уже раскрылась.

- Ой-ой, - умно заметил я.

Когтистые лапы Лойоша стиснули мое плечо.

Я успел только мельком заметить, что стены там из голого камня, а потом увидел чудовище - а оно посмотрело на меня. Лицо, если называть это лицом, было искажено, голова казалась слишком маленькой для громадного тела, плечи бугрились то ли от мускулов, то ли от выпирающих под кожей костей, вывернутые коленками назад ноги в обхвате были побольше, чем весь я, а кожа имела тот самый мертвенно-белый оттенок, который мне запомнился.

Еще на голове у чудовища были два рога вроде козлиных, а тело там и сям пятнала грязно-белая шерсть. Голое, за вычетом той самой шерсти, чудовище, пожалуй, было мужского пола - эти органы, также карикатурно мелкие, все-таки располагались именно там, где положено. Когда-то оно было разумным, но сейчас - сомневаюсь. Изо рта у него торчали желтые кривые зубы и - да, я был прав, капала слюна. Вонючая, тут Лойош тоже прав.

Чудесно.

Утверждают, что когда случается что-то страшное, первая инстинктивная реакция - либо грудью встретить опасность, либо удрать. Бывает и так, но чаще - говорю как тот, кто нередко бывал этой самой опасностью, - народ просто замирает на месте. Обычное дело. Нет, со мной все не так. Вы наверняка уже знаете, что я до сих пор жив еще и потому, что не позволяю инстинктам управлять мною. Я оцениваю ситуацию, решаю, как лучше поступить, а потом уже... А, черт, все равно ведь не поверите.