Мы хорошо выполняем свою работу, и всё же именно из-за меня Лия вчера чуть не пострадала.

– Ты права, извини, – говорю я. – Мне стоило…

– Что? – Лия, похоже, искренне удивлена тому, что слышит. – Я не за извинениями пришла, Слав. А чтобы сказать “спасибо”.

– За что?

– За то, что хоть в чём-то мои родители правы, – Лия опускает руки вдоль тела. Я бегло осматриваю её. Как обычно – идеальная. От макушки и до бархатных туфель. – Я вчера вела себя не очень благодарно…

– Брось, – отмахиваюсь я, когда чувствую, как трудно Лие даётся оправдание своему поведению. – Ты вела себя так, как вёл бы себя любой нормальный человек.

Сначала – короткий кивок. Затем ухмылка.

– Но я ведь не человек, – произносит она.

– Если хочешь знать – меня это совсем не волнует.

Лия пристально разглядывает моё лицо. Должно быть, за время проживания здесь, в Дуброве, где нет причины скрывать свою принадлежность к какой-либо из форм жизни, она привыкла видеть разную реакцию на факт своего рождения. Кто-то наверняка, как Марк, был восторжен и восхищён, кто-то, как я, например, и вовсе не видел причины чертить чётких границ, отделяя одних от других.

Но ведь всегда, в любом мире и любом времени, обязательно будут те, кто привык ненавидеть. Даже без причины, даже просто ради самого факта ненависти. Подавляющее меньшинство – так я их называю. Несмотря на проигрыш в количестве, они давят массу своей силой, а потому наносят больший ущерб, чем должны, исходя из логики и математики.

– У меня, кажется, больше на сегодня нет занятий, – говорю я, хотя понятия не имею, какое у меня расписание. – Если есть желание, можем немного прогуляться по городу.

– Да, – отвечает Лия тут же, не беря и секунды на раздумья. – Я с удовольствием. Давно не гуляла… просто так, без причины. – Лия берёт паузу для улыбки. – И с компанией, способной говорить о чём-то, кроме сложных домашних заданий.

***

Лия оставляет меня после звонка своего младшего брата. Она объясняет: тот учится в Академии, но сейчас приехал в Дубров, чтобы отдохнуть пару дней и забрать из дома кое-какие вещи. Поэтому около шести мы прощаемся, расходимся. Но что она, что я, оборачиваемся ещё по два раза, чтобы бросить напоследок:

– До встречи!

– Ещё увидимся.

– Я позвоню.

– Отлично!

Только когда Лия скрывается за поворотом, я могу отвести взгляд прочь. Мои уши пылают. Я вспоминаю все наши прошлые прогулки и вообще все вечера, проведённые вместе, и чувствую себя такой счастливой, которой, думалось, уже не буду никогда.

Я не знаю, есть ли шанс построить нашу дружбу заново на руинах отношений, которые связывают нас здесь, но надежду я чувствую и буду хранить её столько, сколько потребуется.

В кармане звонит телефон. Достаю его и вижу на дисплее имя человека, говорить с которым по десять раз на дню уже вошло в привычку.

– Это ты его освободила? – спрашивает Бен вместо приветствия.

Голос у него тихий, и мне в голову приходит мысль: напускное. О таких вещах, как сбежавший преступник, ни один из стражей не будет говорить так спокойно.

– Допустим, – отвечаю я, не пытаясь лукавить.

А смысл? Бена всё равно не обманешь.

– Разреши узнать, зачем?

Вопрос проще некуда, и у меня есть заготовленный ответ, но внезапно он кажется мне недостаточным основанием для нарушения закона.

– Ты сдал меня? – спрашиваю я вместо этого.

– Ты слышишь где-то на заднем фоне полицейские сирены? – фыркает Бен. После следует тяжёлый вздох: – Нет, я тебя не сдал. Но мне нужны объяснения. Конкретные и без нытья.

– Ладно. Тогда жду тебя на том месте, где мы сидели вчера. Я всё рано не хочу идти домой.

– Сегодня не могу. У нас тут семейный праздник.

Бен замолкает, я не знаю, что ему ответить. Пауза, переполненная общими размышлениями, отдаёт неловкостью. У Бена дела идут гораздо лучше, и сначала мне казалось это неправильным – мы должны были страдать одинаково, а иначе где справедливость? Но потом я поняла: Бен заслужил любящую маму, которая каждый вечер с нетерпением ждёт его возвращения.

После того, сколько людей умерло по моей вине, я заслужила разве что стёкол в компоте.

– Но ты можешь прийти ко мне, если хочешь, – предлагает Бен, нарушая паузу.

– Как-то неудобно… – протягиваю я.

– Не заставляй меня сейчас перечислять все вещи, которые действительно неудобно делать, иначе это затянется часа на два, – параллельно с нашим разговором, Бен чем-то занимается, а потому иногда в трубку мне пробираются посторонние звуки. – Решай: пойдёшь или нет?

– Пойду, – выпаливаю я.

– Вот и славно. Тогда заскочи в магазин, купи каких-нибудь пирожных, а то торта на всех может не хватить.

– Да ладно, я перебьюсь.

– Так а кто говорит, что это для тебя?

Я усмехаюсь, Бен кладёт трубку.

И только в автобусе, оплатив поездку и усевшись на самом дальнем от водителя месте у окна, я понимаю, что понятия не имею, в какой части города находится дом моего нового друга.

***

Мама Бена совсем не такая, какой я её себе представляла. Абсолютно домашняя, без лоска и шика, но всё равно очень красивая, она порхает вокруг стола в своём голубом бархатном костюме, расставляя по местам посуду, приборы и фужеры. Я предлагаю свою помощь, но она отмахивается, и в место этого возвращается к своему монологу, который завела, едва мне стоило переступить порог квартиры. Говорит она преимущественно о Бене, как и каждый родитель, действительно сильно любящий своего ребёнка. У таких всегда есть пара-тройка историй, в которых их чадо предстаёт в виде забавного, но смышлёного, рискового, но сообразительного…

Я уже даже не понимаю, где заканчивается одна, а начинается другая. Зато замечаю, что у рыжеволосой женщины серые, как у Бена, глаза, и такие же пухлые губы.

– Всегда рада пообщаться с Андрюшкиными друзьями, – мама Бена, которую тот представляет Маргаритой Вениаминовной, останавливается у моего стула и кладёт ладонь мне на плечо. Когда она снова заговаривает, голос её становится грустным-грустным. – Ты как себя чувствуешь?

– О чём это вы? – я бы и рада сыграть дурочку, но действительно не понимаю, что женщина имеет в виду.

– Андрей говорил, у тебя сильный стресс на фоне каких-то семейных обстоятельств.

Я сжимаю челюсть до зубного скрипа. Вот трепло!

– Да, – в конце концов, отвечаю я. – Можно сказать, что сейчас у меня в жизни не лучшие времена.

Маргарита Вениаминовна кивает, но вопросов больше не задаёт. Не знаю, о чём она подумала, но надеюсь, это была лишь формальная вежливость, и она не собирается анализировать меня у себя в голове.

– А где дед? – спрашивает Бен у матери, присаживаясь рядом со мной.

Ему пришлось встретить меня на подходе к своему дому, потому что я умудрилась заплутать в четырёх высотках. Теперь он снова переоделся в домашнюю одежду, и я отмечаю, что в родных стенах он не очень-то и следит за тем, как выглядит.

Старые шорты и футболка с отрезанными рукавами – это больше по моей части. А потому меня так и подмывает как-нибудь уколоть Бена.

– Угадай с трёх раз, – недовольно бросает Маргарита Вениаминовна.

Тут же что-то хлопает, кажется, дверь. Тянущий из кухни запах курицы смешивается с терпкостью табака. Низкий голос напевает незнакомую мне мелодию.

Ещё мгновение, и в дверях появляется высокий седовласый мужчина.

– Пап, ну пожалуйста – курить выходи в коридор! – возмущённо просит Маргарита Вениаминовна.

– Ритка, не гундось, – отвечает ей Бенов дед. Взгляд его светло-серых, практически в цвет густой бороды, глаз останавливается на мне.

Закатанные до локтей рукава свитера. Секундный прищур. Лёгкое движение, чтобы поправить волосы. Всё такое знакомое, что я едва удерживаюсь от того, чтобы не хлопнуть Бена по плечу и закричать: “Вы капец какие одинаковые!”.

– Вам, юная леди, запах сигарет не мешает? – Я отрицательно качаю головой. – Вот и славно. – Он проходит мимо дочери и усаживается в кресле на углу стола. – Меня зовут Вениамин. Но можешь называть Беном, если не беспокоишься насчёт всей этой уважительной чепухи.