В эту минуту один из гладиаторов уронил меч и перевязь, на которой он висел, — придя в таверну, он положил их себе на колени. Гладиатор этот сидел на скамейке напротив двух обеденных лож, на которых возлежали некоторые из его товарищей. Он нагнулся, чтобы поднять меч, и вдруг крикнул:

— Под ложем кто-то есть!

Действительно, из-под ложа торчала чья-то нога, обмотанная от колена до щиколотки широкой белой тесьмой, которую в то время многие носили (она называлась «круралис»), и виднелся край зеленой тоги.

Гладиаторы вскочили со своих мест, встревоженные и взволнованные.

Крикс приказал:

— Гляди на весло! Брезовир и Торквато будут гнать насекомых[128], а мы будем жарить рыбу[129].

Исполняя приказ, двое гладиаторов подбежали к двери и, прислонившись к притолоке, стали беззаботно болтать друг с другом, а остальные в мгновение ока подняли ложе и вытащили спрятавшегося под ним молодца лет тридцати. Когда четыре мощных руки схватили его, он взмолился о пощаде.

— Ни звука! — тихо, но внушительно сказал ему Крикс. — И ни одного движения, а не то живо прикончим тебя на месте!

Блеснули острые клинки десяти мечей, предупреждая попавшегося шпиона, что если он только попытается подать голос, то вмиг отправится на тот свет.

— А, так это ты и есть сабинский купец? Зерном торгуешь да по столам пригоршни сестерциев раскидываешь? — сказал Крикс, и его налившиеся кровью глаза сверкнули мрачной ненавистью.

— Поверьте мне, доблестные люди… — лепетал шпион, позеленев от страха.

— Замолчи, мерзавец! — крикнул гладиатор, сильно ударив его кулаком в живот.

— Эвмакл! — с упреком произнес Крикс. — Подожди… пусть он скажет, кто его подослал сюда.

И, обратившись к мнимому торговцу зерном, он воскликнул:

— Не на зерне ты наживаешься, а на шпионстве и предательстве…

— Во имя великих богов… умоляю вас! — произнес соглядатай прерывистым, дрожащим голосом.

— Кто ты? Кто тебя подослал сюда?..

— Сохраните мне жизнь… я все открою… Но из милосердия, из жалости сохраните мне жизнь!

— Это мы потом решим… пока что говори!

— Меня зовут Сильвий Гордений Веррес… я грек… бывший раб… теперь отпущенник Гая Верреса.

— А, так ты явился сюда по его приказу?..

— Да, по его приказу.

— А что мы сделали Гаю Верресу? Почему он шпионит и доносит на нас? Ведь если он захотел узнать цель наших тайных собраний, то, очевидно, для того, чтобы донести об этом сенату.

— Не знаю… не знаю… — сказал, дрожа, отпущенник Гая Верреса.

— Не хитри… и не притворяйся дураком. Если Веррес решил поручить тебе такое тонкое и опасное дело, значит, он считает тебя достаточно ловким и способным довести его до конца. Говори все начистоту, а вздумаешь отпираться — плохо это для тебя кончится.

Сильвий Гордений понял, что тут не до шуток; понял, что смерть подстерегает его, и решил говорить все начистоту, чтобы спасти свою шкуру, если только это возможно. Он рассказал все, что знал.

Гай Веррес на пиру у Катилины узнал о существовании какого-то Союза гладиаторов, решивших поднять восстание против существующих законов и власти. Он был вполне уверен, что эти храбрые люди, презирающие смерть, так легко не откажутся от своего замысла — ведь им терять было нечего, а выиграть они могли все, — и нисколько не поверил, когда Спартак в тот вечер в триклинии Катилины заявил с видом горького разочарования, что решил оставить всякую мысль о восстании. Веррес был убежден, что тайный заговор продолжает существовать, Союз гладиаторов усиливается, растет и в один прекрасный день они сами, без участия и содействия римских патрициев, поднимут знамя восстания.

Веррес долго обдумывал, как ему поступить в данном случае. Он был непомерно жаден к деньгам и считал, что все средства хороши, была бы выгода; поэтому он и решил следить за гладиаторами, разузнать все их планы, овладеть всеми нитями заговора и донести о нем сенату. В награду за это он надеялся получить крупную сумму денег или управление провинцией, где ему предоставят возможность законно разбогатеть, обирая местных жителей, как это всегда делало большинство квесторов, преторов, проконсулов. Известно, что жалобы угнетенного населения не тревожили римский сенат.

Для достижения цели Веррес месяц назад поручил своему отпущенному и верному слуге Сильвию Гордению ходить за гладиаторами по пятам, следить за каждым их движением, разузнавать обо всех их тайных собраниях.

И вот уже месяц Сильвий Гордений терпеливо посещал многочисленные притоны, кабачки, харчевни и таверны в самых бедных и отдаленных районах Рима, где гладиаторы собирались чаще всего.

Беспрестанно подслушивая, наблюдая и присматриваясь, он собрал кое-какие улики и уже сделал некоторые выводы. Он понял, что после Спартака самым уважаемым и влиятельным среди гладиаторов был Крикс, именно в его руках находились главные нити заговора, если таковой существует; поэтому он стал следить за Криксом. Так как галл был частым посетителем таверны Венеры Либитины, Сильвий в течение шести-семи дней приходил туда ежедневно, а иногда и по два раза в день. После долгих зрелых размышлений, узнав, что в этот вечер в таверне соберутся начальники манипул и Крикс тоже примет участие в сборище, Сильвий решился на хитрость — забрался под обеденное ложе как раз в момент прибытия гладиаторов, когда внимание Лутации Одноглазой было отвлечено их приходом, и никто не обратил внимания на его неожиданное исчезновение.

Сильвий Гордений рассказывал все это вначале отрывисто и бессвязно, дрожащим, прерывающимся голосом, а к концу весьма живописно и витиевато. Крикс, внимательно наблюдавший за ним, несколько секунд молчал, а затем медленно и очень спокойно произнес:

— А ведь ты редкостный негодяй!

— Ты меня переоцениваешь, благородный Крикс, я, право…

— Нет, нет, ты опаснее, чем кажешься на первый взгляд! С виду ты сущий баран и труслив, как кролик, — а посмотри-ка, сколько у тебя ума и хитрости!

— Я же не сделал вам ничего дурного… я лишь выполнял приказ моего господина… Простите ради моей искренности… А кроме того, клянусь вам всеми богами Олимпа и Аида, что я никому, никому, даже Верресу, не скажу ни слова о том, что здесь случилось. Мне думается, вы можете подарить мне жизнь и отпустить на все четыре стороны.

— Не торопись, добрый Сильвий, мы еще поговорим об этом, — с усмешкой ответил Крикс и, подозвав к себе семь или восемь гладиаторов, обратился к ним — Выйдемте на минуту.

Выходя первым, он повернулся к остальным и сказал:

— Стерегите его… только не причиняйте ему вреда.

Вместе с теми, кого он позвал, Крикс прошел через главную комнату таверны и вышел в переулок.

— Как поступить с этим негодяем? — спросил Крикс товарищей, когда те окружили его.

— Чего там спрашивать? — ответил Брезовир. — Прикончить, как бешеную собаку!

— Отпустить его — это все равно что самим предать себя, — сказал другой.

— Оставить живым или держать его где-нибудь заложником опасно, — заметил третий.

— Да и где могли бы мы его спрятать? — спросил четвертый.

— Итак, смерть? — сказал Крикс, окидывая товарищей вопрошающим взглядом.

— Улица пустынна.

— Отведем его на самый верх холма, на другой конец улицы…

— Mors sua, vita nostra[130], — поучительным тоном заметил Брезовир, нещадно коверкая произношение этих четырех латинских слов.

— Да, это необходимо, — подтвердил Крикс, сделал несколько шагов к двери таверны, потом остановился и спросил: —Кто его убьет?

Наступило долгое молчание, и наконец кто-то сказал:

— Убить безоружного и беззащитного…

— Был бы у него меч… — произнес другой.

— Если бы он мог и хотел защищаться, я взял бы это на себя, — сказал Брезовир.

— Но убить безоружного… — сказал самнит Торквато.