Осмотревшись, мы решили подойти к единственному входу, который нам был виден. Оставалось только пересечь небольшую кучу кирпича.

Я пригнулся, помогая себе одной рукой, другой поддерживая автомат, и не сводил глаз с входа в дом. Кирпич сорвался у меня из-под ноги, и я на минуту выпустил из виду объект наблюдения. А когда взглянул — увидел, что у входа стоит немец.

Только я схватился за рукоятку затвора, как немец исчез — словно растворился в темноватом квадрате входа. Я хорошо его запомнил. Он был в синей шинели, сильно запылённой, — видимо, попал под обвал. На его маленькой голове была высокая синяя фуражка с белой кокардой. Из-под фуражки торчал острый нос, придавая что-то крысиное его лицу.

Это был офицер. Значит, там есть еще кто-нибудь.

— Бегом за мной! — скомандовал я, подбежал к входу, бросил туда гранату и последовал за нею. От взрыва поднялась густая пыль, и я, вскочив на площадку, чуть не кубарем покатился вниз по лесенке. Поднявшись на ноги, я увидел рядом своих молодцов; они попали сюда таким же порядком — и впереди всех старший сержант Григорий Иванович Костыря, молодой донбассовец.

Мы наскоро осмотрелись. Оказалось, что попали на небольшой двор-колодец, плотно окружённый тремя корпусами дома. Я приказал в подвалы не ходить, а осмотреть квартиры. Люди разошлись.

В этот момент пуля свистнула у меня над головой и ударилась в стену. Я укрылся в какой-то комнате. Подумал, где могут быть фрицы и откуда они в меня стреляли.

Вернулись бойцы и сообщили, что в квартирах нет никого, но в подвале слышен топот кованых сапог.

Вход в подвал простреливал снайпер через арку, он же стрелял в меня. Не прошло и пяти минут, как уже три снайпера простреливали двор через арку. Они ранили сержанта Полтавца и старшего сержанта Алексеева.

Я поручил немецких снайперов ефрейтору Романенко. Он взял два фаустпатрона, забрался на третий этаж. Раздались два выстрела, и взрывы двух фаустпатронов слились в один продолжительный. В ту же минуту я забросал подвал гранатами. И вот из пыли вырисовывается знакомая фигура немца-крысы. Вслед, один за другим, вышли девять немцев и бросили к нашим ногам своё вооружение, довольно сильное: фаустпатроны, противотанковые гранаты, пистолеты, карабины и автоматы.

Мы не спрашивали их, зачем они остались в подвале, отправили в штаб батальона и доложили, что задание выполнено, квартал проверен надёжно.

Гвардии старший лейтенант

КИМ

С напильником на огневой

Ночью немцы произвели артиллерийский налёт на наши огневые позиции. Загорелся дом — один из двух уцелевших здесь каким-то чудом. А я только что собрался поспать в подвале этого дома! Мне, как начальнику мастерской нашей миномётной батареи, пришлось очень много поработать, и спать хотелось смертельно.

Но разве до сна тут было? Я вышел из подвала. Во втором этаже уже хозяйничал огонь. Машина, стоявшая в воротах, тоже загорелась. Шофёр Калягин не успел даже её отвести: второй снаряд угодил прямо в стоявшую на машине бочку с бензином, и она запылала.

Надо было уходить со двора. Но в это время в машине начали рваться мины. Мне и двум бойцам пришлось снова спуститься в подвал и просидеть там с полчаса, пока происходили взрывы. Потом мы снова вышли во двор. Теперь уже пылал весь дом. Я никогда раньше не думал, что каменный дом может так гореть! Как выбраться из этого ада? Дом горел с трёх сторон, с четвёртой — высокий брандмауэр без единой щели.

Вдруг я увидел, что отбежавший в сторону боец энергично машет нам рукой. Голоса его не было слышно в шуме пожара. Мы подбежали к нему и увидели, что одна комната в первом этаже, хоть и полна дыма, но ещё не горит. Рассудив, что за этой комнатой есть другая, с выходом на улицу, мы, недолго думая, влезли в окно. Ощупью, по коридору, утопая в горячем пепле, мы действительно выбрались на улицу как раз в тот момент, когда над нашими головами загорелись стропила и начал рушиться потолок.

Свежий воздух, ветер, как хорошо дышать… Но надо искать новое пристанище. Разрушенных домов было сколько угодно, и я заночевал в одном из них. Думал, что теперь меня и пушками не разбудить, однако рано утром проснулся без всяких пушек. Словно толкнул кто-то.

Я поднялся, вышел на улицу и направился на огневые позиции тяжёлых миномётов. Там всё было спокойно. Вчерашний наш приют уже догорал. Миномёты стреляли каждые две-три минуты. Рядом слышалась трескотня автоматов. Время от времени над головой, будоража воздух, проносился вражеский снаряд и оглушительно взрывался неподалёку.

Осмотрев миномёты, я собрался было заняться завтраком. Но тут прибежал боец из первой лёгкой батареи. Она стояла квартала на три впереди, рядом со стрелковым батальоном, который мы поддерживали.

Взволнованный, разгорячённый бегом, красноармеец доложил:

— Товарищ старший лейтенант, у нас миномёт не работает.

И добавил:

— Идёмте, пожалуйста, скорее!

Так как мастера мои уже были разосланы, пришлось идти самому. Я торопливо собрался, взял сумку с инструментом, и мы пошли.

Без особенных препятствий пробрались мы к батарее. У миномёта третьего расчёта не работал подъёмный механизм. С помощью командира расчёта я разобрал миномёт. Оказалось, что была несколько изогнута направляющая втулка ходового винта. Её надо было немного подпилить.

В это время ко мне подошёл командир второго взвода лейтенант Игнатьев.

— Скоро атака, — сказал он, — ведь мы поддерживаем пехоту. Уж вы постарайтесь… поскорее…

Железо упорствовало. Визга под напильником не было слышно, но я знал, что визжит, по тому, как идёт инструмент. А управиться надо было как можно скорее, ведь и думать нельзя, что атака начнётся, а орудие будет вне строя!

Когда такая мысль гложет мозг, то не замечаешь ничего вокруг. Рядом разорвался снаряд, меня бросило на землю, подымаюсь, а мысль всё та же: «Успеть бы только».

Снова вздрогнула земля, снова, обгоняя друг друга, проносятся осколки. И опять, опять взрывы, осколки — явный артиллерийский налёт, который как-то ощущаю, но не осмысливаю, потому что поглощён работой.

Налёт прекратился. Засуетились миномётные расчёты. И сразу же команда:

— Огонь!

Рявкнули пять миномётов. «Эх, не успел! — мелькнуло в голове. — Но вот и конец. Готово. Теперь собрать бы побыстрей».

— Огонь!

Гайки завинчены. Винт идёт совсем свободно.

— Расчёт — к орудию!

— Огонь!

На сей раз стреляет вся шестёрка. Темп огня нарастает. Там где-то за домами гремит «ура», врываясь в хор миномётов.

Пехота пошла. А когда я вернулся к тяжёлым миномётам, там уже все готовились к переходу.

— Наши ещё два квартала заняли, — сказал мне адъютант, бежавший в штаб.

Красноармеец

Я. КАВАЛЕРИСТОВ

По пути на батарею

Было это в Берлине, но в какой день, не помню, так как дневник сгорел. Пушки наши находились где-то на прямой наводке. Где они были — знал лишь наш командир сержант Болдырев. Он и повёл нас на батарею. По пути мы пересекли канал, которых здесь множество, и остановились перед громадным зданием. Верхний этаж горел, освещая всё вокруг.

Было половина первого ночи. Наше внимание привлекла группа красноармейцев, стоявшая у ворот здания. Мы подошли. Их было немногим больше, чем нас. Это были артиллеристы. Их пушка стояла на углу переулка. Они горячо обсуждали вопрос о том, как быть с засевшим в здании гарнизоном.

В кучке артиллеристов мы разглядели молодую немку, как мне показалось, лет двадцати. Она была страшно перепугана, бледность её лица поражала при свете пожара. От артиллеристов мы узнали, что в горящем доме сидит целый отряд, не желающий сдаваться. Он занимает подземные помещения. Со слов немки, которую допрашивал капитан, известно стало, что в отряде сорок человек, вооружённых фаустпатронами и пулемётами. На втором этаже лежат 120 раненых немецких солдат.