— У тебя были все способности, — проговорила Даран каким-то странным, чужим голосом.

— Но вам хотелось устроить мне побольше испытаний, — сказала Иннин ровно. — Чтобы к тому моменту, когда вы откроете мне эту истину, я стала такой, как вам хотелось — бесчувственной и подвластной вашей воле. Вы заигрались в богиню, которой возомнили себя. Что ж, может быть, у вас и были на то основания. Но я не хочу жить в мире, созданном вами — я буду создавать свой. Прощайте.

С этими словами она вышла из кабинета и прикрыла за собой дверь.

Последняя схватка с Даран оказалась первой, выигранной ею, но победа в одном означала поражение в другом.

Иннин медленно прошла по полупустым дворцовым коридорам.

Восемь лет назад она появилась здесь, не взяв с собой ни одной вещи из дома, и точно так же, ни с чем, она уходила теперь. Прощаться ей было не с кем — подруг она также не завела.

Пришла никем — и уходила никем, не добившись ничего, кроме жалкой победы в словесном поединке.

Добравшись до своей бывшей комнаты, она сняла с себя накидку жрицы, аккуратно свернула её и положила на постель, на мгновение задержав руку на животе.

«Пусть это лучше будет мальчик», — подумала Иннин со вздохом.

И представила себе — рыжеволосый Хатори с чёрными глазами Саньи. Или, наоборот, чёрные волосы Саньи с гранатовыми глазами Хатори… В любом из вариантов,  воображаемый юноша выходил похожим и на Хатори, и на Хайнэ одновременно, и, возможно, так и должно было быть — ведь только их двоих Иннин и любила в жизни.

Мысль эта заставила её улыбнуться, и она поторопилась вернуться к обоим своим братьям, с которыми отныне не собиралась расставаться.

— Что ты думаешь насчёт того, чтобы отправиться в Арне? — перво-наперво спросила Иннин у Хайнэ.

Тот кивнул, хотя взгляд его наполнился горькой тоской.

— Я согласен, — сказал он. — Весна в Арне начнётся раньше, чем здесь… Хочу снова слышать шум горного потока под окнами.

Иннин перевела взгляд на Хатори, расстилавшего постели для себя и Хайнэ в глубине комнаты.

— Я хотела с тобой поговорить… — обратилась она к нему.

— Кажется, я оставил в купальне ленту для волос, — сказал Хайнэ быстро. — Пойду попрошу слуг посмотреть.

С этими словами он выбрался в коридор.

Хатори закончил с постелями и выпрямился, не глядя Иннин в глаза.

Она долго не знала, как начать.

— Я вернулась, — наконец, сказала она.

— Вижу, — кивнул он.

Иннин собралась с силами.

— Прими меня обратно, если сможешь простить, — проговорила она дрожащим голосом. — А если не сможешь, то тоже прими. Хотя бы как сестру — или сестру Хайнэ.

Хатори долго молчал, и Иннин не смела посмотреть ему в глаза, боясь увидеть в них приговор.

— Что я должен простить? — наконец, спросил он.

Иннин зажмурилась.

— Ты так великодушен, — выдохнула она, не зная, что испытывать — радость, или жгучий стыд.

— Не великодушен, нет, — возразил Хатори, садясь на постель. — Я просто физически устроен так, что очень быстро забываю всё… мелкое. И радости, и обиды. Поначалу я считал, что это плохо, но теперь прихожу к выводу, что хорошо. Я не помню, из-за чего мы поссорились, и не хочу вспоминать.

Шумно вздохнув, Иннин приблизилась к нему.

— Можно мне поспать с тобой в одной постели? — спросила она почти робко. — Ничего большего… просто проснуться рядом с кем-то. Со мной этого никогда не было.

Хатори кивнул, и она легла рядом с ним, взяв его руку и положив её к себе на живот.

Сил говорить о чём-то больше не было, и Иннин малодушно надеялась, что Хатори поймёт этот жест и без слов.

— Я хочу построить для этого маленького существа, твоей и моей частицы, волшебный мир, — прошептала она. — Я поняла, почему у меня ничего не получалось раньше. Мне просто не для кого было строить. Знаешь, сейчас я думаю, что жить для одной только себя и собственных мечтаний — это так скучно и пусто.

В этот момент Иннин вдруг послышался какой шорох у двери, и она поспешно вскинула голову.

— Хайнэ! — крикнула она.

Тот неловко приоткрыл двери и, увидев их вместе, хотел было снова закрыть их, но Иннин остановила его.

— Иди сюда, — позвала она.

— Я? — спросил Хайнэ как-то испуганно и, ковыляя, приблизился к постели.

Иннин, приподнявшись, потянула его за руку и помогла устроиться на постели по другую сторону от себя.

— Ты хочешь, чтобы мы спали так? Втроём? Может, я лучше на другой постели? — спрашивал Хайнэ всё более испуганно и делал попытки отодвинуться, но Иннин удерживала его.

— Да, да, — повторяла она. — Я хочу так.

Наконец, брат умолк и затих, спрятав лицо в подушку.

Иннин перевернулась на спину и, лёжа между ними двоими, внезапно испытала ощущение глубочайшей правильности и спокойствия — нечто такое, чего она не испытывала прежде никогда.

— Я вас люблю, люблю обоих, — сказала она, сжав руки Хатори и Хайнэ. — Что бы ни случилось, мы должны быть вместе, мы трое. Я думаю, это то, что хотела сказать нам судьба.

Она закрыла глаза, погружаясь в блаженное умиротворение. И настоящим счастьем было думать, что такое же умиротворение сейчас испытывает маленькое существо в её утробе, чьё крохотное сердце уже начинало биться в унисон с её собственным.

Часть 5. Уродство и красота

Глава 20

Весной и летом поместье Арне утопало в цветах. Впрочем, вернее было бы применить к этому поместью слово «провинция», ибо размеры подвластной семье Санья территории были огромны — богатство это было наследием тех времён, когда мать Ниси и её старшей сестры сосредотачивала в своих руках реальную власть. Госпожа Атрея, прожившая долгий век, скончалась незадолго до появления на свет первых внуков, скончалась тогда, когда ничто ещё не предвещало грядущей дворцовой смуты и перемен в положении семьи Санья, но прозорливость её было велика.

— Эсер мечтает изменить мир. Не знаю, удастся ли это ей, но положение Санья она изменит точно, — вот были её последние слова относительно родственницы.

Вскоре после этого произошёл раскол, и большинство Санья перебрались в провинцию Канси вслед за Эсер, безуспешно пытавшейся устроить государственный переворот и вслед за этим сбежавшей на запад. Покинутые ими земли были отчуждены от Санья и возвращены Императрице, но собственную сестру Аста Даран пощадила, а также передала ей земли, непосредственно примыкавшие к унаследованным ею, и таким образом госпожа Ниси оказалась единственной владелицей обширных территорий, прежде принадлежавших нескольким людям.

Будь на её месте другая женщина, она постаралась бы и в провинции устроить подобие столичной жизни, приглашая к себе из Аста Энур людей искусства, собирая гостей и устраивая праздники любования тем или иным временем года — благо, многочисленные леса, сады и парки на территории поместья Арне позволяли насладиться красотой природы.  Однако ни Ниси, ни, тем более, её замкнутый и угрюмый муж не испытывали страсти к жизни на широкую ногу. Вся семья жила постоянно в главной усадьбе, расположенной на севере поместья в окружении живописных гор, а все прочие дома, предназначенные для пребывания там в разные времена года, а также многочисленные павильоны для любования луной или цветами, ловли рыбы или простого отдохновения на берегу пруда медленно ветшали и приходили в упадок.

Прежде этот упадок повергал Хайнэ в ещё большее уныние, дополнявшее то, которое постоянно преследовало беспомощного калеку, и он избегал слишком дальних прогулок по территории поместья, но теперь всё изменилось, и он полюбил проводить время в опустевших, заброшенных домах.

Рано с утра Хатори приносил или привозил его в тот или иной павильон и возвращался обратно, оставив брату достаточный запас еды и бумаги.

— Для моего вдохновения мне требуется одиночество, — заявлял Хайнэ, не желая видеть рядом с собой даже слуг, и Хатори приходилось оставлять его на весь день в окружении дикорастущих цветов и порхающих среди них птиц с неярким оперением.