Командовал бронепоездом моряк Федор Оликов.
Как-то днем, когда «Борец» стоял на запасном пути, к Оликову прибежал китаец разведчик и сообщил, что белые стягивают к мосту цистерны и что поперек головной цистерны, непонятно зачем, прикреплен длинный рельс.
— Хитро придумали, гады, — сказал Оликов. — Они таким манером хотят мост вывести из строя. Подожгут состав и пустят в нашу сторону. А поперечный рельс не даст цистернам проскочить через мост, обязательно зацепится за ферму. И все! Не ходить больше «Борцу» на их сторону. После того, как десяток тысяч пудов горящего керосина растечется по мосту, что от него останется…
Белых решили перехитрить. Несмотря на то, что дело было днем, бронепоезд на виду у противника прошел через мост и открыл огонь. На пристанционных путях все замерло. Казаки не смели выглянуть из-за укрытий. Это было как раз то, чего Оликов добивался. Несколько бойцов подползли к подготовленному белыми составу. Дружно заработали ножовки. Намертво приклепанный к головной цистерне поперечный рельс был подпилен с обоих концов.
Вся операция заняла считанные минуты. Прекратив огонь, «Борец» прогремел через мост в обратном направлении. Остаток дня прошел в довольно вялой перестрелке.
Ночью белоказаки предприняли свою диверсию, цистерны были подожжены. Паровоз дал им толчок, и они, подчиняясь силе инерции, покатили в сторону моста.
Дальше, однако, все произошло не так, как задумал враг, а так, как задумал Оликов. Подпиленные концы поперечного рельса, наткнувшись на мостовые фермы, тут же отломились, и цистерны, ничем не задерживаемые, проскочили через мост. Белоказаки видели со своих наблюдательных пунктов, как к горящим цистернам со всех сторон побежали китайские бойцы, как, подкладывая под катящиеся колеса доски и камни, они остановили состав, как, не обращая внимания на пламя, они взбирались на цистерны и наглухо завинчивали докрасна раскаленные крышки люков. Доступ воздуха в цистерны был таким образом прекращен, огонь удалось сбить.
А утром белогвардейцы имели возможность издали наблюдать совсем огорчительное для себя зрелище. Возле цистерн, тех самых цистерн, с помощью которых они рассчитывали уничтожить мост, волновалась длинная очередь обитательниц рабочего поселка, уже давно страдавших из-за нехватки керосина. Несколько китайцев красноармейцев, под оживленный говор толпы, наполняли бутыли и бидоны. Все выглядело необыкновенно мирно. Со стороны глядя, никто и догадаться не мог, ценой какого самопожертвования бойцов дался хозяйкам Щебелиновки этот керосин.
Прошло недели полторы, и белоказаки предприняли новую диверсию. Когда с гор- в сторону защитников Грозного задул сильный ветер, белые подорвали огромные резервуары с горючим, расположенные на Сунже выше города, спустили сотни тонн керосина в реку и подожгли. Чтобы усилить пламя, в огненный поток были сброшены связанные в плоты бревна и доски, спиленные деревья, копны сена и соломы.
Пламя, охватившее Сунжу, неуклонно приближалось к Беликовскому мосту. Багровые отсветы ложились на лица его защитников. Положение создавалось тяжелое. Горящая древесина могла застрять под каменной аркой, и жар от громадного костра заставил бы тогда бойцов отойти, бросить позицию.
Начальник боевого участка выкрикнул несколько имен. Бойцы подошли к нему.
— Ребята, — сказал он, — вы все нефтяники. А нефтяники знают, как бороться с пожарами. Надо уберечь мост…
— Товарищ начальник, — вступил в разговор стоявший рядом командир китайской роты, — у тебя есть люди, умеющие бороться с огнем, а у меня есть ребята с Сунгари.
— Причем тут Сунгари? — удивленно пожал плечами начальник боевого участка. — Нам сейчас о Сунже надо думать…
— Я думаю, — подтвердил комроты. И стал объяснять, что в его роте есть бойцы, которые работали раньше плотовщиками, гнали по Сунгари лес.
— Они знают, как надо сплавлять деревья… даже когда деревья горят.
— Давай своих людей, — ответил начальник боевого участка.
Последовала команда по-русски и по-китайски.
Выполняя приказание, бойцы стали сбрасывать с себя гимнастерки и складывать их возле двенадцати смельчаков — русских и китайских. Скоро на земле лежала солидная куча видавшей виды, пропотевшей солдатской одежды. Сыны Сунжи и Сунгари стали не спеша натягивать ее на себя… Вот напялена четвертая гимнастерка… пятая… Ребята разминаются, пробуют раскинуть руки в стороны… Нет, шестую гимнастерку, пожалуй, надевать не следует, будет связывать движения…
После гимнастерок пришла очередь заняться сапогами. Поверх сапог они обмотали ноги несколькими слоями мешковины.
Бойцы напоминали водолазов перед спуском под воду. Не хватало только скафандров.
Но и скафандры не были забыты. Каждый намотал на голову одно полотенце, потом другое. Головы стали похожи на большие белые шары, — только для глаз оставались узкие щели.
Командир приказал размотать шланг от раздобытого где-то ручного пожарного насоса. Когда насос был пущен в ход, двенадцать смельчаков по очереди встали под прохладную струю колодезной воды, а затем спустились к охваченной пламенем реке. Здесь, орудуя баграми, они гнали горящие бревна вниз по течению.
Нестерпимо жаркое пламя обжигало лица даже под многими слоями мокрых полотенец, пули свистели над головой и падали рядом на воду, но бойцы не покидали своих мест, не давали пылающим бревнам скапливаться под мостом.
От влажной одежды валил пар. Она высыхала почти мгновенно; ступни ног ощущали через сапоги и толстую мешковину жар раскаленной земли.
Когда терпеть становилось невмоготу, то один, то другой защитник моста взбирался наверх и подставлял себя под струю из брандспойта. Потом снова спускался вниз.
Белоказакам не удалось превратить реку под мостом в громадный костер. Китайские добровольцы и грозненские рабочие не отступили от берега ни на шаг.
— Мост был спасен объединенными усилиями, — подчеркнул Кучин, когда мы втроем осматривали Беликовский мост. Сунжа спокойно катила под ним свои воды.
* * *
Грозненские товарищи познакомили нас с Василием Евменовичем Михайликом, бывшим командиром красногвардейского отряда нефтяников, с Иваном Григорьевичем Василенко — некогда начальником пулеметной команды бронепоезда «Борец за власть и свободу трудового народа», с Ильей Васильевичем Гречкиным — в прошлом отважным артиллеристом-наводчиком, Они немало интересного рассказали нам о китайских добровольцах. Но все их рассказы носили обезличенный характер.
Если в Орджоникидзе удалось установить имена многих китайцев красноармейцев, то в Грозном было иначе. Сообщая о подвигах, совершенных китайскими бойцами в дни осады, грозненцы говорили так: «китайский командир», «китаец разведчик», «китаец пулеметчик»…
Ни фамилий, ни имен…
Неизвестное недолго оставалось неизвестным. В ноябре 1957 года, когда состоялась наша встреча с «солдатом Ленина» Ли Фу-цином, мы познакомились также с другим китайским ветераном Цзи Шоу-шанем. Его имя упоминалось в очерке А. Смердова, опубликованном в «Литературной газете». Там излагалась волнующая история о «русской маме», жительнице Грозного Артеминой, которой Цзи обязан жизнью.
Дело было в начале 1919 года. Цзи отлеживался после тифа в грозненском госпитале, когда в город ворвались белые. Ночью полураздетых больных красноармейцев погнали на городское кладбище и учинили над ними расправу. Цзи спасло то, что он потерял от слабости сознание и каратели приняли его за мертвого.
На рассвете боец очнулся, выбрался из груды мертвых тел и, собрав последние силы, ползком добрался до заселенной рабочими заречной части города, Там он свалился возле какого-то дома.
Потом, набравшись духу, постучал в окно. Цзи понимал, что рискует выдать себя с головой, но другого выхода не было. Без посторонней помощи ему все равно не спастись.
На стук выглянула пожилая женщина.
— Кто там? — спросила она.
— Я — своя, — прошептал Цзи на ломаном русском языке. — Китайца красноармейца…
Женщина больше ни о чем не расспрашивала. Она втащила Цзи в дом, стянула с него мокрое тряпье, обмыла, перевязала раны, смазала ссадины от побоев каким-то домашним снадобьем, напоила горячим молоком, уложила на печь, укрыла теплым одеялом. Цзи впал в забытье, стонал, бредил, порывался бежать. Женщина всю ночь не смыкала глаз.