А вот и Арина Родионовна — в тёмной ситцевой юбке, с тёмным платком на голове. Она и несколько дворовых баб отправлялись в церковь в Вороничи.

Женщины низко поклонились, а старушка, морща мясистые щёки в улыбке, подошла к Пушкину. Они были одинакового роста.

   — Вот и погуляй, вот и лады. — Она увидела в руке у него палку. — А что, голубчик мой, невесел? — Няня тотчас постигла тревога любимца. — Ничего, голубчик, поживёте — и слюбится. — Она смотрела на него уже выцветшими от старости глазами, от которых расходились сеточки морщин. — Жизнь — она всюду жизнь... — сказала старушка тихим, задушевным голосом и пошла, мелко переступая ногами. Женщины потянулись гуськом за ней.

Пушкин смотрел им вслед. На душе сделалось как-то веселее, спокойнее.

Он спустился с холма к Сороти. Берег был песчаный, пологий. Река текла ровно, без завихрений, без водоворотов, мирно неся какие-то сучья и коряги. Он скинул одежду и бросился в воду. Уф! Речная вода холоднее морской, особенно после уже прохладных здесь августовских ночей. Природа дала ему ловкое, крепкое тело: он был прекрасный пловец, умелый наездник, неутомимый ходок.

Приятно было подставить потом тело ещё не жарким лучам солнца. По коже, покрытой мурашками, стекали крупные капли. Он натянул одежду и, чувствуя себя освежённым и снова полным сил, направился, бросая далеко вперёд палку и поднимая её, путаными тропками вдоль извилистого русла к озеру Кучане.

Неожиданный перелом в судьбе будто обострил чувства, пробудил мысли и заставил на многое взглянуть по-новому. Уже написана половина третьей главы «Евгения Онегина». Замысел ширился, рассчитанного плана не было, он надеялся на чутьё. И вот — несообразность. Онегина и Ленского вначале он задумал байроническими, романтическими героями, но окружил их сельской обыденностью. В них не было ничего неповторимо-национального, а семья Лариных была чисто русская. Правда, рисуя образ Татьяны, он применил и краски романтизма, но уже сейчас, в это утро, среди неярких просторов средней полосы России, почувствовал: что-то нужно менять.

Ну хорошо, это он обдумает. Смысл «Цыган» вдруг претерпел изменения. Но ещё больше волновало другое: по дороге возник сюжет драмы. Весной вышли в свет очередные десятый и одиннадцатый тома «Истории» Карамзина[32]. И сюжет возник из чувства ненависти к царю-гонителю. Борис Годунов добился трона убийством царевича Димитрия — и Александр взошёл на престол благодаря убийству Павла. Вот так он, гонимый поэт, отомстит царю! Пока родилась лишь одна сцена: юродивый при народе и боярах с простотой и прямодушием именно юродивого бросает в лицо грозному правителю: «Нельзя молиться за царя Ирода...» Никакой другой замысел прежде не волновал его так, как замысел этой трагедии.

По глади озера Кучане скользила тёмная лодка. Доносились обрывки тягучей песни. Мужик тянул невод. А справа на дальнем берегу виднелось Петровское — имение его двоюродного деда Ганнибала.

Должно быть, ночь была не только дождливая, но и холодная. На травинках среди капель росы будто серебрились полоски инея. Скоро осень, пора особого настроя и возможностей. Соберёт ли он урожай возвышенной красоты?

Возвращаясь домой, он размышлял о том, что в деревне день повторяет другой. Сон и пища в одно и то же время, вокруг одни и те же лица, разговоры, в общем, одни и те же — глядишь, и день прошёл, а там и неделя, а там и месяц... Приезжают соседи. Потом хозяева вместе с гостями едут к другим соседям. А что ещё делать помещикам, как не ездить друг к другу?.. Неужели только это его и ждёт?

Вдруг он заметил крестьянскую девушку. Из полевых цветов она плела венок. На ней была длинная холщовая рубаха с вышивкой и сарафан, а нога обуты в лапти. Заметив барина, она низко поклонилась.

   — Здравствуй, красавица! — У неё был нежный овал щёк и тёмные глаза, длинные русые косы стекали вдоль спины. — Ты чья?

   — Приказчика Калашникова доцка[33], — сказала она с местным, псковским выговором.

   — А зовут как?

   — Ольгой зовусь...

   — Ну, поцелуй меня, Ольга!

Лицо девушки залилось краской и ещё больше похорошело.

   — Что вы, барин, нельзя, — пролепетала она. — Пойду-ка я по надолбинке... — Она показала на вьющуюся по взгорью тропинку.

   — Отчего же нельзя? — засуетился Пушкин. — И очень даже можно... — Он легонько за подбородок поднял её голову. — Ну, поцелуй же меня, Ольга...

Девушка покорно коснулась мягкими губами его щеки, потом повернулась и изо всех сил побежала к видневшимся сквозь деревья на холме строениям усадьбы.

Пушкин почувствовал веселье. Можно жить и в деревне! Жизнь — она всюду жизнь, как сказала няня!

Во дворе царило уже то оживление, которое бывает в усадьбе, когда господа живут в своём имении, а не в Питере или Москве. Дворовые девки шныряли — одна в кладовую, другая из кладовой, одна на кухню, другая от кухни. В каретном сарае стучал молоток. Из людской доносились голоса. А на зелёную куртину посреди двора пробрался козёл, и Руслан, шотландский сеттер, гнал его; козёл опускал голову, собака отступала, потом вновь наскакивала. Сценка собрала зрителей, мальчишки хохотали.

Его уже ждали. Сели за стол.

Сергей Львович тотчас начал разглагольствовать. Он получил из Москвы письмо от брата, Василия Львовича, и встревожен: их сестра, Анна Львовна[34], занемогла. Долг призывает его в Москву. Но пусть старший сын рассудит: может ли он ехать? На руках семья, хозяйство... Как считает старший сын, может ли он всё бросить?.. До Москвы дорога немалая... в его возрасте... Но долг!..

Под подбородком Сергея Львовича была подвязана салфетка. Даже в деревне он украшал свои длинные пальцы аристократа перстнями. За спинкой его стула, как и когда-то, стоял камердинер, почтенный Никита Тимофеевич; баки у него поседели, он совсем превратился в старика. И отец постарел: зализы его лба сделались выше, щёки одрябли и опали. Но по-прежнему он, будто принюхиваясь, чутко шевелил ноздрями породистого носа.

   — Конечно, ты не можешь оставить нас и уехать, — сказала Надежда Осиповна так, будто всерьёз принимая слова мужа.

С утра лицо maman выглядело помятым, под глазами набухли мешочки. Волосы она не привела в порядок.

   — Как вы себя чувствуете, maman? — нежно, заботливо спросил Пушкин.

Мать! Он всегда тянулся к материнской ласке.

   — Я постарела, друг мой? — спросила Надежда Осиповна.

   — Вы прекрасно выглядите, maman.

   — Нет, я постарела...

Походило на то, что с годами maman стала спокойнее, мягче, умиротворённее.

Ольга воскликнула:

   — А я с удовольствием поехала бы в Москву! Я так давно не видела дядю Василия и тётю Анну.

Большие, прекрасные её глаза светились.

Надежда Осиповна повернулась к дочери со строгим выражением лица.

   — Quelle betise[35], — строго сказала она.

Ольга была не замужем, и, следовательно, мать продолжала её воспитывать. Ольга послушно опустила голову и потупила взгляд.

И Пушкин почувствовал, что вновь погружается в сложное переплетение семейных отношений: родителей между собой, родителей и детей...

   — Как поживает кузина Ивелич[36]? — спросил он, желая развеселить сестру.

   — Мы в переписке, — сказала Ольга. — Она сейчас в Петербурге.

   — Я уезжаю в Петербург служить! — резво воскликнул Лёвушка.

Лёвушка был любимцем семьи. Тотчас же он оказался и центре общего внимания. Заговорили о его карьере.

   — Я бы предпочёл для него военную службу, — рассудил Пушкин.

Но Сергей Львович замахал руками:

   — Мы почти разорены!.. Имения в долгах...

Это было повторением сцен, которые разыгрывались, когда Пушкин закончил лицей.