Он взглянул на Бакли, который приспосабливал к своей камере вспышку.

– Вы замерзли?

Бакли кивнул:

– Да, после того, как вы спросили об этом. – Изо рта у него шел пар. – Вы снимете показания, а я попробую сделать не сколько снимков со вспышкой через иллюминатор. После этого будем подниматься наверх.

– Договорились.

Ник вдруг почувствовал сильное желание увидеть солнечный свет. Он отрегулировал приборы лазерной установки, нажал на пуск и стал ждать показаний. Ждал долго.

Абсолютно ничего.

Пока Ник проверял приборы, Бакли пытался сделать снимки.

– Бесполезно, – сказал Бакли, с раздражением убирая камеру. – Как будто суп из фасоли разлили.

Ник посмотрел в иллюминатор. Чернота, казалось, давила на стекла, как бы стремясь прорваться внутрь.

Ник снова включил лазер. Опять ничего. Безвозвратно. Проклятие! Может быть, лазерный луч не может пробиться сквозь темноту, а может быть, трещина и в самом деле бездонна. Сейчас его уже это не волновало – он сильно замерз.

– Ладно, хватит, – сказал Ник, – я закончил. Давайте подниматься.

– Поднимайте нас! – крикнул Бакли.

– Повторите, «Тритон», - откликнулись наверху. – Нет приема.

Бакли повторил, но никакого ответа по рации не поступило. Капсула продолжала опускаться.

Ник почувствовал страх. Стены «Тритона», казалось, сжимаются вокруг них. Стало еще холоднее. И темнее.

– Может быть, свет слишком тусклый? – спросил Бакли. Ник лишь кивнул. Язык будто прирос к нёбу.

– Господи, поднимайте нас! – закричал Бакли и стал барабанить кулаком по стальной стенке капсулы. – Поднимайте!

– О'кей, «Тритон», - сказал спокойный голос. – Сейчас начнем.

Но они не остановились, даже не замедлили движения. Темнота с каждой минутой сгущалась.

– О Господи, Квинн! – Голос Бакли стал хриплым от страха. – Что происходит?

У Квинна наконец прорезался голос. Он старался говорить спокойно. Теперь уже и Бакли почти поглотила темнота.

– Не знаю. Но ясно одно: нужно сохранять спокойствие. Что-то случилось с рацией. Но ведь трос у них не бесконечный. Они опустят нас на полную длину, а потом все равно станут поднимать. Ничего другого им не останется. Давайте возьмем себя в руки и повисим здесь немного. Все будет в порядке.

Теперь «Тритон» полностью погрузился во мрак, снаружи и изнутри. Ник не видел даже вытянутой вперед собственной руки. Он потерял ориентацию в пространстве, не знал, где верх, где низ. Живот сводило от страха.

– Квинн! – Голос Бакли, казалось, донесся откуда-то снаружи. – Вы здесь?

Ник выдавил из себя смешок:

– Нет, я вышел за сигаретами.

И вдруг темнота превратилась во что-то твердое, что-то реально осязаемое. Это «что-то» окружало их, прикасалось к ним. Было холодным и зловещим. Оно наполнило Ника безотчетным страхом, от которого холодело внутри. Ему хотелось кричать, звать отца Билла, хотелось домой, к матери-наркоманке, которая чуть не вышибла из него мозги, когда ему было три месяца – куда угодно, только бы не оставаться здесь.

Вспышка у Бакли погасла, и они оба захлебнулись в крике, увидев то, что вползало к ним в капсулу.

– Все нормально. Пока не надо нас поднимать. Размотайте трос до конца.

Билл услышал голос по селектору и обмер. Это не был голос Ника или его напарника. Какой-то другой, совершенно незнакомый. Билл внимательно всмотрелся в лица людей у контрольных приборов. Ни один не отреагировал. Но это же совсем другой голос! Неужели они не слышат?

А потом что-то знакомое послышалось ему в голосе. Он уже слышал его раньше. Но где?

Ответ вертелся где-то рядом. И тут он снова услышал:

– Да, вот так. Продолжайте нас опускать.

Тут Билла осенило. От страха подкосились ноги.

Раф. Это его голос. Раф. Джимми Стивенс. Расалом. Как бы его ни называли, это был он. Тот, кого Глэкен считал врагом. Тот, кто укоротил день и вырыл в земле эту гигантскую яму. Он годами измывался над Биллом, принимая разные обличья и меняя голоса. И тот, который звучал сейчас в селекторе, принадлежал Рафу Лосмаре. Ошибки быть не могло. Он все еще слышал этот голос. Враг сейчас в этой капсуле – и одному Богу известно, что он там делает с Ником.

На ватных ногах он побежал к диспетчерскому пункту.

– Поднимите их! – закричал он. – Сейчас же, немедленно!

– Кто вы, черт побери? – спросили у него.

– Я друг Николаса Квинна. Это был не его голос. Неужели вы не поняли?

– Конечно, это голос Ника, – сказала женщина лет тридцати с короткими каштановыми волосами. – Я работаю с ним не один год. Это, несомненно, его голос.

Стоящий позади нее пожилой мужчина с аккуратным пробором согласно закивал:

– Да-да, это был Ник.

– А я вам говорю, что это не он! Господи, верните их обратно! У них что-то случилось. Верните их!

Кто-то схватил Билла за руку, и он услышал несколько голосов, перебивающих друг друга:

– Кто он такой?

– Вызовите службу безопасности...

– Говорит, что друг Квинна...

– Да пусть даже его мать. Он должен убраться отсюда!

Билла вытолкали с территории пункта. Сотрудники службы безопасности собирались отвести его за пределы Овечьего Пастбища, но он умолял оставить его рядом с трещиной, поклявшись, что не скажет больше ни слова и не будет подходить к диспетчерскому пункту. Католическая сутана и на этот раз выручила его. Ему разрешили остаться.

Но это было невыносимо – стоять здесь и слушать этот голос, требующий опускать капсулу все ниже и ниже. Неужели для всех остальных этот голос звучал как голос Ника? Неужели только он мог различить голос Рафа? Но почему? Еще одна злая шутка?

Будь ты проклят!

Ему хотелось кричать, хотелось взять управление подъемником в свои руки, вырвать рычаги у оператора и поднять капсулу наверх, где светит солнце. Но это было так же невозможно, как перепрыгнуть через трещину. Ему оставалось лишь стоять в привилегированной толпе тех, кого пустили за ограду, и молча бороться со сжимавшим сердце страхом.

Наконец кабель размотался до конца. Теперь, что бы ни говорил странный голос, капсула не могла опускаться дальше.

Но голос смолк.