Мужчины продолжали стоять.

— Вы, вероятно, желали бы знать, зачем мы здесь, инспектор ПалаТион? — безжалостно прямо начал Хованнес.

Она с огромным трудом подавила внезапно возникшее желание расхохотаться ему в лицо. Ну конечно хочет! Если это не величайшая тайна тысячелетия!

— Да, разумеется, ваша честь. — Она положила руки на серую крышку компьютера; суставы сплетенных пальцев побелели, так сильно она сжала их. Она вдруг заметила на уголке стала какой-то потрепанный сверток и прочитала на нем свое имя, рассеянно отметив про себя, что почерк ей незнаком. Имя было написано неправильно. Надеюсь, что это бомба.

— Насколько я понимаю... бывший комиссар ЛиуСкед с семьей сегодня покинули Тиамат. Вы провожали их?

— Да, ваша честь. Они вылетели точно по расписанию.

— Да помогут им боги. — Он мрачно посмотрел себе под ноги, на покрытые пятнами старинные керамические плиты пола. — Как он мог так опозорить свою семью и собственное доброе имя!

— Ваша честь, я не могу поверить... — Она почувствовала на себе враждебный взгляд Мантаньеса и запнулась. Они-то хотят поверить этому; ЛиуСкед ведь родом не с Харему.

Верховный судья резко одернул отлично сшитый дублет. Джеруша ослабила воротник. Втайне она была удивлена нервозностью судьи. Жители Харему были прямо-таки созданы для того, чтобы носить любую форменную одежду; а вот жители Ньюхевена как раз вечно страдали, когда приходилось облачаться в официальный костюм.

— Как вам известно, инспектор, в связи с отъездом комиссара ЛиуСкеда... место официального начальника полиции теперь свободно. Естественно, совершенно необходимо как можно скорее назначить нового комиссара полиции — хотя бы из соображений нравственности. Ответственность за это назначение возложена на меня. Однако Гегемония традиционно предоставила королеве Тиамат право самой выбрать тех чиновников, с которыми она будет находиться в наиболее тесном контакте...

Джеруша вжалась в спинку кресла; Мантаньес еще больше помрачнел.

— Снежная королева попросила... потребовала... чтобы я назначил на пост комиссара полиции вас.

— Меня? — Она ухватилась за край стола. — Это что же… шутка?

— И не лишенная остроумия, — кисло откликнулся Мантаньес. — Впрочем, предметом насмешки являемся мы.

— Вы хотите сказать, что согласились с ее предложением? Насчет моего назначения? — Она сама не могла поверить тому, что говорит.

— Ну разумеется. И вы займете этот пост, — ровным тоном ответил Хованнес. — Если Снежная королева хочет, чтобы во главе полиции, которая защищает ее народ, оказалась женщина, то так тому и быть. — Видимо, он еле удержался, чтобы не сказать, что таким образом Ариенрод накажет сама себя.

Джеруша медленно привстала в кресле и наклонилась над столом.

— Итак, вы приказываете мне стать комиссаром полиции? Что ж, выхода у меня нет.

Мантаньес заложил руки за спину и злобно сказал:

— Еще бы! Вы же не возражали, когда вас по желанию королевы назначили инспектором. — Впервые кто-то из них открыто выразил свои чувства по этому поводу. — Я полагаю, вы будете прыгать от радости, став комиссаром. Хотя бы потому, что вы женщина!

— Должна сказать, что лучше это, чем вообще никаких повышений по службе — только потому, что я женщина. — Она чувствовала, что у нее перехватывает дыхание, а сердце готово вот-вот остановиться. — Но этот пост мне не нужен! Черт побери, я не больше вашего люблю Снежную королеву и вовсе не хочу становиться ее марионеткой! — Ловушка, это ловушка...

— Ну, это не вам решать, комиссар ПалаТион. Разумеется, у вас остается право подать в отставку... — сказал Хованнес. — Но я позабочусь о том, чтобы ваши сомнения относительно нового назначения были соответствующим образом зафиксированы.

Она промолчала, не в силах придумать достойный ответ. Мантаньес поднес руку к воротнику и отстегнул комиссарские знаки различия, которые, вне всякого сомнения, рассчитывал носить вечно. Он швырнул их на стол, и Джеруша едва успела накрыть значки рукой, чтобы не упали на пол.

— Поздравляю. — Он вызывающе четко отдал ей честь. Она с трудом ответила тем же.

— Свободны... инспектор Мантаньес.

Оба покинули ее кабинет, не сказав больше ни слова.

Джеруша снова села за стол. Она так сильно сжала крылатые комиссарские значки, что те впились ей в ладонь. Вот она, месть Ариенрод! Комиссар ПалаТион... Итак, королева подцепила ее на крючок, надеясь, что теперь-то непременно уничтожит не только ее карьеру, но и ее самое...

Однако, черт побери, она не для того пошла служить в полицию! Слабаки и тихони сюда не годятся. Что ж, комиссар ПалаТион, постараемся выжать из этой должности все, что возможно. Джеруша очень аккуратно и тщательно приколола «крылышки» к воротнику формы.

— Не надейся, что тебе удастся меня уничтожить, что я проиграю! — громко сказала она словно парившему в воздухе видению королевы. — Считай, что это твоя вторая ошибка, Ариенрод! — Но руки ее дрожали. Я не проиграю! Я ничуть не хуже любого мужчины! И старые раны заныли, ослабляя ее уверенность в себе.

Она отперла ящик стола и вытащила оттуда пачку йесты. И тут же снова вспомнила страшный облик ЛиуСкеда, Рука ее сама собой задвинула ящик. Она не прикасалась к йесте с тех пор, как ЛиуСкед получил сверхдозу наркотика.

Взгляд Джеруши снова уперся в загадочный сверток; она подтянула его поближе, стараясь думать только о том, что там может оказаться, и забыть об йесте. Развязала веревку, развернула двойной лист грубой упаковочной ткани. Внутри оказалась обычная коробка, в каких доставляют товары на местных торговых судах. Впрочем, она не могла припомнить никого, кто мог бы послать ей, инспектору полиции, посылку.

Она осторожно открыла коробку; там оказалась большая раковина размером с обе ее ладони; один из тонких красивых зубцов на краешке был отломан. Раковина была алой, цвета зари, ее поверхность, тщательно отполированная, сияла, словно закатное небо. Она вспомнила, где видела эту раковину: та красовалась на каминной полке в доме Нгенета ран Ахазе Миро... а сама Джеруша тогда стояла и слушала, как трещат в камине дрова, молча прихлебывая крепкий черный чай, которым Нгенет непременно возжелал напоить ее, прежде чем отпустить в Карбункул... Этот удивительно мирный эпизод вдруг ясно припомнился ей, принеся успокоение. Смешно сказать, но единственным приятным визитом за те десять лет, что она провела на Тиамат, были эти четверть часа в доме человека, вполне возможно, серьезно нарушившего охраняемый ею закон...