Первым возмутился Шиш:

— Степняков много! На целую руку больше, чем нас. Чего же опасаются посланцы? Если Бодучий Рог трусит, пусть идет сзади.

Пхан и знахарь переглянулись. Поддержали охотника.

— Поедающие Глину сомневаются в силе своих рук? — знахарь подпустил яда. — Они могут держаться за нашими спинами.

Ехидный выпад достиг цели. Ни посмешищем, ни трусом Бодучий Рог прослыть не желал. Пренебрежительно оттопырив без того пухлые губы, он положил на землю копье — предмет всеобщей зависти: древко копья покрывал редкостный по красоте узор, состоящий из насечек, большая часть которых складывалась в перекрещенные еловые лапки. Узор неизвестного мастера не мешал руке и, вместе с тем, был настолько рельефен, что хвоя казалась, живой, едва ли не вздрагивающей от ветра. Нужна была крепкая воля, чтобы, — пусть на день, — оставить без присмотра столь редкую вещь. Предводитель посланцев широким жестом показал — вожаком он являлся по праву...

Шли долго. По склонам гор долетал маральник, подожженный вспышками летучих, дурманящих мозг, выделений. Пары эфирных масел взрывались на солнце бесцветными шарами, издавая трескучие звуки. Невесомое пламя проносилось над зарослями — верхушки кустов бурели, сбрасывая серебристый пепел на заголившуюся землю. Справа, за рекой, ходило взад-вперед пыльное марево, толща которого отдавала красным. Скрипела под ногами, и колко крошилась омертвевшая от безводья да осевшего праха трава. Просматривались черные, убитые еще до цветения, бутоны. Впереди задыхалась в испарениях топь, тут и там крытая плитками затвердевшей грязи. Топь дышала затхлостью перепревшей растительной плоти. Над головами идущих, — поверх всего, — ни птицы, ни стрекоз — только прерывистый комариный плач да въедливое зудение трупных мух.

Веселость оставила охотника. Чем дальше продвигались люди, огибая полосу камыша, придерживаясь цепи холмов с плоскими, будто срезанными вершинами, тем скучнее делались лица. Щемило сердце; холодило низ живота. Досаждала лоснящаяся, мерно покачивающаяся при ходьбе, спина Бодучего Рога. Противно стукались в слепом полете о лицо мухи. Целое зеленовато-синее облако их висело над головами идущих. Наиболее предприимчивые экземпляры срывались вниз, метили прямо в глаза людей.

В голове Шиша растревоженной муравьиной кучей копошились тревожные мысли. События последних дней следовали косяком. Он не успевал за ними. Не успевал выделить главное — подобное ничем не примечательному сучку, затерянному среди великого множества других обломков. Но которому единству суждено вдруг треснуть под крадущейся ногой. Подняв до времени настороженного зверя. Кажущиеся второстепенными, такие события исключительно важны. Нужно лишь уметь выделить главное звено. Отыскать в обширной повседневности тот самый замковый камень, самое малое смешение которого вызовет лавину событий. Здесь лучше полагаться на интуицию...

Предчувствие спасительно. Когда отдельные сигналы, из вызываемых ливнем ощущений, достигают тонких структур мозга, а потом просачиваются через плотную кору сознания, не оставляя в последней ясного следа, они отражаются вовне; столкнувшись на нижнем ярусе с непробиваемыми, ячейками инстинкта — клочками того, что некогда составляло сплошной панцирь самосохранения. Именно этот монолитный, большого запаса прочности, панцирь стал губителен для живого в непрерывно изменяющихся условиях. Сложным организмам требовалась гибкая система защиты. Мало сказать — гибкая. Возникла необходимость в системе алогичной. Ибо природа не терпит жестких законов. Правил, не допускающих исключений... Природа бесконечна для познания. Бесконечна оттого, что, якобы всеобъемлющий, принцип причинности сам никогда не имел первопричины. Уже одно существование Вселенной абсурдно с точки зрения примитивной логики — «вершины» научной мысли Длинноногих. Алогичная система защиты, — она и только она, — дает людям шанс на выживание в сложной среде. Но она же, случается, подталкивает на истребление одной части людей другими, что не свойственно никому из млекопитающих. За исключением человека. Апофеозом абсурда является армия Длинноногих — специально обученная, отлично оснащенная, изначально предназначенная для убийства себе подобных. Что может быть нелепей? Что может быть противоестественней?! Появление во Вселенной разумного существа не может служить основанием для его осознанного самоубийства. Армия создается для убийства. Убийство служит Идее. А Идеи придумываются для оправдания убийств. Такова логика пришельцев...

Интуиция подсказала: «Берегись!» Шиш уловил сигнал. Остановился. Повернул голову...

Много Знающий был спокоен, как только можно быть спокойным в его положении. Кажется, гибель охотника из соседнего племени выходила кстати. Люди Камня потрясены требованием степняков, а значит разоблачение заворовавшихся Пхана и знахаря отодвигается на неопределенный срок. От Шиша отмахнутся, попробуй он именно теперь рассказать про кражу мяса.

Много Знающего не мучило раскаяние. Пусть Тонкое Дерево верит в равенство между людьми, как Треснутое Копыто — сказкам о тех временах, когда в роду главенствовала женщина. Знахарь понимал: слабым требуется вымысел о их прежнем, или будущем, величии; слабость живет надеждой. Много Знающий поддерживал такие сказки, сам же не питал иллюзий. Одно — подбодрить того, кому тяжелее тебя; самому при этом ничего не теряя. Совсем другое — лично следовать вымыслам. Кстати, Длинноногие призывают ко второму, причиняя тем самым вред его авторитету. Шиш думает, что Пхан, да и знахарь, утруждаясь больше остальных, должны иметь равные с другими доли. Наивность охотника чревата сварой: кое-кто в толк не возьмет, что во все времена сильный получал лучший кусок и лучшую шкуру. Но что будет, когда об этом заговорят вслух?..

Знахарь встрепенулся — отстал Шиш. Тревогой пахнуло в воздухе...

Мухи избегали садиться на Пхана. Комары, и те, — избегали его. Из-за сухости кожи или их отвращал крепкий запах его пота, но как бы то ни было, а настырные твари не липли к старшему охотнику. Зато Пхана донимала зависть. Копье Бодучего Рога стояло перед его глазами. Он прикидывал и так и этак, смекая: каким образом выманить копье у степняка? Разумеется, когда тот убедится в непричастности Людей Камня к преступлению.

Вожделение овладело Пханом. Угроза со стороны Шиша больше не волновала. Ну чем собственно он хуже предшественников? Охотники постарше могли бы припомнить, какую долю когда-то брал Чага.

... Подсознание охотника всколыхнулось. Замешательство пробежало среди его спутников.

Каким законом подчиняется интуиция — это наитие человека?

И есть ли они — всеобъемлющие законы, которым послушен хаос? Длинноногие — те благоговеют перед различного рода закономерностями. Наблюдая ничтожную часть действительности, они принимают совпадения и случайности за непреложные истины. Они не отдают себе отчета в том, что появление разума не имело высшей причины, но было обусловлено все той же случайностью. Возникшей в точке разрыва поля причинности. Замените слово «дух» на «поле причинности» и... ничего не изменится... Наличие духов — гипотеза ничем не хуже физической; а Вселенная, где отсутствует причинно-следственная связь, не абсурдней Вселенной пришельцев. Но в данном случае упомянутая связь была налицо — уши путников уловили далекие крики, «О-о-ой... И-и-ись». Шиш наморщил лоб, всматриваясь в бегущего к ним, часто размахивающего руками, человека. Тогда как Бодучий Рог вдруг пожалел об оставленном сгоряча оружии.

Это была Длинноногая.

Она летела так, словно за ней гнались волки.

Пришелица была в десятке шагов от них, когда со стороны болота донесся скрежет.

Резкий звук вызвал озноб: кожа людей сделалась шершавой, как у годовалого свежеощипанного гуся. Одновременно на поверхности топи вздулся огромный грязевый пузырь, зловеще подсвеченный изнутри... Скрежет перешел в сухой треск, походивший на стоны лопающегося кожаного ремня.

Происходящее предвещало беду. Люди ощутили приближающуюся опасность. Метнулись прочь. Но было поздно...