«Опасней всего те злые люди, которые не совсем лишены доброты»
Желтая язва на ладони образовалась не сразу.
Сначала, на покрасневшей коже возникло серое пятнышко. Расщепленный Кедр подосадовал на него, поцарапал ногтем зазудевшее место, и на какое-то время забыл о нарождающейся болячке.
Наконечник требовалось сменить. У старого скололся угол, когда копье попало в лопатку здоровенного рогача. Вот уже с пол-луны острие, вернее, сохранившийся в оправе осколок, торчало в стороне от оси древка. Привести в порядок оружие он собирался еще накануне вечером. Что может быть хуже неисправного копья! Правда, у него имелось в запасе другое. Но оно предназначалось для очень крупной добычи и хранилось для особого случая. Расщепленный Кедр не привык полагаться на дубину. Попробуйте ею свалить кабана, когда он пойдет в атаку. Скошенный кабаний череп на редкость, крепок и надежно защищен двухпальцевым слоем тугого сала. Пусть старого добытчика замучают злые духи, но без колющего оружия он не рискнет промышлять крупного зверя.
Старое копье кормило, Расщепленного Кедра много лун. Только непосвященному манипуляции с копьем могли показаться простыми — шаг в сторону... замах... и грудь бегущего зверя вспарывается смертоносным жалом. Однако Расщепленный Кедр владел и другими приемами. Он умел, к примеру, отскочив, нанести боковой удар — в самое сердце стремительной добычи... Впрочем, он много умел, этот охотник на крупного зверя.
...Он почти заканчивал. Оставалось заплести седло вместе с зажатым в расщепке мыском наконечника. Тут он заметил, что неясное пятно на руке приобрело песочно-желтый оттенок, а ладонь взбугрилась и уже не зудела, но обдавалась жаром.
Родниковая вода ослабила жжение. Сидя на корточках, он макал в воду заболевшую кисть. Боль поднималась все выше. Одновременно разрасталась язва...
К обеду близ родника сидел измученный человек и с содроганием наблюдал, как среди распадающихся тканей его руки накапливались, хаотически шевелясь, частицы золотистой пыли. Багровая полоска, окаймляющая язву, перехватила запястье, а необычное разложение уже достигло кости, и та слоилась, точно сгорая на костре.
Паническое чувство колыхнулось в сердце старого добытчика. Его подташнивало при виде обезображенной болезнью руки. Плоть его бескровно разрушалась; мириады крошечных «муравьев» вгрызались в тело.
Разведенный в начале дня костер еще тлел. Расщепленный Кедр наскреб здоровой рукой смолы...
Янтарные капли падали на рану, но он не ощущал ожогов. Вспыхивающая живица обездвиживала желтую пыль — мгновение спустя страшный процесс возобновлялся с новой силой.
Нужно было решаться на крайнюю меру, на которую отважится далеко не каждый. Лучше пожертвовать рукой, нежели погибнуть. Были случаи, когда человеку отрубали загнившую конечность и жестокая операция спасала жизнь. Может, и сейчас коварные духи удовольствуются малым. Отступятся, проглотив руку истребителя кабанов, забыв напустить на него огненную трясовицу?
Операцию он перенес без единого стона.
С перетянутой гибким прутом культей побрел до стойбища, отмечая пройденный путь редкими алыми пятнами.
По дороге Расщепленный Кедр припадал от изнеможения на траву, но окончательно лег только в виду жилища.
От уютного навеса отделяла поляна с десятком застарелых пней, густо крытых семействами тугоногих опят. Старый добытчик не отважился пересечь поляну, как до этого не смел приблизиться к нахоженной тропе. Дорогой он обходил людные места, невзирая на слабость, из-за которой каждый лишний шаг вызывал сердцебиение и темноту в глазах. Петлял он сознательно, а к стойбищу пробирался единственно затем, чтобы предупредить об опасности. Привыкший полагаться на себя, старый добытчик не помышлял о том, что кто-либо поможет ему. Частые опасности и лишения, которые принимались им за собственно нормальную жизнь, приучили его безропотно встречать удары судьбы. Так; и теперь. Он противоборствовал с духами болезни один на один. Делая все возможное, чтобы не пропустить заразу в стойбище...
Когда б не боли и не тревога, лежать было отрадно. Жар небесного костра согревал плечи; валежина за спиной позволяла принять позу поудобней.
Пролежал он так недолго. У навеса показались женщины. Заслышав голос, они направились к нему, но замерли как вкопанные, когда предостерегающий окрик повторился.
Расщепленный Кедр потребовал Шиша. К великой досаде старика Шиша поблизости не оказалось. Пришлось положиться на растерянных женщин, понятливость коих вызывала у него большие сомнения. Однако тройка молодых матерей, разглядев растерзанного добытчика, довольно скоро уразумела — грозная беда коснулась предгорий. Большего от них и не требовалось.
...Наиболее скверное заключалось в вездесущности диковинной заразы. Болезнь разносилась прилипчивой желтой пылью. От последней не было укрытия. Она могла проникнуть через самую узкую щель, через самое крохотное отверстие. Отныне враг грозил отовсюду, хотя сам он был недоступен человеческому глазу...
В это самое время Шиш смотрел на Тонкое Дерево, едва не сбившего охотника с ног.
В руке у юноши сверкало нечто.
«Дай!» — потребовал Шиш.
Тонкое Дерево мотнул головой, спрятал руку за спину. Ранка на внешней стороне кисти Шиша, казалось, околдовала юношу. Брови Шиша приподнялись.
Не то вздох, не то всхлип раздался за большими камнями. Тонкое Дерево шагнул туда.
«О-о!»
Охотник кинулся к нему, споткнувшись о распростертое тело Поздней Луны...
Место, куда был ранен Поздняя Луна, выдавалось пятном почерневшего меха. Охотник коснулся щеки лежащего — она хранила живое тепло, хотя дыхание не обнаруживалось.
Оголенный живот Поздней Луны пересекала резаная рана, проходящая от пояса до паха. Ранение было скверным. Тот, кто покушался на жизнь несчастного, нанес удар снизу вверх, держа оружие лезвием от себя, а потом развернул его по вертикали, в результате чего острый конец лезвия описал большую дугу и буквально вспахал брюшину. Достичь подобного эффекта при помощи обычного оружия было невозможно. Но подобное удалось бы без труда, владей преступник чудесным рубилом вроде того, которое в настоящую минуту находилось у Тонкого Дерева.
Сидя на корточках, Шиш поднял голову. Гибкое лезвие в руке молодого охотника казалось чистым. Однако там, где оно соединялось с костяной ручкой, явственно виднелась бурая полоска.
Рывок!.. Захват!... Сияющее рубило звякнуло о камень.
Тонкое Дерево скорчился от боли…
— Ну, — голос Шиша предвещал дальнейшие осложнения.
Лишь теперь юношу осенило, что на него пало подозрение в убийстве. И это тогда, когда он сам в немалой степени грешил на наставника.
Ситуация становилась нелепой. Впрочем, юноша испытывал облегчение при мысли о том, что ни в чем плохом Шиш не замешан. Иначе, с чего бы ему подозревать Тонкое Дерево? А коль у наставника совесть чиста, то следовало не медля объясниться с ним.
— Тонкое Дерево нашел это, — он протянул рубило Шишу, — в сотне шагов отсюда...
Рассказ его был сбивчив, но охотник поверил сразу, омрачившись сильней. С недавних пор Тонкое Дерево вызывал у него неприязненное чувство. Ведь никто иной как Тонкое Дерево был свидетелем его торжества над болотным чудовищем. Поспешного торжества. Кроме того, юноша позволял себе вмешиваться в дела Шиша. А только что признался в плохих мыслях об охотнике. Причиной тому послужила ерундовская царапина. Здесь Тонкое Дерево что называется, попал пальцем в небо, но даже минутное сомнение его в репутации наставника было оскорбительным. «Чего он лезет? Чего высовывается?» Будто такой опытный охотник, каким считался Шиш, нуждается в советах и участии молокососа.
Поздняя Луна вздрогнул... или это показалось?
Убитого было жаль. Он не выделялся обаянием и добычливостью, однако его покладистость искупала перечисленные недостатки.
Только что бездвижное тело, кажется, шевельнулось вновь. Нет. Поза лежащего не изменилась. Вот кожа убитого приобрела синий цвет. Чересчур синий, сказал бы охотник. В отдельных местах синева сгущалась до черноты. Нормальные покойники ведут себя иначе. Трупные пятна у них проступают через несколько часов. Конечно, многое зависит от погоды, но и в теплый день мертвяки не меняют цвет мгновенно. А этот только начал остывать, а уже налился сизым цветом, словно выкрасился в соке ягод вороньего глаза.