— Погоди, дай-ка я... — Спаркс наклонился, с трудом успевая ловить бусины, ручейком скатывавшиеся по ступеням. Потом поставил поднос и принялся терпеливо собирать остальное, успокоенный этим бездумным занятием. — Ну вот. — Он вручил ей последние три бусины, вновь ощутив благодатный покой ее дома — совсем как тогда, когда жил здесь.
— Вот видишь, все из-за того, что я по тебе соскучилась. — Фейт улыбнулась, когда он положил бусины ей в раскрытую ладошку. — И не только по твоим терпеливым рукам — но и по твоей музыке, по твоей способности удивляться всему...
Спаркс, стиснув руки между коленями, промолчал.
— Ты мне не поиграешь? Очень давно я твоих песен не слышала.
— Я... — Он проглотил застрявший в горле комок. — Я не взял с собой флейту.
— Не взял? — В ее голосе было больше недоверия, чем если бы он сказал, что забыл одеться. — Почему же?
— Я... мне в последнее время что-то не хочется играть.
Она сидела, склонив голову над незаконченной маской и ожидая, что он скажет еще.
— Я сейчас слишком занят, — он словно оправдывался.
— А мне казалось, что королеве была нужна именно твоя музыка.
— Больше уже нет. Я... теперь занимаюсь другими вещами. — Он поерзал на твердой ступеньке. — Совсем другими…
Она кивнула; он и забыл, как может смутить неожиданный взгляд ее «третьего глаза».
— Ну да, играешь и пьешь. Слишком много пьешь! В «Видимом параллаксе» небось? — Она явно все знала.
— Откуда ты... это знаешь? — Ему стало не по себе.
— А запах? Они привозят свою отраву с Н'дойля. Каждое место обладает своим запахом, особенно то, где употребляют наркотики. А голос у тебя что-то хрипловат.
— Раз так, то скажи: проиграл я или выиграл?
— Выиграл. Если б ты проиграл, то не спрашивал бы меня с таким самодовольством.
Он засмеялся, но как-то натужно.
— Из тебя бы хороший легавый получился.
— Нет. — Она покачала головой и поискала с помощью иглы бусину с подходящим отверстием. — Чтобы стать полицейским, нужно обладать определенным чувством нравственного превосходства над другими; а я не желаю судить и оценивать поступки таких же, как я сама, грешников. Ну вот... — Бусина села точно на место. — Подай-ка мне несколько зеленых перьев, пожалуйста.
— Я знаю, что ты судить, никого не станешь. — Он передал ей перья.
— Именно поэтому ты и пришел сюда сегодня? — Она общипала с перьев лишний пух. — До тех пор, пока ты будешь уходить от игорного стола сразу после выигрыша, королева не станет сердиться из-за того, что ты соришь ее деньгами в казино, верно?
— Она рада, когда я играю, развлекаюсь... Да, она дает мне деньги! — Слова звучали жестко; он чувствовал, как его тайна топорщится внутри, стремясь вырваться наружу — и вырвется непременно, это всего лишь вопрос времени.
— Дает? Неужели только за красивые глаза? — Фейт как будто сомневалась.
— Нет. Я узнаю для нее разные вещи про инопланетян и про то, что они делают и каковы их планы; потом я рассказываю ей...
— Я считала, что для подобных целей у нее есть Звездный Бык.
— Вот именно. — Он чувствовал себя настолько свободным от каких бы то ни было законов и условностей, будто замкнул себя и Фейт в единое пространство, окруженное непроницаемыми стенами, однако голос его, который должен был бы гордо звенеть, прозвучал еле слышно:
— Звездный Бык — это я.
Она вздохнула, точнее, судорожно всхлипнула, как маленькая девочка, но в ответ не сказала ни слова. Помолчав, она снова заговорила:
— Да, я слышала, что во дворце новый Звездный Бык... Но ты, Спаркс?.. Ты, сын Лета, такой... — юный. Но она этого слова не произнесла.
— Я сын Лета только наполовину. И все, что я сказал, правда.
— Но почему? — Руки Фейт застыли над разинувшей рот маской.
— Потому что она удивительно похожа на Мун! А Мун больше нет. — Ариенрод была для него сейчас тем единственным, что осталось неизменным, настоящим, реальным в опостылевшей жизни; она была более реальна, чем его собственная плоть... — Ариенрод все знает о Мун; знает, что та значила для меня. Она единственная, кто мог понять... — Слова, словно истекая кровью, выползали у него изо рта, но он продолжал рассказывать, опуская, впрочем некоторые подробности, о том, как разворачивались события во дворце, когда они с Ариенрод узнали, что Мун похитили. — ...И мне пришлось вызвать Звездного Быка на поединок — потому что я люблю ее. И она позволила мне его вызвать. И я победил...
— Как тебе удалось убить такого страшного человека?
— С помощью своей флейты — в зале Ветров... — Вот только он не умер!
— И с тех пор ты на ней не играешь. — Фейт покачала головой, толстая коса шевельнулась у нее на плече. — А скажи мне... стоило ли за это... платить такую цену?
— Да! — Он вскочил, потрясенный собственной горячностью.
— Почему же в голосе твоем звучит «нет»?
Его пальцы сжали край подноса с бусами, мышцы напряглись; но она не видела этого.
— Я должен был стать Звездным Быком! Я должен был стать самым лучшим для нее, я не смог бы существовать, не будучи... ее достойным... Мне необходимо было, чтобы со мной считались. Я думал, что раз я победил, то все остальное будет легко; но я ошибся. Я думал, что сразу получу все...
— И не получил?
Он покачал головой.
— Да что со мной такое, в конце концов! Все не так, как надо... все, что бы я ни сделал!
— А может, тебе и не стоило ничего делать? Ты ведь по-прежнему можешь вернуться на Летние острова, домой; ничто тебя здесь не держит.
— Вернуться? К чему? — Эти слова он как бы выплюнул. — Нет. Я не могу вернуться. — Он уже не раз сам задавал себе этот вопрос и знал ответ. — Никто никогда не возвращается назад, это я теперь знаю точно; мы все время идем вперед, вперед, и нет никакой причины... нет, я не оставлю Ариенрод, не могу! Но раз я не могу быть таким, каким хочет она, я так или иначе потеряю ее. — Герне знал, что ей нужно; Герне знал все...
— Ничего, ты сумеешь еще приноровиться к инопланетянам, если у тебя хватило ума перехитрить Звездного Быка. Ты еще войдешь во вкус, погоди; ты уже начал входить во вкус.
Что-то в ее словах, какая-то удивительная печаль, причинило ему боль. Он кулаком одной руки ударил в ладонь другой.