Бойцы на верхних полках похрапывали и присвистывал во сне.

— Хотите кушать? — спросила попутчица. — Это вареники. Говорят, мужчины хотят есть… ну… после этого… Мне не хочется. Возьмите их себе.

— Скоро бойцов ссаживать. Им отдайте.

— И вы покушаете с командиром.

— Он мне не командир, а будущий однокурсник.

— А что вы будете изучать?

— Иностранный язык.

— Какой?

— Курдский.

— Я и не знала, что в Курске говорят на иностранном языке.

— А тебе и не надо знать слишком много, а то страшно станет. Мы с тобой в Киеве покушаем в ресторане «Панночка». Мне там больше всего нравится.

— Ой, у меня билет только до Фастова!

— Заплачу штраф за тебя, если что. Укройся одеялом. Мне пора будить бойцов и сдавать технику их командирам.

— Я тебя больше от себя не отпущу и никому не отдам, пусть даже ты и москаль.

— Я не москаль, а русский татарин.

У девушки блузку была застёгнута не на ту пуговичку, а молния на юбке сдвинута в сторону. Он поправил. В темноте никто бы не заметил, что она горит как маков цвет. Ей и самой мимолетное дорожное происшествие казалось немыслимо скоротечным романом. Девушка сидела за столиком напротив Керимова на неразобранной постели. Он положил ей руку на коленку.

— Уже нельзя, — прошептала она, но его руки не отняла. — Уже светает. Просто так посидим. Хорошо? Не обижайтесь. Мы согрешили. Вы ведь женаты.

— Был. Разведён.

— Почему?

— Жена сказала, что ей надоело быть потенциальной вдовой. А ты не побоялась бы прожить с настоящим военным всю свою жизнь?

— Что значит — настоящим?

— Ну, который воюет, а не просто военную форму носит, как чиновник мундир?

— Если полюбила, уже ничего не страшно. Таких Бог хранит… А ваши дети?

— Жена хотела для себя пожить, потому и не рожала… Я тебя тоже не отпущу. В Киеве у меня свободных шесть часов до «учебки». Успеем расписаться и скромную свадьбу в кафе отпраздновать.

— Ой, меня ж мамка убьёт!

— Ты теперь сама себе мамка.

— А вам разрешил командир жениться?

— Понятно, кино насмотрелась. Разве в стране война?

— В загсе заставят тридцать дней ждать. Дают время на раздумье.

— Мы уже всё обдумали. Распишут за час. И не такие операции проворачивал.

— Ой, вы разведчик! Вам всё можно.

— Нет, я простой ракетчик и артиллерист. Самый обыкновенный. Но давно понял, что у нас в стране всё идёт не по писаному, а по уплаченному без налога. И умею прищемить подпольным крысам хвосты.

— Вы уедите на учёбу, а я что буду делать?

— Учиться я буду в Киеве, без увольнительных, правда. Можно видеться и даже разговаривать через чугунную решетку ограды. А ты будешь кормить грудью маленького в киевской квартире, что я сниму тебе на два года моей последующей командировки.

— Я только в девятом классе.

— Пойдёшь в вечернюю школу. На вечер будешь нанимать няньку.

— Это ж так дорого!

— Будешь получать каждый месяц на почте моё денежное содержание. Солдату на фронте деньги не нужны.

— Разве начнётся война?

— Она для нас и не кончалась. Только зарубежом она притаилась, а мы врага исподтишка лупасим.

— Вы уверены, что с трёх раз у нас что-то получится?

— Если любишь, получается с первого раза.

Она уперлась локтями в столик, притянула его стриженую голову и стала осыпать неслышными поцелуями.

— Чего так вдруг?

— Чтобы не подумал, что я потаскуха и даю первому встречному. Вот смотри!

Она сунула руку под юбку и вытащила окровавленную салфетку.

— Ты у меня первый, потому что самый красивый и умный, каких я только видела!

— Не делай из меня кинозвезду. Я простой селянский хлопчик.

Она не успела стать женой маршала. Умерла от рака, когда он получил звание генерал-полковника. А тогда он молчал и слушал её певучий говор и перестук колёс. Она в полумраке не отрывала от него глаз. Колёса отсчитывали стыки колеи. За окном убегали вдаль сжатые полоски ячменя в зоне отчуждения с копёнками снопов. Тонкоствольные берёзы высоченного леса порой дугой загибались до самой земли. Такие берёзы он видел только здесь и не понимал, что заставляет их гнуться. Иногда пробегали фонари на разъездах. Купе медленно заполнялось призрачным светом. Так же медленно возвращалась темнота до следующего фонаря на разъезде.

8

Зажужжал зуммер персонального канала совсекретной связи. Маршал резко дёрнулся и проснулся.

— Сашко, что скажешь нового?

— Радиоперехват. Игорь Прокопыч, ждите гостей с востока.

— Американцы? Турки?

— Нетушки вам… Частная военная коммерческая корпорация «Миру — мир». Израильтяне. Офицеры и солдаты русского происхождения. Ну, из русских евреев, короче. Вояки отменные. Все служили в русской армии и учились в наших военных академиях. Есть предположение, они летят нам на боевое заграждение и подстраховку.

— Всем! Всем! Всем! Всем, кто слышит и видит меня! Готовность номер один — тридцать минут. Отсчёт времени пошёл! Всем ракетчикам свести время по импульсным радиосигналам Гринвичской обсерватории. Подключить всю автономную электронику к генераторам на подзарядку. Исполнять только мои команды даже особистам, военюристам, инженерам-испытателям из гражданских вспомогательных служб. На эти полчаса все штатские работают в разряде своих званий офицеров запаса и отвечают за свои косяки по законам военного времени вплоть до расстрела на месте. Военная прокуратура потом разбираться будет, кто прав, кто виноват… По моей команде «ПЛИ!» последовательно стреляют первое, второе, третье и четвёртое орудия. Цель — облучение всего объёма ущелья по всей длине и глубине и вспучивание богатой микроорганизмами почвы вплоть до гибели всей живой органики. После окончательное выработки генерирующих мощностей пиротехники незамедлительно отводят все четыре орудия на северо-восток и производят подрыв всех боевых компонентов. Не слышу рапорта командира подрывников!

— Старший техник-пиротехник младший техник-лейтенант Зуйков к боевой работе готов, товарищ маршал!