Я дослушала тогда мораль не потому, что хватило терпения. А потому, что во время пространного монолога пыталась найти доводы для того, чтобы возразить. А уж когда не нашла…
- Какого черта я должна все это выслушивать? – удивилась я. Вместе со мной удивленно потянулось вверх пламя от десятков свечей, зажженных в комнате. – Самым умным себя считаешь? Что ты сделал такого из того, что не сделала я? За женой ухаживаешь? Ты этим собрался передо мной хвастаться? Этим собираешься заслужить мое уважение? Морали он мне читает… Папочка-мамочка нашелся.
- Вот именно, Влада. Вот именно, - и очередной долгий выдох снова заколебал многострадальное пламя свечей. – Нет у тебя. Ни папочки, ни мамочки.
От воспоминаний мне стало хуже. Я всерьез озадачилась выбором: то ли переварить съеденное вчера, то ли избавиться от него навсегда. Я склонялась ко второму, когда открылась дверь. С предварительным стуком, на который я, в силу вышеперечисленных причин, отреагировать не успела.
Сусанин, до неприличия бодрый, водрузил на прикроватный столик канистру с водой. Не поленился, открутил пробку и налил в стакан. Вчерашнюю бутылку я выдула. Съела и то, что он принес мне вечером – остатки роскоши с днюхи Алиски. Наверное, мне не следовало этого делать. Я уже не понимала, отчего меня так выбило на двое суток.
- Сегодня полегче, пьянь? - тепло спросил он, протянув мне стакан с водой.
Сначала я хотела вспылить, но тот выключатель с моем организме, что спонсирует взрывы, сломался. Я взяла стакан и без сил рухнула на подушку.
- Держи, поможет. – Сусанин как фокусник распахнул ладонь и на свет явилась таблетка. – Точно тебе говорю. Ну, ясен пень, похмелиться тебе не предлагаю.
Я отрицательно мукнула. Я не стала уточнять в своей голове, как выглядит банка пива и как на нее способен отреагировать мой организм. Безропотно приняла лекарство, втолкнула белую гостью в сухой рот и залила водой. Некоторое время я слушала звонкое урчание, с которым мой желудок комментировал новое содержимое. Страшного не случилось, стоило готовиться к лучшему.
Сусанин, гладковыбритый, свежий, в джемпере с милитаристской расцветкой, стоял у окна, разглядывая площадь, затопленную листьями. Он наблюдал за разноцветными волнами, разбивающимися о борта машин и автобусов. Его взгляд скользил по свежим, ярким, желто-красным брызгам, тем, что ветер бросал в лицо мертвой старушке, сидящей на лавке у памятника. Короче, Сусанин забыл обо мне минут на пять.
Мне полегчало, но вместе с тем это облегчение не принесло мне облегчения. Прояснение в моем мозгу опять вызвало к памяти еще одну ночную картинку и когда она нарисовалась в полной красе, из моей груди вырвался судорожный всхлип.
Именно. Я приставала к Сусанину в том самом смысле. В плохом. Я сидела у него на коленях, прижимала его голову к груди, целовала лицо, говорила что-то о своей девственности.
Боже. От стыда кровь так сильно прильнула к моим щекам, что мир вокруг порозовел. Я поймала себя на том, что шумно соплю, пытаясь перевести дыхание. Пытаясь найти позу, в которой мне не было бы так стыдно, я ерзала, скрябала ногтями пушистую ткань пижамы, неизвестно как на мне оказавшуюся. И дышала, дышала.
- Ну что, полегче? – Он обернулся, смерил меня насмешливым взглядом, от которого мне стало еще хуже.
- Откуда пижамка взялась? – Я царапнула махрового котенка. – Забыла тебя вчера спросить. Такая веселенькая.
- Понравилась? Здесь полно вещей. Все чистое, не сомневайся. Забыла она… Да ты вчера была мертвая. Я подойти к тебе боялся, только передачки носил.
Я фыркнула как старинный паровоз, выпускающий пар и добавила, не зная куда деваться от стыда.
- Не знаешь, где мои вещи? Я не помню…
- Конечно не помнишь. Я тебя раздевал. И одевал. И укладывал.
- И песенку пел, - не сдержалась я. Как ни странно, от уточнений мне становилось легче.
- И песенку пел, - кивнул Сусанин. Он подошел к белому шкафу, занимавшему всю стену, распахнул дверцы. Среди прочей одежды я разглядела на плечиках сиротливо прижавшуюся к шкафному боку и свою футболку с толстовкой. – Вот, все в целости и сохранности.
Максим Сусанин странно глянул на меня. Потом как-то неуверенно подошел к кровати и сел. Рядом со мной. Его рука нырнула под одеяло, нащупала мою дернувшуюся пятку, скользнула по икре, зацепив колено. Я съежилась, подтянувшись к изголовью.
- Так что, Влада, - растягивая слова, сказал он. – Продолжим с того места, на котором остановились позапрошлой ночью?
Состояние, близкое к панике, охватило меня. Раскаленными иглами вонзились в мою многострадальную голову ночные поцелуя и объятия. Посиделки на коленях… Боже. Я сидела у него на коленях полуголая!! А, может, и вовсе...
- Так что, Влада, твое предложение остается в силе? – Его рука продолжала щупать мою ногу, оголенную задравшейся до задницы штаниной.
- Макс, знаешь, я немного перебрала, - залепетала я.
- Пора отвечать за свои слова, Влада. В конце концов, ты взрослая девушка. Тем более, что ты сама предложила.
Я потерялась. Стремительно понеслись мысли: здравомыслящий… ночью же сдержался… бывает, от желания у парней крышу сносит… и что дальше?.. царапаться, кусаться… сама виновата. Слова, слова – где, черт побери, найти слова, чтобы…
- Знаешь, Макс, я не готова…
- Когда не готова? Сейчас? Помнится, позавчера ты была более чем готова, - он придвинулся. Его рука, преодолев защитный барьер свернутой трубочки штанины, осторожно забралась выше. Я дернулась. – Ты просила меня. Заметь! Сама просила. Уговаривала. Практически применяла запрещенные приемы. Я не пошел у тебя на поводу. Как человек здравомыслящий, я сдержался. Потому что предпочитаю иметь дело с трезвой девушкой. Более того, я дал тебе целые сутки – подумать, приготовиться. Но сегодня…
- Макс! Прошу! – Мое сердце колотилось. – Ты должен…
- Конечно, я никому и ничего не должен. Но для тебя сделаю исключение. Ты так настаивала, так настаивала. Разве я могу отказать девушке? Тем более, когда она меня так настойчиво просит. Помнишь, как настойчиво ты меня просила?
- Не помню! Я не помню! – Я попыталась отодвинуться и не смогла – он сидел, прижав вместе с одеялом и край моей одежды.
- Так я тебе напомню, девочка моя! – Он подался ко мне и тихо так сказал: - Потому что за базар надо отвечать. Это тебе не прежние времена, когда на твоей стороне стояло общество и закон. Ты умоляла меня. Я тебе обещал. И слово свое сдержу.
Я дышала как рыба, выброшенная на лед. Не знаю, какая муха меня укусила, какая вожжа попала мне под хвост и зачем мне нужно было знать, где зимуют раки, но сейчас ничего такого я не хотела! Ничего! Ни мух, ни вожжей, ни раков!!
- Я всегда держу свое слово, девочка моя. Поэтому, как бы ни было плохо, я дам тебе пару минут приготовиться… А потом мы поедем на Ваську, потому что тебе, видите ли, до одури захотелось навестить отца, который бросил вас с матерью лет пять назад. Кажется, ты хотела его похоронить.
Когда до меня – не сразу – дошел смысл сказанных слов, во мне что-то щелкнуло.
- Что за идея, не знаю. Навестить отца, - удрученно повторял Макс. – Так, подожди, а ты что подумала, испорченная девчонка?
- Ах ты…
Он едва успел увернуться – вторая подушка, свободная от моей спины, полетела ему в голову. Макс перехватил мою руку и дернул на себя. Я кошкой выскользнула из захвата, навалилась на шутника сверху и не заметила, как оказалась сидящей на нем. Он смеялся. Прижимая меня к себе, он перевернулся. Раз, другой. Я видела его то на фоне белоснежного одеяла, то на фоне покрытого лепниной потолка. Потом я устала и сразу же, без переходов, почувствовала тяжесть его тела, тепло, накрывающее меня сверху, дыхание, щекочущее мне шею. Я увидела его лицо – совсем близко. Разглядела лоб со шрамом над левой бровью, нос, глаза. Прикольную бородку, в которую вписались губы. Лежа на мне, он дышал. Взгляд его – растерянный, задумчивый, искал что-то на моем лице. Видимо, нашел. Потому что он расплылся, приближаясь.