Говоря о побочных помехах, загромождающих наш процесс, я не могу обойти молчанием еще одной процессуальной его особенности. Обилие "сторон" в процессе необычайно. Это сделало то, что нет почти свидетеля, который не был бы материально заинтересован в исходе дела. Это положение — довольно опасное для чистой идеи правосудия. Вопреки обычному течению уголовных дел, в качестве гражданских истцов свидетели оставались в зале заседания, поддавались впечатлениям, их не представлялось возможности изолировать. Масса жертв вызвала эту особенность, с которой, естественно, приходится мириться. Игнорировать же вовсе это обстоятельство в интересах осторожности невозможно. Значение гражданского истца в процессе, как потерпевшего от преступления лица, понятно само по себе. Чтобы мы ни говорили об уголовном правосудии, как акте общественного возмездия или как о Фемиде с завязанными глазами, преследующей лишь отвлеченную идею права, потерпевший от преступления со своими живыми, насущными интересами — все же всегда первое лицо в процессе. Оно невольно чувствуется за представителем общественной власти. Но процессуальная его роль не всегда одинакова. Есть потерпевшие от преступления, интересы которых я назвал бы святыми. Такой потерпевшей в настоящем процессе является г-жа Зигомала. Это та нервная, истерически рыдавшая здесь мать, которая во время катастрофы потеряла своего единственного сына. Она не обвиняет ни кого в отдельности и вместе с тем обвиняет всех. Она твердила и будет вечно твердить одно: "Отдайте мне моего несчастного сына!" Другого она ничего не ищет и не может искать. Эта "плакучая ива" нашего процесса, в мутные волны которого она будет вечно глядеть своими воспаленными глазами… Ее показания страшны для обвиняемых, но вместе с тем не опасны. Она всех винит равно: Криуна, Пеше и команду "Синеуса". Ей нужен сын, но возвратить его мы ей не в состоянии. Показание этой свидетельницы никогда не забудется нами: но в основу судебного приговора оно не ляжет. Эта свидетельница знает и помнит, может знать и помнить только одно: сын ее погиб! Пройдем же мимо этого показания с той глубокой, но молчаливой скорбью, которой оно заслуживает.

Другой нормальный тип гражданского истца — тип прямодушный. Такова гражданская истица Усенкова и некоторые другие. Она отстаивает свои интересы, но желает получите только с того, кто окажется действительно виновным. Прежде всего она ищет виноватого, а не… богатого.

Наконец, в нашем процессе есть еще третий тип потерпевшего, и этот в большинстве, он имеет здесь довольно много выразителей и представителей. Я затруднился бы характеристикой его и подысканием соответствующего наименования. Но название подыскано в лагере тех же представителей его. Они сами себя называют "добрыми санитарами". Пусть будет так, хотя санитарные носилки иных из них напоминали нам скорее какую-то походную мелочную лавочку, в которой все есть, вплоть до солонины и самого лучшего сорта табаку. Но и это не важно {Это место речи Н. П. Карабчевского нельзя признать удачным. Не ясен и смысл самой иронии оратора. Об этом, в частности, указывалось и при разборе речей Карабчевского его современниками. См., например, Л. Д. Ляховецкий. Характеристика известных русских судебных ораторов, СПб., 1897. стр. 132. (сост., Ред.).}. Важно другое.

Нормальный тип уголовного состязательного процесса — открытое состязание двух борющихся сторон, причем у обеих подняты забрала. Прокурор и потерпевший — одна сторона, подсудимый и защитник — другая. Один нападает и наносит удары, другой их отражает. Настоящий процесс представляет явление несколько иное. Борьба напоминает несколько толчею, как бы общую свалку разносторонних интересов, стремящуюся уклониться от общепринятых условий и правил откровенной борьбы. Здесь судьям, решающим исход борьбы, приходится смотреть в оба. Сразу даже не поймешь, кто на кого, со всем этим разобраться нужно. За спиной Криуна миллионы русского общества пароходства и торговли. К ним настойчиво и жадно пробираются настоящей гурьбой. Напрасно вы станете скромно сторониться; хотят пройти к ним именно по вашей спине. Вы, без сомнения, поверите, господа судьи, искренности нашего заявления, что до миллионов русского общества пароходства и торговли нам ровно никакого дела нет. Отдайте их все гражданским истцам, если они докажут на то свое право, — нас это ни мало не тревожит. Ни явно, ни тайно мы не призваны выступать в настоящем процессе защитниками чьих-либо материальных интересов. Мы защищаем Криуна и никого более. Думается нам, что откровенная определенность деятельности каждой стороны в процессе обязательна. Нельзя же, в самом деле, во имя интересов иска явно обвинять Криуна, только Криуна и… во всем оправдывать Пеше и даже защищать его. Таким путем несоразмерно распределяются и искусственно тасуются силы обвинения и защиты. Два дня мы слушали здесь исключительно грозные нападки по адресу Криуна… Другой обвиняемый- Пеше — оказался у истцов на положении особом, привилегированном. Едва ли это сообразно с справедливостью. Во всяком случае положение получается искусственное, ненормальное. Мы бы не желали сами очутиться в подобном положении. Здесь в одной из речей по поводу иного, впрочем, совершенно положения вспоминалась и приводилась историческая справка о "левшах" и о "дубинке" Петра Великого. Техника идет вперед и от времени Петра ушла, конечно, далеко, но нравственные начала от века неизменны. Признаемся, выступая в этом сложном, трудном и спорном процессе, мы бы страшились только одного: оказаться нравственным "левшой". Надеюсь, что, выступая защитником Криуна, нам удастся избежать этого.

После этих предварительных соображений, казавшихся нам необходимыми, приступим к разбору обвинения, предъявленного к Криуну. Чтобы признать по этому пункту виновным Криуна, суду предстоит указать в своем приговоре, какие именно постановления закона или обязательные технические правила мореплавания им нарушены. Обвинение утверждает, что эти нарушения заключаются в несоблюдении им правил и предосторожностей, предусмотренных ст. ст. 15 и 18 Международного положения об управлении паровыми судами. Да не покажется вам это парадоксом: это первое обвинение для настоящего моряка, пожалуй, тяжелее второго. Там пойдет речь об административных и общечеловеческих его талантах и способностях, здесь — задета специально морская его честь. Все специалисты немного односторонни, но в этой односторонности их сила. Чтобы быть уверенным, что в лице обвиняемого вы имеете дело с настоящим моряком, а не моряком только по названию, представлю вам краткую его биографию. Штурман по специальному образованию, служа в Черноморском флоте, он сделал много кампаний. Плавал за границей, доходил до Японии и Китая и избороздил Черное море вдоль и поперек. Скромный труженик, без покровителей и протекций, он обязан лично своему усердию и исполнительности переводом из штурманов лейтенантом во флот. Это всегда считалось почетным отличием. В общей сложности в военном флоте он прослужил более 25 лет. Уже капитан-лейтенантом он перешел на службу в русское общество пароходства и торговли. И здесь не сразу он занял видное место капитана пассажирского парохода. Никакая бабушка ему не ворожила. Некоторое время он плавал помощником, наконец, его сделали капитаном. В течение восьми лет в командовании его перебывало до 16 пароходов буксирных, товарных, пассажирских, и, слава богу, не приключалось никаких аварий. Поэтому, говоря о нем, как о капитане, я вправе утверждать, что это был дельный, образованный и опытный моряк. В чем же он погрешил как моряк в данном случае и погрешил ли действительно. Суд привлекал к себе на помощь моряков-экспертов. Верное само по себе соображение прокурора о том, что для суда необязательно заключение экспертов и что с тем или иным их заключением суд вправе не согласиться, нуждается, однако, и в пояснений: Для суда, решающего дело не по теории формальных доказательств, не существует, разумеется, предустановленных доказательств. Тем не менее, он должен считаться со всей совокупностью доказательств, имеющихся по делу. Суд вправе не доверять тому или иному свидетелю, не соглашаться с тем или другим экспертом, но при этом обязан высказать в своем приговоре соображения, которые приводят его к такому недоверию, Это бесспорно. Вот почему я нахожу совершенно неудобным и несоответственным процессуальным задачам тот способ пользования таким важным доказательством, как экспертиза, который здесь практиковался. Не только не задавались серьезной задачей критиковать мнение экспертов, не давали себе даже труда хотя бы пересказать заключение экспертов "своими словами". Это послужило бы, по крайней мере, порукой, что заключение правильно, понятно. Отделывались общими фразами, летучими вылазками по адресу того или другого эксперта или, что еще хуже, тонкими "намеками на то, чего не ведает никто", стараясь одним махом устранить всю экспертизу, сделать так, как будто ее вовсе в деле не бывало. Один из представителей гражданского иска, имея в виду, что итальянские эксперты отделились от русских и остались при отдельном мнении, назвал всю экспертизу "национальной" или "патриотической". Такое разделение по национальностям действительно имело место. Но это явление случайное. Господа итальянские эксперты, приглашенные защитой и г-ном Пеше, вопреки всем свидетельствам и данным следствия, доверяют исключительно только объяснениям господ Пеше и Риццо. Оставаясь на этой почве, они и приходят к выводу о виновности Криуна и полной невиновности Пеше. До известной степени оно понятно. С самого начала они доверились Пеше и не могут отступиться от того положения, что каждое сказанное им слово — сама истина. В течение долгого процесса мы имели, однако же, многократные случаи убедиться в противном. Их экспертиза — талантливый и даже весьма ценный научный трактат, но, к сожалению, он отправляется от неверных фактических данных. По вопросу о столкновении он исходит из положения, что Риццо со своего левого борта видел красный огонь "Владимира", и лишь затем уже на весьма малое и притом неопределенное время увидел зеленый огонь. Между тем это не так; в действительности Риццо ни на одну секунду не видел красного огня "Владимира", а зеленый видел и притом со своего правого борта не менее 5–7 минут. Минуя господ итальянцев, русская экспертиза раскололась затем на две неравные части. Русские моряки огромным своим большинством с адмиралом Калогерасом во главе пришли к единогласному заключению, что действия Криуна по управлению пароходом безусловно правильны от начала до конца. Намеки на то, что это будто бы "товарищеская экспертиза", взявшаяся во что бы то ни стало обелить Криуна, едва ли заслуживают какого-либо внимания. Прежде всего эти лица отнюдь не "товарищи" Криуну; они стоят гораздо выше его и по своему положению, и по служебной иерархии. Затем из числа этих экспертов четверо вызваны судом не только не по настоянию защиты, а, напротив, по требованию прокурора. Стало быть, говорить о "дружестве" и "товариществе" — неуместно. Защищать в лице Криуна "честь" военного флота экспертам также не предстояло надобности. Криун давно в отставке, и каковы бы ни были дефекты его капитанского ценза, это ни малым образом не могло отразиться на Нравственных интересах военных моряков; в качестве такового Криун никогда самостоятельным командиром военного судна не состоял. Итак, заключение этой группы экспертов стоит вне всяких подозрений. По существу своему оно, представляется в высшей степени ценным, так как оно логически последовательно следит за каждым шагом, за каждым действием Криуна и приходит к выводу, что, находясь в положении командира "Владимира" в злополучную ночь столкновения, никто из моряков не поступил бы иначе. Особняком стоит эксперт Ирецкий. Сущность его заключения сводится к следующему, грубо неправ Риццо, положивший право на борт, это движение вызвало всю катастрофу; но попутно он не одобряет и Криуна, изыскивая моменты, в которые, по его мнению, тот должен был и застопорить машину и даже дать задний ход. Для нас важно пока то, что и этот эксперт, которого уж совсем невозможно заподозрить в мироволении Криуну, приходит в сущности к тому же самому выводу. Он также находит, что основным, так сказать, решающим моментом столкновения является поворот Риццо направо, когда был виден зеленый огонь "Владимира". Этот поворот вместе с другими экспертами он признает безумным и ужасным по своим последствиям. Господа итальянские эксперты, не отрицая некоторой рискованности маневра, но признавая его как бы вынужденным предыдущими неправильными маневрами "Владимира", весьма непрозрачно дают нам при этом понять и свою отправную точку зрения. "Бей в правый борт — и никогда в ответе не будешь!" — как бы грубо, согласно простонародному морскому выражению, резюмируют они сущность положения, изложенного будто бы в ст. 15 Правил. И у нас среди моряков известно выражение: "разбить судно на законном основании". Вот здесь, собственно, господа судьи, и должна наступить наша работа, работа юристов. Действительно ли это "законные основания" и правильно ли большинство грубых практиков-моряков толкуют, положение ст. 15? Думаю, что только совместная работа экспертов-моряков и нас, юристов, может привести вас к желаемому результату. Толкование и понимание закона для юриста обязательно и не всегда доступно моряку. Разнообразное, а иногда и своеобразное пользование ст. 15 Правил служит лучшим тому доказательствам. Представитель интересов русского общества пароходства и торговли имел уже случай развить в своей речи те взгляды, которые существуют по этому предмету. Ссылками на труды почтенного английского моряка Томаса Грея он имел возможность прибегнуть к тому способу толкования закона, который называется "историческим", для данного вопроса представляющимся наиболее ценным и пригодным Но и простое логическое толкование приводит к тем же результатам. Стоит только внимательно прочесть краткий текст ст. 15 и ее примечаний, чтобы невольно задаться вопросом: да устанавливает ли на самом деле эта статья тот безусловный принцип "праводержания", к "которому так льнет морская практика и который нашими противниками, господами представителями гражданского иска, сводится даже к простейшей формуле извозчичьего правила: "знай свою правую руку и ты, моряк!" Так ли это? Истинный юрист должен всеми своими силами стремиться к восстановлению закона во всей его полноте и целесообразности. Читая ст. 15, не упускайте из виду ни одной ее запятой, ни единого оборота фразы, ни единого выражения, и весьма скоро вы поймете ее внутренний смысл. Только такое толкование возможно для юриста и обязательно для всех.