— Сейчас четыре часа. Это утро или вечер? — спрашиваю я, косясь на окна и боясь к ним подходить. Нет никакого желания стать мишенью тех, кто не смог убить меня с первого раза.

— Утро, — поясняет он, а я изумленно открываю рот. Почти сутки, почти целые сутки понадобилось мне, чтобы вернуться назад. Вот откуда чувство голода и некая слабость. Быть может, странные образы тоже результат продолжительного сна? Возвращаюсь к своему занятию, уже не чувствуя той радости и восторга, что заставляли меня улыбаться вчера, потому что эти эмоции обманчивы, они могут предать и превратиться в боль всего за одно мгновение. Лучше я потерплю до встречи с мамой, чем буду сходить с ума от призрачной возможности, готовой упорхнуть в любой момент.

— Накинь это, — приказывает Рэми, спускающийся с лестницы и кинувший в меня черную накидку, которую я едва успеваю словить, при этом чуть не выронив багет из рук. Послушно накидываю на плечи тяжелую ткань и сильнее вжимаюсь в стену, когда Хозяин останавливается напротив и смотрит на меня с видимым недовольством, будто я своим отчаянным упорством подпортила все его планы. Но я их действительно подпортила, отсрочив момент мести на целый день. Тем удивительнее видеть его здесь, со мной, а не где-нибудь в Ратуши, устраивающим публичную казнь. При мыслях об этом мне становится не по себе, и я представляю Адель вместо Аруша: острый крюк пронзает ее горло, и она извивается словно змея, пытаясь вырваться из хватки Господина, наверняка уже вынесшего приговор. Мне почти жаль ее. Почти — потому что в глубине души я разделяю подозрения Рэми насчет ее причастности к моему "убийству", а также участии в заговоре, ведь она действительно проявила нездоровый интерес к происходящему.

Не слышу, о чем говорит Хозяин с Леви, и нетерпеливо мнусь у порога, все продолжая мучить кусок багета и едва успевая отойти с дороги закончившего разговор и прущего как танк Господина. За ним шлейфом следует напряжение, оно чуть ли не искрится, и я предпочитаю не отставать, тут же выходя на улицу и окунаясь в плотный вязкий туман, ложащийся на плечи холодными влажными клочьями. За эти сутки многое изменилось, и снег вокруг превратился в тяжелое просевшее покрывало, заляпанное грязными пятнами. Длинная мне накидка постепенно намокает, становясь еще тяжелее, и я путаюсь в ней, стараясь не потерять Господина в тумане и следуя за ним молчаливой тенью. Свет фонарей размыт окружающей мутью, и наступающее утро выглядит мрачно таинственным, неуютным, пугающим, поэтому я облегченно выдыхаю, садясь в машину и прячась в иллюзии защищенности от внешнего мира. Осталось вжаться в сиденье и не привлекать к себе внимания, чтобы доехать до Изоляции живой и невредимой, ведь настроение Рэми не предвещает ничего хорошего.

У меня получается быть незаметной около сорока минут, пока мы выезжаем из спящего города, минуя десятки перекрестков, поворотов, дорог, оставляя за спиной погруженные в туманную завесу здания и постепенно выбираясь в пригород, где туман оказывается еще плотнее, скорее из-за начавшихся низин и близости источника воды. Изредка я бросаю настороженные взгляды на Господина, напряженно опасного и молчаливого, уверенно ведущего машину одной рукой и делающего вид, что меня здесь не существует. Вообще. Наверняка потому, что он до сих пор чувствует злость и видит во мне, как он выразился, "ходячую проблему", доставившую ему массу неудобств. Если честно, я сама не рада, что влипла во все это, и не могу не признать, что Хозяин делает для меня много больше, чем для пустого места. По крайней мере, он пытается меня защитить, он, рискуя своим положением, вытащил меня с того света и сейчас везет к маме. Опять же, если бы он не купил мою свободу тогда, этого бы не было.

Мы ответственны за того, кого приручили.

— Простите, я могу задать вопрос? — желая скрыть неловкость, шепчу я и впиваюсь пальцами в ткань накидки, затравленно глядя на Рэми, заметно сжавшего руль, но даже не посмотревшего в мою сторону.

— Ты уже это сделала.

Затыкаюсь, боясь произнести хоть слово, и с разочарованным вздохом отворачиваюсь к окну.

— Интересно, с каких это пор ты стала такой послушной...

— Я просто хотела спросить, ваша кровь, она помогла мне исцелиться. Исцелиться до какой степени?

— Если ты имеешь в виду свою болезнь, то нет, иначе бы кровь вампира стала панацеей от всех недугов, и тогда в мире не существовало бы таких понятий как рак, туберкулез, СПИД и многих других. Нам не пришлось бы тратиться на строительство больниц, а в природе нарушился бы баланс в виде естественного отбора. Только переродившись посредством смерти ты можешь избавиться от своей болезни, ma fille naïve, (моя наивная девочка) проще говоря, тебе нужно умереть.

— С вашей кровью в организме?

— Да, — Рэми коротко кивает, вжимая педаль газа и увеличивая скорость, а я на миг замолкаю, обдумывая его слова и приходя к выводу, что если сейчас я умру, то, вполне возможно, стану вампиром. Вот только я не знаю, хочу ли им быть. — Даже не думай, я не позволю тебе обратиться.

— Почему?

— Потому что не каждый может справиться с этим, ты в их числе, — на этих словах Господин поворачивается ко мне и смотрит таким проникновенным взглядом, что я непроизвольно сжимаюсь, даже не собираясь спорить. Наверное, ему виднее.

— Что вы сделаете с Адель?

— А как ты думаешь?

— Я не хочу об этом думать, — для пущей убедительности мотаю головой, вновь вспоминая казнь Аруша, а Рэми позволяет себе ухмыльнуться, одними уголками губ, обдавая меня ледяной иронией.

— Надо же, какая святость, ты даже не хочешь мести? Именно поэтому, ma petite, роль вампира не для тебя, — подытоживает он, давая понять, что разговор окончен и мне не стоит приставать к нему с вопросами. Но я не знаю, как сдержаться, вдруг чувствуя непонятную тревогу, постепенно заполняющую сердце. Вспоминаю наши разговоры с Адель, ее поведение, ее поддержку и уже с трудом верю, что она способна на столь низкое коварство. В конце концов, Вацлав тоже знает о фактах.

— Вацлав тоже в курсе, я сказала ему об этом, когда он приходил в ваш дом, — и нет, я не пытаюсь увести подозрения от Адель, оправдать ее, спасти.

Пытаюсь.

— И кого же ты предлагаешь убить первым? Или есть еще кто-то, кому ты успела разболтать? Кажется, я предупреждал тебя, что сделаю, если ты будешь слишком много болтать. Не вынуждай меня, Джил, — в его голосе слышится явная угроза, и я нервно сглатываю, прикусывая язык и отодвигаясь как можно дальше. Учитывая его спокойное отношение к кровавым расправам, не сомневаюсь, что вырвать язык для него не составит труда. — Ты поняла меня? — Судорожно киваю, не издавая ни звука, и Рэми удовлетворенно расслабляется, откидываясь на спинку сиденья и принимая излюбленную позу небрежности. Предпочитаю отвернуться к окну, дабы не видеть его строгого равнодушия, и, скрестив руки на груди, закрываю глаза. Нужно попытаться заснуть.