Ч е р к а ш и н. А как же… с утверждением? Это же не шутки! Наверно, нужны хотя бы представители академии?

Ларс идет молча к дальней двери, открывает ее, скрывается за нею и через некоторое время ввозит в коляске  д р е в н е г о  с т а р и к а  «с белыми зрачками черноглазого гения».

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч (его подвозят к столу, он берет ручку). «Утверждаю. Якунин Д. М.». Число, подпись. (Смотрит на мертвого сына. Ни слезинки. Тихо.) Ничего, сынок. Ничего! Это еще не самое страшное…

Ларс быстро увозит старика в его дальние комнаты. За ними закрываются старинные тяжелые двери.

Б а б а  Ш у р а (на пороге, сдержав слезы). Отошел! Отмучился…

В общей тишине гремит голос Ф. И. Шаляпина: «О, если б навеки так было!..»

З а н а в е с

На сцене почти ничего не изменилось. Только мантия с цепью и медалью уже висит в одном из застекленных шкафов, среди таких же старинных академических одеяний — черных, белых, бирюзовых, алых… О л ь г а  А р т е м ь е в н а  и  Я н к о  пьют кофе. Разговор близится к концу…

Я к у н и н а. Деньги… И благодарность…

Я н к о. За что? Глеб Дмитриевич умер…

Я к у н и н а. Вы… скрасили ему последние месяцы. И вы, и мы знали, что он безнадежен. А тут, рядом… красивая женщина. Хоть малый интерес к человеческой плоти… Среди обычных его интеллектуальных игр!

Я н к о. Игр?

Я к у н и н а (зло). Конечно — игр! (Тише.) Для дела существует институт. Серьезная, тяжкая, планомерная работа. Три тысячи сотрудников… Работа подчас на износ… Командировки, полигоны, вычислительные центры. Филиалы… Чуть ли не на полстраны. И вечное проклятие — сроки, сроки, сроки…

Я н к о (неожиданно). Но, Оленька! С ним происходили странные явления.

Я к у н и н а. Ну?

Я н к о. Странное происходило с его кровью. При том количестве рентген, которые он получил еще тогда… смерть должна бы наступить гораздо раньше.

Я к у н и н а. Ну и что! Конкретно!

Я н к о. Это поразительно… Нет, даже неправдоподобно! Клетки крови то распадались в какой-то бешеной прогрессии. То наступал период резкого и такого же стремительного их восстановления.

Я к у н и н а (быстро). Когда он работал с установкой?

Я н к о. Да! Именно эта зависимость!

Я к у н и н а. А… с Ларсом?

Я н к о (тихо). Картина та же…

Я к у н и н а. Но у Ларса… не было же такого облучения, как у отца?!

Я н к о. При чем тут облучение! Тут другое… (Горячо.) Последи за сыном! Внешне — это сильнейшее переутомление… Хорошо бы витаминный курс. Ну, хотя бы месяца на полтора полного отключения. Куда-нибудь на Сахалин, на Валаам…

Я к у н и н а (не сразу). Конечно. Я позабочусь…

Я н к о. Ты по-прежнему хочешь… чтобы я навсегда покинула ваш дом?

Я к у н и н а. Вы… догадливы!

Я н к о. Когда-то мы называли друг друга по имени.

Я к у н и н а (не услышав). И второе — забудьте все, что вы здесь видели и слышали. (Неожиданно.) Зная твою природную порядочность, я и позвала тебя к Глебу. Хотя это было, в общем-то, безнадежно… Бессмысленно! Но еще бессмысленнее было держать около него целый консилиум академиков, которые бы разнесли по всей Москве обо всем, что здесь есть… И чего, кстати, нет!

Я н к о. Есть! Было… (Пауза.) Может, я пригожусь Дмитрию Михайловичу?

Я к у н и н а (резко). Абсолютное здоровье! Он же тогда… двенадцать лет назад… отказался сделать то, что заставили сделать Глеба… (Недобро смеется.) И все… Двенадцать лет! Не выходит из своей комнаты! Куда допускаются только баба Шура и Ларс. И то — иногда!

Я н к о. Но он же по-прежнему работает? Над чем?

Я к у н и н а. Не знаю. (Развела руками.) Не пускают! (Задумчиво.) Ларс говорит, что все стены его побеленной комнаты исписаны формулами. У него такая длинная палка с углем на конце… Так что он, даже не вставая, может писать на противоположной стене…

Я н к о. Но это ведь… наверно… бесценно?!

Я к у н и н а (не сразу). Ценным бывает только то, что требуется сегодня!

Я н к о. Но я кое-что поняла… на примере Глеба Дмитриевича. Это даже не фундаментальные исследования! Это…

Я к у н и н а (резко). Ты всегда была немножко… курицей. (Взяла себя в руки.) Про фундаментальные исследования вспоминают, когда они вот так (полоснула себя ладонью по горлу) нужны обороне. А в обыденности это считается фантастикой, пресыщенностью ума…

Я н к о (отвернувшись). Ты еще скажешь… дьявольщина?

Я к у н и н а. Хотя бы…

Я н к о. Но все же… (Настойчиво.) Ты хотя бы догадываешься, куда они идут? Глеб и…

Я к у н и н а. Возможность сдвинуть время! Или остановить его! Идея, которая так обуревала Глеба. И которой любит баловаться Ларс. Это, что ли? А кому это нужно? Тебе? Мне? Миллионам нормальных, живых, ни о чем не подозревающих людей?!

Я н к о. Но, может… когда-нибудь?

Я к у н и н а (решительно). «Когда-нибудь» — я согласна! Когда меня не будет на свете. Всё — без меня! И без них! Без Ларса! Даже без его детей! Ты же сама сказала — надо спасать сына… (не сразу). Я — простая баба… Я хочу внуков! И лучше — непохожих на моего сына. Не сдвинутых по фазе!..

Я н к о. Оленька! (Вздохнула, помолчала.) Скажи, зачем же ты тогда выходила за Глеба Дмитриевича? Ты же так… хотела этого! Почти преследовала его.

Я к у н и н а (не сразу). Значит… тоже тронутая. Ты же меня сама лечила.

Я н к о. Значит, не вылечила?

Я к у н и н а (молчит, потом тихо). В Волковичах… в деревне соседней… «он» жил. Начальник милиции. Шишка! А год-то — пятьдесят первый… Во френче, в фуражечке! Мне двенадцати годков еще не было, а от других девчонок уже слышала! Что он с ними делает! Арканом — уздечкой с серебряным набором — вокруг шеи! И… (Еле переводит дыхание.) Не верила — а сама-то ждала… Ждала! И — дождалась!

Я н к о. А Глеб?.. Он все это знал? Проговорилась?..

Якунина кивнула головой.

Ох, бедный!

Я к у н и н а. И сейчас… иногда! Как в тумане бреду к обрыву! Как тогда над Тоболом! А оттуда холодом и влажным речным дурманом тянет… И еще помню, как попыталась повеситься! Хорошо помню!

Я н к о (властно). Замолчи! Забудь!

Я к у н и н а (тихо). В одном виновата — «ждала»!

Я н к о. Сдох он давно! Твой «с уздечкой с серебряным набором»! И не воскреснет! Если не трогать…

Я к у н и н а (невесело смеется). Не волнуйся… (Отвернулась.) Зря я это вспомнила!

Я н к о (неожиданно). А тебе… не страшно?

Я к у н и н а (тихо). Все позади! Теперь — мне ничего не страшно!

Я н к о. Но за сына ты же боишься?

Я к у н и н а (просто). За него?.. (Тихо.) Нет! За Ларса? Он же — плоть от плоти этого дома! (Пауза.) Еще лет семи как рванул от меня… В свою якунинскую породу! От меня, словно не я его и родила! А что мне оставалось делать?! Сама подумай…

Я н к о. Попробовать… Тоже становиться Якуниной!

Я к у н и н а (усмехнулась). Гены — не те! И голова вроде варит, и пообтесалась среди них… И Глеб, покойный, кажется, всю душу свою в меня вложил! А как начнут они между собой! На своем птичьем языке!!! (В гневе.) Разорвала бы! Кажется… Обоих!

Я н к о (тихо). Одного ты уже…

Я к у н и н а (словно не слышала). На колени бы, казалось, бухнулась: «Ну будьте нормальными людьми!» Так ведь они бы только плечами повели: «Ты что? Мать?!»

Я н к о (почти кричит). Разреши — остаться!