Вскоре послышался шум падающего тела и слабый голос Рутилия:

— О подлое предательство!..

Потом все затихло.

Лафрений наклонился над упавшим и прислушался, желая убедиться в том, что тот больше не дышит. Затем он поднялся и, вскарабкавшись на дорогу, стал что-то шептать, направляясь к лошади Рутилия.

— Клянусь Геркулесом, — вдруг воскликнул убийца, почувствовав, что теряет сознание, — я вижу… Что же это со мной?..

И он зашатался.

— Мне больно, вот здесь… — простонал он слабеющим голосом и поднес правую руку к шее, но тотчас отнял ее. Рука была в крови.

— О, клянусь богами, он поразил меня… как раз сюда… в единственное… незащищенное место.

Он зашатался и рухнул в лужу крови, которая била ключом из сонной артерии.

Здесь, на этой пустынной дороге, среди ночной тишины, тщетно пытаясь приподняться и призывая на помощь, умер в жестоких муках ужасной агонии человек, назвавшийся Лафрением Империозой, а в действительности бывший лишь рабом и низким орудием мести гречанки Эвтибиды. В нескольких шагах от него, во рву, лежал труп бедного Рутилия, погибшего от руки подлого убийцы, который нанес ему восемь ран.

Глава семнадцатая

АРТОРИКС — СТРАНСТВУЮЩИЙ ФОКУСНИК

Четырнадцатый день перед январскими календами 682 года со времени основания Рима (19 декабря 681 года) был днем шумного праздника и веселья у потомков Квирина. Веселые, ликующие толпы людей двигались по дорогам, заполняли Форум, храмы, базилики, главные улицы, винные лавки, таверны, харчевни и кабаки, предаваясь самому безудержному, бесшабашному разгулу.

В этот день начинались сатурналии, которые длились три дня. То был праздник в честь бога Сатурна, и по древнему обычаю, восходившему, по мнению одних, ко временам Януса, царя аборигенов, то есть существовавшему задолго до основания Рима, а по мнению других, ко временам пеласгов, спутников Геркулеса, или же, как думали иные, ко временам царя Туллия Гостилия[167], учредившего эти празднества после счастливого окончания войны с альбанцами и сабинянами, во время сатурналий рабам предоставлялось некоторое подобие свободы.

Смешавшись со свободными гражданами, с сенаторами, всадниками, плебеями обоего пола и разного возраста, они совершенно открыто сидели с ними вместе за столом и все эти три дня веселились как умели.

Надо, однако, признать более достоверным, что сатурналии ведут свое начало с незапамятных времен, но самый порядок их празднования был установлен двумя консулами — Авлом Семпронием Атратином и Марком Минуцием Авгурионом, которые воздвигали на улице, ведущей от Форума к Капитолию, у подножия Капитолийского холма, храм Сатурну; это было в 257 году от основания Рима, или в 13 году после изгнания царей.

По всей вероятности, именно к этой эпохе следует отнести первое регулярное празднование сатурналий, во время которых жрецы совершали жертвоприношения с непокрытой головой, тогда как жертвоприношения другим богам жрецы производили в жреческих головных уборах.

Празднества, посвященные Сатурну как богу земледелия, вначале были сельскими и пастушескими; свобода же, предоставлявшаяся рабам во время трехдневных оргий, давалась им в память о «золотом веке» Сатурна — о тех счастливых временах, когда, по преданию, не существовало рабства и все люди были свободны и равны друг другу.

Пусть читатель представит себе огромный город Рим, стены которого в те далекие времена имели свыше восьми миль в окружности и двадцать три входа с воротами; город, украшенный величественными храмами, грандиозными дворцами, изящными портиками, пышными базиликами. Представьте себе эту столицу, число жителей которой по последней переписи, сделанной за одиннадцать лет до восстания гладиаторов, во время третьего консульства Луция Корнелия Цинны и первого консульства Папирия Карбона, доходило до четырехсот шестидесяти трех тысяч человек, где жило, кроме того, не менее двух миллионов рабов; представьте себе этот город с несметным его населением, к которому надо добавить жителей окрестных деревень, окруженных плодородными полями, а также обитателей соседних городов, тысячами стекавшихся на празднование сатурналий; представьте себе эти три миллиона людей, празднично настроенных, которые сновали по улицам и как одержимые вопили: «Iо, bona Saturnalia! Io, bona Saturnalia!» («Да здравствуют веселые сатурналии!») Но, даже вообразив все это, читатель получит очень бледное представление о том необычайном, величественном и внушительном зрелище, которое открылось перед глазами бродячего фокусника, попавшего в Рим 19 декабря 681 года.

Фокусника сопровождала собака; за спиной он нес маленькую лесенку, несколько свернутых веревок и железные обручи разной величины, а на левом плече у него сидела маленькая обезьянка. В таком виде он вступил в Рим через Эсквилинские ворота, выходившие на консульскую Пренестинскую дорогу.

Фокусник был красивый белокурый юноша, статный, гибкий и ловкий, с худощавым бледным лицом, которое озаряли умные голубые глаза; словом, он обладал привлекательной и располагающей к себе наружностью. На нем была меховая пенула, наброшенная на короткую тунику из грубой серой шерсти, а на голове — войлочная шляпа.

Этим фокусником был Арторикс.

Когда он вошел в город, улицы, примыкающие к воротам, были безлюдны, пустынны и тихи. Но даже до этой отдаленной окраины Рима доносился какой-то смутный гул, словно жужжал пчелиный рой в огромном улье: то был отголосок бесшабашного веселья, царившего в центре великого города. Арторикс углубился в лабиринт извилистых улиц Эсквилина; далекий шум становился все явственнее и отчетливее, а как только юноша попал в первые переулки Субуры, до него долетел многоголосый крик:

— Io, bona Saturnalia! Io, bona Saturnalia!

Когда же он очутился на улице Карин, перед ним оказалась толпа людей, самых разнообразных по своему облику и положению. Впереди шли певцы и кифаристы, они плясали как одержимые, распевая во все горло гимн в честь Сатурна. Пели и танцевали также и в толпе.

Арторикс, знакомый с римским укладом, вскоре начал различать в этой разношерстной толпе отдельных представителей смешавшихся между собою сословий: рядом с ангустиклавиями всадников он видел серые туники; матрона в белоснежной столе шла рядом с бедным рабом в красной одежде.

Фокусник отступил в сторону и прижался к стене, чтобы пропустить это беспорядочное шествие, которое двигалось с неистовыми криками. Он всячески силился не привлекать к себе внимание, спрятать обезьянку, лестницу и обручи, выдававшие его профессию; у него не было ни малейшего желания показывать свое искусство этим бесноватым и прерывать свой путь.

Желание его, однако, не сбылось: его заметили из толпы и сразу признали в нем фокусника. Послышались громкие требования, чтобы шедшие впереди задержались; остановились и сами кричавшие, заставив таким образом остановиться тех, кто шел позади.

— Io, circulator! Io, circulator! (Да здравствует фокусник!) — кричали зеваки и весело хлопали в ладоши.

— Да здравствует, да здравствует фокусник! — закричали все хором.

— Покажи свои фокусы! — вопил один.

— Почти Сатурна! — кричал другой.

— А ну, посмотрим, что умеет делать твоя обезьянка! — восклицал третий.

— Пускай попрыгает собака!

— Нет, обезьянку, обезьянку!

— Собаку!.. Собаку!

— Шире, шире круг!

— Освободите для него место!

— Становитесь в круг!

— Расступитесь! Расступитесь!

Кругом кричали, требовали, чтобы все расступились и освободили место для фокусника; началась толкотня, давка, каждому хотелось пробраться вперед. Арторикса совсем прижали к стене, так что он не мог не только начать представление, но и сделать хотя бы шаг.

Те, что стояли поближе, принялись уговаривать, улещать фокусника, упрашивать его позабавить всех своими фокусами.

— Не бойся, бедняжка!

— Ты хорошо заработаешь!