Если честно... Хотя кому, собственно, была нужна такого рода честность? Из соображений элементарного здравого смысла Христиан-Август за последние полтора года, то есть как раз со времени свадьбы, именно поэтому и дневник перестал вести: к чему все эти бесконечные откровения?.. И всё же, если быть честным, за свою молоденькую жену принц не волновался совершенно. Восемнадцать лет — это не возраст, к тому же у Иоганны весьма широкие бёдра и много природной злости. Говорят, что злые рожают легко. К тому же все без малого девять месяцев она великолепно питалась, изрядно — хотя и против желания — выгуливала свой живот, специально для неё была обновлена угловая комната, чтобы она, пробуждаясь, всякий раз видела рядом с собой красивые обои, красивую мебель, красивые шторы. Для благополучия женщины, которая вынашивает наследника, Христиан-Август отдавал последние деньги практически без сожаления, как же иначе... Очень изящным (и разумеется, дорогим) был рисунок мебельной драпировки в комнате Иоганны, с драпировкой выдерживали конкуренцию разве только многочисленные тут и там рассыпанные по комнате безделушки. Несколько разряжая финансовое напряжение, Иоганна сама сшила несколько платьев: впоследствии, ушитые, они ещё могли ей послужить.

Всё ради жены, всё во имя жены делалось: только бы сына родила здоровым.

2

Совершенно уверенным нельзя быть до самого момента рождения, однако, судя по всему, Иоганна вынашивала именно сына. Специально нанятый и ныне распоряжающийся в той комнате эскулап, этот высокий, с лицом усталой лошади доктор Лембке, на вопросы принца о том, какого пола ожидается ребёнок, рассуждал с профессиональным напыщенным идиотизмом, а суть его пассажей неизменно сводилась к тому, что всякая душа есть радость Божия, а медицинская наука располагает в настоящее время методиками, позволяющими определять пол будущего ребёнка лишь с очень умеренным процентом адекватности, и, стало быть, во избежание скороспелых выводов, а тем более предварительной радости едва ли разумно заострять внимание на вопросах подобного рода и т. д. и т. п. За месяцы близкого знакомства с семьёй принца доктор Лембке узнал о сильном желании Христиана-Августа иметь сына и, опасаясь допустить вполне возможный докторский ляп, уходил от прямого ответа.

Ведь что там ни говори, а потерять потенциально прибыльную клиентуру легко; потерять очень даже легко, вот приобрести сложно. Принца считал он клиентом очень перспективным, поскольку был склонен считать нынешние стеснённые материальные обстоятельства принца временными. Кто знает, что будет завтра. Какая судьба уготована сравнительно молодому генералу цербст-дорнбургской фамилии?

Как бы там ни было, доктор Лембке не жаловался, больше того, почитал себя несколько даже польщённым самим фактом приглашения в дом Христиана-Августа. При всём том, что подопечная Иоганна-Елизавета, даже с существенной поправкой на обычную для беременных раздражительность и сумасбродство, была убеждённой и вполне законченной стервой, Лембке не роптал. Эта невысокая шатенка с мужскими чертами лица, в разлетающихся по сторонам кудряшках (беременная-беременная, а для причёски находились силы) бывала невыносима частью из-за токсикоза, с которым доктор худо-бедно справлялся, но главным же образом из-за той неопределённости взглядов и эмоций, что зовутся в просторечии характером. За годы практики Лембке порядочно наслышался о стервозности как фамильной черте всего шлезвиг-голштинского дома и теперь вот получил удовольствие воочию убедиться в справедливости услышанных суждений.

Не без труда, однако с Иоганной-Елизаветой справляться он научился. Когда она уж очень расходилась, начинала кричать на него, выталкивать из комнаты, Лембке с иезуитской улыбочкой напоминал ей о возможном рождении ненормального ребёнка — именно из-за таких истерик. И пациентка мигом съёживалась, затихала и, к вящей радости Лембке, принималась плакать, между всхлипами жалуясь доктору на несправедливость судьбы. «Что тут сделаешь? — риторически говорил иногда Лембке и сам же отвечал: — Тут уж, как говорится, ничего не попишешь, все женщины через это прошли, и не один раз». Говорил он участливым тоном, не пытаясь войти в очередные подробности сетований пациентки. Ему она была не нужна, он терпел принцессу, чтобы через семейство, а точнее, через Христиана-Августа с течением времени войти в высшие круги Штеттина и приобрести там выгодную клиентуру.

Он принял твёрдое решение не высказываться относительно того, кто именно родится у принцессы. Пройдёт время, множество ещё событий произойдут в жизни принца, многое наверняка позабудется, однако то, что некий доктор неправильно определил пол его первого ребёнка, — это Христиан-Август во всю жизнь не позабудет.

Так думал доктор Лембке, прославляя чудовищное неведение принца во всём, что касалось области медицины. При этом осторожный эскулап даже и не подозревал, что довольно-таки давно, едва срок у жены перевалил на восьмой месяц, Христиан-Август проконсультировался со знающей акушеркой, которая сказала веско и прямо: «Разве не видите, что вылитый мальчик?! Если так вот посмотреть сбоку, а живот — колесом, всегда бывает мальчишка. Если живот грушей — к девочке, а когда колесом — это парень, будьте покойны...» Не понял принц, что в таких случаях принято считать колесом, что грушей, да и не особенно стремился он понять акушерскую образность; главным для него был диагноз: мальчишка. Как бы ни кривлялась, изображая признательность, розовощёкая акушерка и как бы ненавидяще ни буравила глазами жена (родится сын, мы тогда ещё посмотрим, мы ещё покапризничаем и пошвыряемся платьями в лицо своим ближним), ему важен был сам факт.

Однако и акушерке излишне доверять не следует. Христиан-Август вообще немногими друзьями мог похвастаться и немногим людям доверял. Для пущей уверенности проконсультировался он с астрологом из Гёттингена: после недолгих, но, как выяснилось, дорогостоящих вычислений астролог заявил — мальчик. Что, собственно, и требовалось доказать.

3

Для Христиана-Августа предыдущие девять месяцев не были столь тягучими, как эти последние сутки, растянувшиеся, правда, на четверо суток. Ждать и догонять — это уж как известно... При упоминании имени мужа Иоганна прилюдно (прежде такого не позволяла себе) резко высказалась о принце. Не реагируем. Молчание и терпение, все разговоры оставить «на потом». Если она позволит себе ещё раз подобное — улыбнёмся, если не достанет сил улыбнуться — встанем и уйдём. Принц мысленно даже набросал пунктир возможного маршрута: сначала на берег, подразмять ноги, а затем можно бы заглянуть к своим пехотинцам. В казармы наведаться. Да мало ли... Странным образом Христиана-Августа успокаивали сделавшиеся регулярными беседы с Лембке. Хороший доктор, умный и тактичный: не лебезит, однако и расстояние выдерживает, понимая, кто есть наследный принц, а кто без роду-племени. Что, впрочем, не исключает добропорядочности. Христиан-Август мог даже сказать точнее: симпатии к Лембке появились во время одного недавнего разговора, когда верзила-доктор с мягкой улыбкой по какому-то ситуативному поводу сказал: «Как говорится, если нечем ударить женщину, ударь пустой рукой». И тактично при этом развёл руками, как бы не вполне разделяя натурализм пословицы. Принц долго тогда смеялся, сочно — от полноты чувств ударяя себя по колену. «Нечем ударить бабу, ударь пустой рукой», — через приступы смеха выдавил принц. «Я только сказал — женщину», — напомнил доктор. «А баба и есть женщина», — возразил Христиан-Август. «Только без одежды», — подлаживаясь ему в тон, закруглил доктор. Получилось что-то вроде этакой присказки: «Баба — та же суть женщина, только без одежды», — причём Лембке так повернул фразу, словно бы принц всё это придумал сам. Эта его тактичность не укрылась от Христиана-Августа. Обе эти фразы принц занёс в свой дневник, последней записью в котором были строчки, помеченные 8 ноября 1727 года. Он прочитал: «С Божьего соизволения сегодня мне надлежит взять в жёны И.-Е. Брауншвейг-вольфенбюттельский замок стараниями её опекуна Августа-Вильгельма подготовлен, кажется, изрядно. Теперь поздняя ночь, и нужно для надлежащего самочувствия хоть сколько-нибудь поспать.