Ругая себя на чем свет стоит за так глупо загубленное растение, я пошла в сторону деревни…
…и, не пройдя и полпути, оказалась в чьих-то очень сильных и отнюдь не добрых руках, сжавших мои ребра до такой степени, что мне показалось, я слышу, как они ломаются.
— Пусти! — единственное, что я успела крикнуть до того, как рот заполнила отвратительно воняющая мокрой шерстью тряпка, а ноги оказались обмотаны грубой веревкой.
Несколько мужчин в рыцарских доспехах стояли сбоку.
И конечно, среди них был Ретран.
Ретран от души радовался своей находчивости.
«Это должно сработать, просто обязано».
— Ну что, — он неспешно подошел к девушке, рванул юбку, оставив лишь небольшой кусок ткани спереди. Девчонка дернулась, шрам на щеке противно заныл, Ретран поднес руку и провел пальцами по поврежденной коже.
«Ну давай же!»
Селянка не шевелилась, только смотрела на него глазами, полными презрения, словно это он стоял сейчас в полной ее власти; и тут он почувствовал, что разум, нашептавший ему весь этот план, такой простой в исполнении, но требующий точных, выверенных движений и действий отказывает.
Рыцарь рванулся к ней, к этой непонятной, ненавистной ему девушке, разодрал тонкую ткань ее одежды и дал знак своим приятелям повалить ее на землю.
Я пыталась сопротивляться, но что значит протест девушки против силы четырех взрослых мужчин?
Веревка пребольно врезалась в ноги, какой-то корень немилосердно впивался в тело, там, где была разодрана ткань, сквозь панику в мозгу проступила вполне ясная, отчетливая мысль: «Он меня не отпустит».
От неспособности хотя бы кричать, хотя бы что-то сделать для собственного спасения на глаза навернулись слезы; бессилие душило, чужие, липкие (или это мне только кажется?) руки, не стесняясь, ходили по моему телу.
Ретран оттолкнул двух особо старавшихся мужиков и склонился над моим лицом; я увидела короткий кинжал, зажатый у него в руке.
— Не стоило тебе уродовать меня вот этим, — он ткнул себя в щеку. — Сейчас я подарю тебе такое же украшение…
….боль рванула кожу от губы до глаз…
…тряпка еще сильнее влезла в горло, мешая дышать…
…кровь потекла по шее, коснулась губ…
…обида, бессилие, стыд заполнили все мое существо…
ДА КАК ОНИ СМЕЮТ ПРИКАСАТЬСЯ КО МНЕ?!
Инквизитор Ульрих стоял за широким стволом дерева, наблюдал за творящейся на опушке картиной и ощущал себя полнейшим дураком.
Сказано ведь было этому твердолобому рыцарю — не доказано, что Леара обладает Силой, то, что она дочь ведьмы еще не делает ведьмой ее саму.
Но рыцарь оказался уперт.
Он стал ходить за Ульрихом по пятам, надоедать тому хуже осенней мухи, и однажды вечером Ульрих решил, что проще решить этот вопрос раз и навсегда, нежели ждать, покуда Ретрану надоест преследовать его, и он пригласил рыцаря отобедать.
То, что предложил Ретран, попивая вино, заронило в душу инквизитора зерно сомнения — с одной стороны, он желал избавить мир проклятия, носившего название «ведьмы», с другой — слишком хорошо помнил свою дружбу с этой девочкой.
— Святой отец, поймите меня правильно, — не спеша говорил Ретран, глядя Ульриху в глаза, — ведь вы любите власть? Любите. Я знаю. Так вот, если вы согласитесь присутствовать при моем небольшом спектакле, то в случае, если девчонка действительно окажется ведьмой, вы лишний раз покажете всем свое могущество. Ведь с тех пор, как прибыли сюда, вы не поймали еще ни одной ведьмы. Или я не прав?
Ульрих оставался внешне спокойным, но Ретран, желая того или нет, задел очень и очень больное место в его душе.
Как не нравилось ему новое место службы! Тихая местность, в которой ничего не происходило, кроме богослужения в соборе да герцогских приемов; а ему так хотелось действия!
Выслеживать ведьм, эту коросту на земном лике, приносить пользу, и, что скрывать, упиваться своей властью над людьми. Внутри него словно велся мысленный диалог:
«Но ведь если Леара не сумеет держать себя в руках — тебе придется сжечь ее».
«И что? Она же ведьма».
«И тебе не жаль девочку, с которой прошло все твое детство?»
«Я — инквизитор, я не умею жалеть ведьм».
— Хорошо, — Ульрих услышал свой голос словно со стороны, — я буду поблизости. Только не нужно подвергать бедняжку истязаниям, иначе я буду вынужден призвать вас к ответственности.
И вот сейчас он, служитель Святой Инквизиции, прячется за деревом и смотрит на то, как рыцари унижают девушку.
Пусть и ведьму, но все же девушку.
Ульрих видел, как Ретран достал нож, но не придал этому особого значения, полагая, что это всего лишь один из способов вывести Леару из равновесия.
А когда лезвие прошлось по лицу — было уже поздно.
Слишком поздно для того, чтобы что-то менять.
Ульрих видел, как девушка резко вскинула голову, рванула руки — и оттолкнула державших ее рыцарей. Потом резко выпрямилась, стряхнула с себя куски ткани, еще недавно бывшие ее одеждой и веревками, обернулась, глядя на опешивших от неожиданности мужчин.
Никто из них явно не ждал такого развития событий.
Ульрих хотел выйти из своего убежища — но не смог двинуться; какая-то непонятная, тяжелая сила держала его на одном месте, словно в коконе, не позволяя шевельнуться и дающая возможность лишь дышать, и то с трудом.
Леара тем временем оказалась рядом со своими мучителями; Ульрих видел, что глаза ее подернулись точно такой же поволокой, как давно, в детстве, только сейчас эта пелена была прочной, почти что осязаемой.
Она невидяще посмотрела на них, потом свела руки вместе — Ульрих не понял, как и откуда, в руках девушки оказался длинный хлыст, состоящий словно из сплетенных языков пламени. Она лениво замахнулась и молча опустила раздвоенный кончик на тело стоявшего рядом с ней Ретрана.
Голос звучал глухо.
— Не. Смей. Меня. Трогать.
Латы раскололись, словно перезревший плод.
Пламя мягко и бесшумно вошло в тело.
На душе у Ульриха было гадко.
— Где она? — окрик разбудил меня. Набросив платье, я вышла во двор.
Вокруг стояла толпа.
Односельчане, рыцари, сам монсеньер герцог — все они собрались полукругом возле нашего дома.
Впереди всех возвышался Ульрих.
Холодный и невозмутимый, как сама Смерть.
— Ведьма!
— Что ты сделала с Ретраном?!
— Твое счастье, что он остался жив, иначе я бы сам разорвал тебя на куски!
Ульрих подошел ко мне, взял под руку и повел в телегу, стоявшую на центральном тракте.
Я не сопротивлялась.
Зачем?
Все равно, даже если я сейчас начну говорить, что Ретран хотел убить меня, там, в лесу, мне никто не поверит.
Потому что ведьме нельзя верить.
И никому не будет дела до того, что я всего лишь защищалась, точнее, Сила словно сама защищала свою носительницу, я просто двигалась под ее потоками, охватившими меня с головы до ног.
А потом, обнаженная, прошла через лес и всю деревню к своему дому.
Моя одежда превратилась в лоскутки, и когда я уходила, то видела, что рыцари пытались подобрать их, дабы перевязать раны Ретрана, но это все равно никого не будет интересовать, ведь люди видят только то, что сами хотят видеть.
К тому же, я действительно ведьма.
И мне нет места в этом мире, как и не нашлось его для моей матери.
Поэтому я пришла домой и легла в постель, желая и не слышать стонов отца и ожидая, когда за мной придут.
Темница полностью оправдывала свое название.
Я растянулась на сене, вытянув ноги, и бездумно уставилась каменный потолок.
Вот и все.
Завтра на площади перед собором Святого Харальда разложат костер и меня не станет.
Наверное, есть все же Единый, или же Вальда, или еще кто-нибудь, управляющий всем этим миром — больше всего я молилась о том, чтобы меня не подвергли пыткам, и эта участь меня миновала, на следующее утро после моего заточения в герцогстве вспыхнула эпидемия.