И дракон не спал.

Того хуже, этот вирм был ей знаком. А следовательно, он тоже знал её, пускай даже как мужчину с другим запахом, и эти воспоминания — а память большинства драконов была очень отчётливой, когда они того хотели — заставят его страстно желать мести.

Однажды, около семи веков тому назад, Алоргловенемаус…

Но нет, сейчас давно минувшие дни и дела тех дней значения не имели. Дракон не спал, и в его глазах мерцала злоба, когда в ожидании нарушителя взгляд чудовища упал на тёмную дыру.

Он знал, что за этой дырой неподалёку скрывается кто-то живой, и свернулся на своих великих сокровищах, устроившись на звенящих и осыпающихся волнами монетах в новой позе, чтобы опустить голову в сторону провала, в котором он чуял и слышал незванного гостя.

Движение продолжалось даже после того, как он дважды изрыгнул туда потоки губительной кислоты, хоть и с большой скрытностью и терпением.

Там внизу что-то было, что-то, желавшее взобраться наверх. И когда оно покажется наружу, Алоргловенемаус будет ждать, поскольку нет никого терпеливее дракона.

Эл могла бы начаровать следящее око, чтобы взглянуть на вирма, возможно даже заставив его снова исторгнуть кислоту — но в результате дракон узнал бы, с чем имеет дело, а некоторые драконы овладели или собрали достаточно магии, чтобы причинить волшебнику значительный вред. Более того, ей не требовалось видеть, как дракон занимает новую выжидающую позицию, чтобы знать, что он делает; она слышала немало драконов, даже сама превращалась в прошлом в дракона, и знала, что вирм наготове и ждёт её.

Нет, была магия получше. Существовал способ, которым дракона можно было раздразнить так же легко, как поглощённого золотой лихорадкой дварфа. Нацелься на его сокровища, тронь богатства, которые дракон считает своими — и вирму придётся изо всех сил постараться, чтобы воспротивиться пробудившейся в нём ярости.

Алоргловенемаусу придётся постараться ещё сильнее, чем прочим, поскольку он начал погружаться в осёдлую, домоседскую жизнь дракона, который больше не вселял ужас и уважение, силой освобождая себе место в жизни той части Королевств, которую выбрал своими владениями. Он заключал сделки с людьми и прочими меньшими существами, чтобы те служили ему руками, зубами и представителями его влияния, а сам лежал, размышлял и спал. Алоргловенемаус почувствует большую угрозу, чем молодой дракон, но всё-таки будет злее и охотнее рваться в битву, чем вирм, чья древность сменяется сумерками.

Эл перекатилась, посмотрела в сторону незримого каменного свода над головой, прикусила губу, извлекая каплю крови, необходимую, чтобы наделить магию достаточной силой, широко раскинула руки и начала читать заклинание.

Она работала медленно и осторожно, стремясь к спокойной точности и тишине вместо быстрых, смелых жестов, которые сопровождали боевую инкантацию.

У того, кто достаточно хорошо знал Искусство, работали оба варианта. А она, с Плетением или без, свою магию знала.

Это было очень старое заклинание, могущественное, но по сути своей простое. Некоторые нетерезские маги называли его «Пробуждением», когда не начинали давать излишне витиеватые имена, пытаясь присвоить себе магию древнее их собственной. Пробуждение с большой буквы, сильнее и не столь ограниченное, как другое подобное волшебство. В эти дни, когда волшебники превратились в ходячие хранилища незначительной магии, носимой на пальцах рук, ног, на мочках ушей и во всех прочих местах, его использовали редко. Использование Пробуждения активировало бы весь этот зачарованный мусор.

Они получили его от нас, эти выскочки-архимаги, раздражённо сказала Симрустар.

«Разве не все человеческие архимаги — выскочки?» - подумала Эл.

Ответ сопровождался ноткой веселья.

Эти конкретные выскочки-архимаги.

Эльминстер послала своей ментальной гостье безмолвную улыбку. Она уже сняла с себя все скипетры и другие волшебные вещи, и оставила их в нише в пещере под той, где сейчас находилась. Она знала, какое заклинание ей потребуется, и знала, какое необходимо будет использовать следующим.

— Вставай, Алоргловенемаус, - прошептала она, когда первая инкантация завершилась. - Пора танцевать!

Затем она перекатилась и бросилась к стене рядом с выходом. Когда взрывы заставляют камень по-настоящему дрожать, в любой пещере сверху кинжалами могут посыпаться сталактиты,

Как по команде, в драконьем логове разразились Девять Адов.

Всё началось с оглушительного грохота и дикого залпа трескучих рикошетящих молний, которые ослепили её и хлынули вниз по опускавшей в Подземье шахте расплавленного, сглаженного камня. Молнии скакали, грохотали и рвали на своём пути воздух. Затем вспыхнули крупные сгустки изумрудного и рубинового сияния, гоняясь за молниями, и камни принялись стонать и содрогаться, раскалываясь и рассыпая отколовшиеся куски с пронзительным скрежетом, терявшемся в нарастающем громком шуме, не желающим затихать и почти утопившем глубокие рыки драконьей ярости.

В самой гуще всего Алоргловенемауса швыряло из стороны в сторону, обжигало и било об острый, раскалывающий чешую свод то, что высвободилось под ним. Сначала испугавшийся, потом потрясённый, затём разъярённый, вирм громко и долго ругался на драконьем языке — громким рёвом, эхом раздающимся среди беспорядочных взрывов. Ярость неизбежно сменилась страхом.

Он должен был спасаться. Он должен был бежать, пока ещё мог.

Опалённый и обожжённый, оцарапанный и побитый дюжиной волшебных эффектов, рвущих его, каменные стены и друг друга, дракон взмыл в воздух, выбираясь прочь из своего логова. Скачущие и кружащиеся вихрем сокровища швырялись в него монетами, осколками драгоценных камней и свистящими мечами, когда дракон вылетел наружу, с широким взмахом хвоста развернувшись, чтобы взглянуть назад, туда, откуда сбежал, разыскивая незримого врага.

Пещера являла собой бушующий хаос исторгающейся магии, заклинаний, что рвали друг друга, били друг друга, образуя несовместимые эффекты в разворачивающемся беспорядке. В воздухе стучал град блестящих, сталкивающихся монет, рикошетящих звенящим, ревущим штормом, в котором с шумом носились и рушились более крупные вещи.

Очень старое заклинание Эльминстер просто разбудило всю магию в небольшой области — в данном случае, в самом сердце груды сокровищ, на которой лежал дракон — избранную магию, которую тот набрал в тысячах гробниц, башен волшебников и полях битвы.

Свет Селдарина! Это Сринши научила тебя этому? Симрустар была потрясена, и от её трепета голову Эльминстер охватил пощипывающий мысленный огонь возбуждения.

Грохот стал громче. В пещере по другую сторону стонущей стены твёрдого камня, ещё несколько мгновений назад казавшейся достаточно толстой и крепкой, жезлы, посохи и скипетры продолжали выплёвывать свои заряды в великий визжащий и сверкающий вихрь Искусства. Взрыв за взрывом разбивал сокровища и швырял их к стенам пещеры. Печати ломались, небольшие металлические тюрьмы сдавались, и из них сбегала, пробуждаясь к жизни, новая магия. В воздух поднялся посох, вращаясь и рассыпая во все стороны губительные лучи, падали опалённые сталактиты, и в бушующем шторме, как гневная стая пчёл, носились мерцающие драгоценные камни.

Ошарашенный и разъярённый, Алоргловенемаус напрасно вглядывался в хаос, разыскивая причину, ту самую причину, врага, с которым он мог сражаться, рвать, и взыскать с него кровью подобающую плату за это разрушение.

Магия хлестала и жгла его, била и царапала его чешую, врезалась в него с такой нарастающей болью, что дракон наконец-то сбежал, бросившись на холодный воздух снаружи. Кто осмелился шутить с его магией? Кто?

Может быть, были и другие, пособники врага внутри?

Ведь наверняка одно жалкое существо, «ходячее мясо», не могло устроить такого!